Лариса Райт - Королева двора Страница 50

– Дина, многие артисты теперь, когда мир стал открыт и доступен, приглашают с собой в поездки членов семей. Вы же никогда этого не делаете, почему?

– Никакого секрета: совместный досуг хорош, когда оба отдыхают. А так: когда один работает – другой скучает. Как только я соберусь в отпуск, обязательно положу мужа в чемодан, обещаю вам.

Оксана представила, как при этих словах Дина обворожительно улыбалась и взмахивала ресницами, и плюнула прямо в смотрящие на нее с журнального снимка глаза.

Следующий клочок бумаги:

– Дина, вы теперь частая гостья светских раутов…

– Положение обязывает.

– Да-да, конечно… Но почему вы практически всегда появляетесь одна? В редких случаях в сопровождении своего импресарио, но и только.

– О! По-моему, импресарио – самый главный для балерины человек. И если он берется меня сопровождать, то я могу только радоваться.

– И все же, насколько нам известно, вы замужем…

– Мой муж не хочет общения с прессой и не жаждет появления своих фотографий на страницах газет и журналов.

– Может быть, вам все же удастся уговорить его на совместное интервью.

– Сделаю все, что смогу.

Новая вырезка:

– Дина, как вы отдыхаете?

– Как великое большинство: лежу на пляже бесформенной растекшейся на солнце массой.

– И все?

– О нет! Иногда прошу мужа намазать меня кремом для загара.

И еще заметки, и снова разговоры, и опять намеки на безоблачную семейную жизнь. И, наконец, последний трофей-интервью месячной давности, прочитав которое Оксана решила: пора.

– Дина, вы как-то говорили, что в будущем планируете заниматься преподавательской деятельностью?

– Да, я по-прежнему об этом думаю.

– Вас ждет бенефис в Большом театре. Вы неоднократно упоминали о том, что возвращение в Большой считаете своим триумфом и ждете, что этот концерт станет вершиной вашего творчества. Можно ли узнать, как долго вы собираетесь оставаться на вершине?

– Вы намекаете на мой возраст? Я понимаю, что не юна и даже, в некотором смысле, уже просто стара для балерины, но собираться уйти гораздо проще, чем сделать это. Я буду оставаться на вершине до тех пор, пока зрители захотят меня там видеть. Не я себя туда вознесла – не мне самой и спускаться. (Читая эти слова, Оксана всегда хохотала и говорила довольная: «Я тебе помогу спуститься, дорогая, не переживай».) Если бы за бенефисом в Большом была пустота, я бы объявила этот концерт последним, но у меня подписаны контракты с «Ла Скала», с Гранд-опера, с Брюссельским, Венским, Берлинским и Пражским балетами, так что их я обязана выполнить (и Оксана снова заливалась счастливым смехом и обещала с придыханием: «Я освобожу тебя от этих обязательств»).

– Дина, несколько лет назад вы вернулись в Москву. Можно ли теперь называть вас столичной балериной?

– Я думаю, человека, который несет русскую культуру в разные страны мира, лучше просто называть русским артистом, а уж столичный он или нет, не имеет большого значения.

– Означает ли это, что ваша жизнь в Москве временная и вы планируете переехать за границу вслед за Хворостовским и Нетребко?

– Нет. У меня ведь нет жены-итальянки и мужа– уругвайца, так что мне незачем и не за кем уезжать.

– Другими словами, вам хорошо здесь с вашим мужем.

– Именно так.

– Появится ли он на бенефисе в Большом?

– Не думаю, что он захочет выйти на сцену, но за кулисами будет меня поддерживать непременно.

«Пусть попробует», – обычно ухмылялась Оксана. Но сейчас ей было не до ухмылок. Сейчас она была расстроена, подавлена и растеряна. Она ощущала себя отвергнутой, обманутой и старой. Старой потому, что была настолько пропитана действующей еще во времена Советского Союза установкой на то, что печатное слово не может быть ошибочным, что верила всему и всегда. Она просто хотела верить или не желала задумываться о том, что может быть и по-другому. Но теперь задуматься стоило, необходимо было сбросить маски и взглянуть правде в глаза. Оксана протянула руку и нащупала на столе мобильный телефон дочери: белый, новый I-Phone – именно такой, какой и должен быть у принцессы, набрала номер:

– Привет, это Оксана.

– О! Сколько лет – сколько зим, – обрадовался на другом конце трубки старый знакомый, корреспондент модного журнала. – Номер сменила?

– Нет, это… – Оксана чуть не сказала «дочкин», но вовремя спохватилась, – не мой, неважно. Слушай, можешь кое-что для меня узнать?

– Для тебя все, что угодно.

– Пару дней назад, может, неделю, точно не знаю, в какой-то желтой газетенке промелькнула информация о том, что балерина Дина Елисеева разведена. Можешь уточнить, правда ли это, и если правда, то как давно она развелась?

– А тебя она интересует или ее благоверный?

«Оба».

– Не твое дело.

– Просишь об услуге и хамишь?

– Сделаешь или нет?

– Да мигом. Я тебе и так скажу, что Елисеева твоя если и замужем, то с мужем лет сто не живет.

– Откуда ты знаешь?

– Да вся тусовка в курсе. Просто у нас так принято: если кто-то хочет пускать публике пыль в глаза, все на его стороне. Сегодня кто-то другой пускает, а завтра тебе понадобится, так что лучше помалкивать о том, о чем давно догадываешься.

– Так ты догадываешься или знаешь наверняка?

– В принципе догадываюсь, но если ты настаиваешь, могу узнать наверняка. У меня есть телефончик Светланы. Это жена директора Елисеевой. Я ей билеты на показы доставал, так что она мне не откажет.

– Перезвонишь?

– Как только, так сразу.

– Спасибо.

Оксана поднялась с ковра, прилегла на кровать. Оставалось только ждать. Она обняла плюшевого мишку с оторванным носом и попросила:

– Сыграй, Дашенька. Нет-нет, дочка, не на гитаре. Лучше Штрауса или Шнитке или… да все равно кого. Просто сыграй что-нибудь медленное и печальное, ладно? Почему медленное и печальное? А ты разве сама не понимаешь? У нас похороны, детка. Ну, играй-играй! Спасибо, милая. Спасибо, моя хорошая! Да, вот так: медленно, грустно, торжественно.

Оксана еще крепче прижалась к медведю и закрыла глаза: она слушала реквием – реквием по себе.

19

Дина все же прилегла отдохнуть перед концертом. Что и говорить, Марк был действительно настоящей находкой. Ей, наверное, следовало бы отправить благодарственное письмо прокурору, прицепившемуся тогда к Мише и сославшему их в Новосибирск. Кто знает, где была бы сейчас балерина Елисеева, если бы не эта вынужденная ссылка, подарившая ей встречу с Марком? Он – умница, всегда предупреждающий все ее желания и потребности. Вот и сегодня: и грим, и костюм, и фрукты, и раскладушка. Дина лежала и думала о том, что, наверное, ошиблась в своем стремлении к независимости. Надо было выходить замуж за Марка, а не тешить свое воображение воссоединением семьи. Марк был хорошей кандидатурой, и уж уму-то она смогла бы объяснить, что счастье не в хорошем борще и не в румяных детишках, а в ней, в Дине, и только в ней: в ее работе, в ее славе, в ее жизни. Сейчас они с Марком проживают две судьбы, а могли бы проживать одну, но теперь Динин удел стоять на перроне и махать платочком давно скрывшемуся за поворотом составу. Нет, она не сильно сожалела об утерянном и не собиралась ничего менять. В конце концов, у Марка прекрасная семья, очаровательные дети, приятная жена, а Дина, конечно же, больше никогда не станет заводить романов с женатым мужчиной. Но никто ведь не запрещал мечтать о несбыточном. Хотя и мечтать в общем-то не было никакого смысла. Смысл этот потерялся в давних разговорах и в канувших в Лету событиях.

– Дин, ты куда собралась-то? – Марк с удивлением глядел на чемоданы. – Вроде только вчера прибежала после ссоры с благоверным. Я думал, ты насовсем.

– Индюк тоже думал. Я, между прочим, замужем.

– Ты домой собралась, что ли?

– Нет. Я собралась новый дом искать. Поможешь квартиру найти?

– Так, а что же тебе тут не живется? Здесь места полно, и мама только рада будет.

– Мама твоя будет рада, если мы в ЗАГС пойдем.

– И кстати, совсем неплохая мысль.

– Прекрати! Я мужа люблю.

– Тогда что ты здесь делаешь? И зачем тебе квартира?

– Марк, все гораздо сложнее, чем ты думаешь. Он меня не понимает.

– А ты его понимаешь?

– О чем ты?

– О том, что ты, Динка, эгоцентрик. И тебе как раз нужен такой, как я, который будет плясать под твою дудку и делать все для того, чтобы ты была счастлива. И еще и проблемами не обременять.

– Точно. А зачем же мне за тебя замуж идти, если ты и без этого под мою дудку пляшешь, от проблем оберегаешь, делаешь счастливой?

– И правда незачем. Я и так как белка в колесе кручусь, а с такой женой и вовсе надорвусь.

Дина промолчала. Один мужчина уже не выдержал ее близости, другой не хотел повторять этот путь. А она никого за собой тащить не собиралась. Нет, она, конечно, пыталась тащить, но не за собой, она просто хотела помочь вылезти из засасывающего болота на твердую почву. Она считала себя обязанной, она не могла выбросить человека как ненужный хлам, она не могла вычеркнуть годы счастливой жизни. Она хотела быть хорошей и пыталась хотя бы создавать видимость этой своей хорошести.