Джулия Тот - Плохой хороший день (сборник) Страница 5

Другу Валиде

Потери тех, кого не долюбилииначе жить научат и прощать:и боль, что – невзначай,и страх, что – детством, —заменят памяти картинки —дней, что – радостью,любимых лиц, и лишь печальостанется, но – без обид и боли,лишь – память,улыбаясь вместе прожитым, судьбой..не правда, что не долюбили:тот, не фальшивит кто словами —любит больше,тем, кто любимы позволяя быть собой…

Году Новому, тому, что скоро…

Еще одно мгновенье выброшено в прошлое..Еще одно – листом истлевшим, сожжено дотла..но, может быть, – в мерцании свечи полночнойувидим счастья тень, перевернув страничку января…

Чужой дом

Я кошкой прижилась в чужом дому:в таком холодном, неуютном,где все скрипело одиночеством хозяина его,казалось мне бесчувственным и душным..Я принесла в него свое тепло,огонь, – что удалось спасти от боли,камин им растопила: холод стен,да дома обитателя чтобы согреть любовью..Мурлыкая, я расстилала мягкие коврызаботы, нежности и откровений, —и, – таяли замерзшие углыдуши хозяина заброшенной пещеры,что превращалась в тихий и спокойный мир,в котором кошка дремлет на диване,где места нет тупой сюжетами молве,придуманным чужими – по незнанию…о кошке, – той, что прижилась в чужом дому,да – о хозяине его, что приютил ее охотно..молве – ей не понять: не нужен кошке дом,она скучала по тому,кто сможет жить ее любовью…

C’est la vie…

Дорога серпантином обнимает снова горы,внизу сияет мир огнями Рождества,надеждами увешанные ёлкикому-то улыбаются из каждого окна…Дорога, серпантином обнимая снова горы,нас неминуемо выносит к городу,тому, что так манил огнями Рождества..Но, c’estla viе: пластмассовые ёлкина улицах его,да разноцветные обычностью огни —без волшебства…

Прошлому

Мой ежедневник прошлогодний пустместами встреч, их временем и именами:раскрашены в нем дни стихами —на память – радость то была, иль грусть…Мой ежедневник прошлогодний пуст словами,и знаков восклицательных в нем нет,которыми другие важность встреч,событий помечают:он полон чувствами прохожими, людьми, —всем тем, что после встречи – позабыто, —лишь ежедневник прошлогодний сохранит —где – доброту, где – снисхождения улыбку,где – счастье, – тех, кто по листам его скользит..Мой ежедневник прошлогодний полон жизнью:такой, какой она не повторится никогда, —стихами год мой прошлый тихо напеваетс линованного временем листа…

Перекресток

Маленький венгерский город…Перекресток… светофор..Дождливо-серая толпа спешит через дорогу —куда-то – в будущее, что, быть может —там, за дождем, нетерпеливо ждет..Толпа безлика в городе дождливом —все одинаковы в стремлении своем сбежатьиз утра слякотно-унылого, и – серы —зонтами, мыслями, одеждами… в них не узнатьтого, вчера разбрасывал кто фантиками время,размолотыми жизнью в разноцветность конфетти,раскаршивая на секунды – лица – улыбками,да смехом от души…В них не узнать веселую девицу,в чьих волосах запутавшись,пестрели конфетти, —толпой бесцветной с городом сливаясь,они спешат через дорогу,надеясь выход из дождя найти…Но, неожиданно, замедлит бег толпа,и улыбнется тысячами лиц,старушку в красных туфлях,пурпуном пальто, и шляпке – пропуская —ту, что так гордо и – не торопясь,несет сквозь серость городараскрашенные в радость:и города прошедшее и жизнь свою, —словно, рассказывая без остатка, на ходу —откуда туфли красные и шляпка,и, почему есть радость в жизни под дождем,и, что не стоит серым торопитьсяокрасить день, забыв его – потом…И улыбнется красному девица,в чьих волосах пестрели конфетти,и станет узнаваем снова тот, кто времяеще вчера разбрасывая фантиками,раскрашивал чужие лица – смехом,да жизнью разноцветной, – от души…

Ложь

Какая ложь, что больше не нужны стихии на земле неоновой они так неизбежно умирают!Кто позабыл, что в грусти, счастьи ли —мы напеваем их,а не фальшивые отрывки из романов?

Крит

Ираклион… декабрь…Забыв про календарь,смеющееся солнце город ослепляет,прохожих тысячи, подобно голубям,-заняв места на площади, в кофейнях, —о новостях – почти весенних – словно, напевают..В всеобщем воркованье – старичок,с авоськами домашнего пошива,в которых нечто важное несет,-подмигивая молодости беспрерывно, —спешит куда-то, по делам, через толпу,но, вдруг – замедлит спешку неотложную свою,среди всеобщей радости теплу декабрьскому —заметив, —столь грустные глаза, печальное лицо,нетронутую чашку с кофе, —что тут же – к обладательнице их,-мир изменить ее желая, —шаг старичек с авоськами направив,представится, уже – его вниманиемиспуганным глазам,и, рассказав им – кто он и откуда,веселый критский старичокс авоськами в руках, – застенчиво узнает имяу женщины, чьи грустные глазаего так тронули среди толпы почти весенней,и сложит мандинару ей – в стихах,что нет ее ведь краше – в целом мире,что незачем и грусти быть в ее глазах,что солнце в декабре слепило город,тепло толпе воркующей даря,лишь потому, что город одарилаприсутствием своим сверкающим она…Частушке трогательной критской улыбнутсяпечалное лицо и грустные глаза,слезами благодарности разбавивостывший кофе, радость старичка,ему напомнив радугу над морем,что поднимается столь часто – в декабре,когда его любимый остров ослепляя,дождя капризы, штормы побеждая,раскрашивает солнце критский день.Веселый критский старичок,с авоськами домашнего пошива,оставив напоследок пожелания всего,продолжит важное движение свое,даря то – здесь, то – там, —частушки-мандинары, —печальным лицам, грустью тронутым глазам, —и душам – навсегда – воспоминания, —о старичке – с авоськами добра…

Так и живем…

Так и живем – листая календарь,фальшивим праздниками или радуемся будням,уставшие ошибками, – откладываяна возможное «потом»,друзей рождения теряем, судьбы..В оконца прошлое стучиться пыльюпотерянного в шелесте листов календаря,всего, за номерами дней и лет что скрыто, —плохое забывать – ненужная игра…Так и бредем – листая календарь,жестокий числами сухими, номерами,напоминающий о прошлом – пустотой —страниц, и – многих лет, что пылью стали…

Секрет

«Судьба нелепая моя..эй, там, на небесах,за что мой адрес позабыл и как зовут меня?за что плохое всё, что есть, —ты в жизнь мою привел,оставил в ней – ломать меня,не смея сделать вздох?Ведь говорят, что дан нам крест,который донесём,но, верю я всё меньше в то – мой —очень уж тяжёл…», —как часто думаем мы так, – отчаявшись, в слезах,но, мир снаружи рассмотрев, увидев:детский страх,ту боль, что матери дана, теряющим родных,прошепчем: «эй, на небесах, ты позабыл о них…»..но – не изменится ничто: живущим – по кресту,секрет же – свой несём, иль нет —неведом никому…

Зимнее

у греческой зимы свои картины:скелеты лодок, брошенных давно,пустынно-скучный пляж,шуршание и шепот волн и гальки —как – и до нас, как будет после нас…вокруг – разряженные в кепки снега – горы,так странно отражающиеся в моской воде,счастливые пустынным пляжем чайки,качающиеся на безлюдной синеве..у греческой зимы свои картины:скелеты лодок, чайки, горы, снег,и – спелых апельсинов приторная рыжесть,всё, – как века тому назад..так, словно нас здесь не было… и – нет…

Плохой день Алины

«Магия не в самих вещах, а в отношениях между обыкновенными вещами» Сальвадор Дали

День был плох, не начавшись. С трудом разлепив ресницы, Алина еще чувствовала на них тяжелые комья туши, которую она поленились уничтожить с вечера. Тупо уставившись в потолок непроснувшимися глазами и разумом, она чувствовала в груди противную тяжесть чего-то противно-плохого, и пыталась понять —случилось ли оно уже вчера, или опять что-то произойдет.

Медленно заставляя себя двигаться в сторону ванной, Алина поняла причину столь нерадостного утра: всю ночь снился ей уродливый тип черноволосый, почему-то одноглазый – явно от рождения, ибо само место правого глаза было гладким, как щека, и ничем не намекало на присутствие органа зрения там раньше. Выше гладкого глазоотсутствия лоб его был почему-то – заштепан, как делали это прабабушки с носками – стяжками, переплетением ниток, торчащими в разные стороны в местах, где их обкусывали. Неправдоподобный, мерзостью своей, тип все время хохотал, глядя на нее – Алину, пока не прогромкоголосил свой приговор: «Первый день „рака“…» и заставил зачем-то – напуганную ее – прыгать куда-то вниз, в какие-то железно-огромные контейнеры вымазанные в черное, с белыми номерами на стенках. И Алина, вместо протеста и вопросов, почему —то – прыгала, выбиралась непонятным способом назад – наверх и прыгала опять, пока уродливый не промямлил неожиданно тихо: «вылечена…»