Вионор Меретуков - Лента Мебиуса Страница 50

Самсон поймал себя на том, что в грубой фигуре распятого Христа ему страстно захотелось увидеть беззащитность, мудрую покорность судьбе, хрупкую женственность и ранимость. Он вдруг обнаружил в себе болезненно-сладостное сострадания ко всем женщинам, которых когда-либо знал. В своих мыслях он дошел даже до того, что решил подумать о нелегкой судьбе королевы, по-прежнему содержавшейся в монастыре на острове Нельке.

Как долго может продержаться в заключении и не спятить еще вполне боеспособная женщина, вся вина которой заключается в том, что она, – возможно! – лишь отдала тайный приказ отравить какую-то потаскушку с неблагозвучным именем Ингрид?

«Может, казнить Лидию?» – подумал Самсон, выходя из церкви. На его взгляд, это было бы более чем милосердно. Отрубить голову, и все дела. Это было бы по-королевски. Чтобы не мучилась, бедняжка, томясь в неволе…

Именно там, в церкви, Самсон понял, что зависим на самом деле не от собственных пороков, не от унаследованных от предков черт, не от людей, которые всегда густо населяли пространство вокруг него, не от случайных обстоятельств и общих закономерностей, в которые он был погружен с самого детства, а от чего-то иного, что составляет таинственную неизбежность всего того, что происходило, происходит и произойдет с ним в жизни.

Эта неопознанная неизбежность проникала в него извне и успокаивала душу, он понимал, что от него, короля Самсона Второго, в сущности, мало что зависит, и надо довериться естественному ходу событий; он понял одно, чтобы душа продолжала пребывать в покое, необходимо только, не дергаясь, проплыть некий отрезок жизненного пути, покорно отдавшись великому потоку времени.

И тогда все само собой как-нибудь образуется.

Надо довериться этой неизбежности и спокойно делать вид, что у тебя нет ни серьезных претензий к окружающему миру, ни каких-либо намерений этот мир менять.

Так среднестатистический авиапассажир беззаботно препоручает свою бессмертную душу анонимному экипажу воздушного судна. Многим показалось бы странным, если пассажир при покупке билета не только принялся бы выяснять родословную капитана летающей реактивной гробницы, но еще и озаботился бы состоянием его здоровья или пристал бы к кассиру с вопросами о том, сколько часов и километров налетал вышеназванный капитан и как зовут его любимую стюардессу. Не менее странными выглядели бы его действия, если бы пассажир, заняв свое место в кресле у иллюминатора, нажатием кнопки вызвал бы стюарда и велел бы передать командиру авиалайнера, чтобы тот летел потише, пониже и поаккуратней, обходя стороной грозовые фронты.

Ничего этого пассажир не делает.

Он просто берет билет и летит туда, куда его призывают дела или прихоть.

К тем, кто много думал и много страдал, с годами приходит успокаивающая душу уверенность, что вокруг нас, помимо привычных объектов и субъектов, существует еще что-то невидимое, независимое и незаметно повелевающее всем миром – нечто возвышенно мощное и неотвратимо справедливое. И этим Нечто, которое верующие называют Богом, а мыслящие атеисты – Высшим Разумом, не может управлять человек, даже если этот человек соткан не из молекул и атомов, а из эфира, солнечного ветра и сна, навеянного полетом пчелы вокруг граната. Даже если он не какой-то там простой смертный, вроде Поля или Аннет, а сам король великой Асперонии Самсон Второй.

Самсон чего-то ждал. И его подстегивало неясное чувство к женщине. Оно бежало рядом и хлестало его по сердцу, больно и сладко…

И еще. Его преследовало бледное лицо Поля.

Он всегда подспудно – в мечтах – стремился вырваться из той жизни, где он был страдающим королем, кукольным деспотом, монархом в странном государстве, территория которого в основном состояла из золотых пляжей, омываемых волнами спокойного Асперонского моря. И Поль был тем единственным человеком, который бы понял его. Самсон был в этом уверен.

– Какой же ты король? Покажи паспорт! А, может, ты врешь? – смеялась Аннет. Она лежала на постели, король в халате сидел в кресле. Их разделял стол, на котором высились две бутылки коньяка – одна пустая, другая початая. На тарелке лежал растерзанный апельсин, и розовые дольки его были наполовину раздавлены.

– Короли не имеют обыкновения лгать без нужды, – после некоторого раздумья ответил Самсон.

– И где твои подданные? И что это за страна такая, Асперония? Не слишком ли подолгу ты в детстве играл в оловянных солдатиков? Где ты хранишь свою деревянную лошадку?

Самсон закрыл глаза. Он только что сказал Аннет, что он король и находится в Париже тайно.

– Тебе следовало бы знать, что тот, кто задает слишком много вопросов королю, рискует головой. Чем меньше знаешь, тем спокойней спишь. И не мешай мне развивать свои королевские мысли, девочка. Будешь мешать, – Самсон зевнул и потянулся, – казню на площади Победы… Самолично вздерну… Есть у меня такая хорошая привычка, казнить любого, кто подвернется под руку. Я люблю делать это по утрам, чтобы весь день потом было хорошее настроение… Хорошо начнешь, хорошо кончишь…

Самсон открыл глаза и с удовольствием посмотрел на девушку. Он чувствовал, что душа его оттаивает и временами даже как бы воспаряет над телом. Это и пугало и одновременно увлекало и освежало его.

Ему хотелось выговориться. Конечно, было бы здорово, если бы перед ним оказался собеседник по плечу, но где его взять? Поль, где ты?

– Тебе стоит чаще бывать в библиотеке, милочка моя, – назидательно произнес Самсон. – Отсылаю тебя к первому тому академического издания национальной французской энциклопедии.

– Ты считаешь меня дурой?! – возмутилась Аннет. – Во Франции нет энциклопедии с таким названием!

Самсон жестом остановил ее.

– Черт с тобой! Возьми любую другую современную энциклопедию. И в каждой ты найдешь ответы на интересующие тебя вопросы. Асперония – это страна на берегу Асперонского моря. Граничите Ваганией, Нибелунгией, Францией, Италией… Существует еще морская граница, есть выход в Средиземное море. Имеются естественные гавани, порты, ну и всё такое. Возможно, у составителей энциклопедий хватило ума, и они и обо мне нацарапали несколько строк. Асперония, к твоему сведению, деспотическое королевство, в котором власть короля ограничена только его капризами.

– Капризами?.. Ах, как это здорово! И ты там король?

– И я там король. Король Самсон Второй, если ты не против. Учти, с этой минуты ты посвящена в мою тайну, ты стала носительницей секрета огромной государственной важности, повторяю, я в Париже инкогнито… И если ты проговоришься, не миновать тебе петли…

– Ну, ты даешь! Как же ты можешь меня казнить? Меня, гражданку республиканской Франции, где смертной казни вообще не существует? Шел бы ты в постельку, мой милый король. Ты слишком много выпил и слишком много болтаешь.

– Выпил я, и вправду, немало. Но это не помешает мне…

Повторяю, если будет надо, я и сам с тобой расправлюсь, так вздерну, что любой палач позавидует! Охнуть не успеешь! И в Асперонию ехать не надо, я тут присмотрел вполне подходящий шпингалет… Беда вся в том, что сделать мне это будет затруднительно…

– Это еще почему?

– Ты мне нравишься. У тебя такое нежное имя, Аннет… Хотя казнить женщину, к которой не безразличен, это… В этом есть некое извращенное очарование, ты не находишь? А если еще и делаешь это, находясь под воздействием алкоголя… О-о… А если еще и веревка крепкая!

Король щелкнул пальцами и наполнил два стакана.

Голова раскалывалась от тупой боли. Самсона не покидало ощущение, что его накануне ударили обухом топора по затылку. Превозмогая боль, он бубнил:

– Понимаешь, детка, не каждому выпадает такое счастье – почти с рождения изводить себя вопросами о смысле бытия.

– Ты опять за свое?..

– Если бы мои подданные услышали, каким неуважительным тоном какая-то безродная девчонка разговаривает с их любимым королем, они бы моментально разорвали тебя на части. Ты должна благоговеть передо мной…

– …и трястись от страха. И беспрестанно повторять: слушаю и повинуюсь. Так, что ли?

– Мне надо выговориться… Прости… Да, я извожу себя вопросами о смысле бытия…

– Не только себя…

– Я пошел за веревкой! Помолчи! У большинства людей вопросов к себе и ко всему остальному не возникает. Это точно… Я же такими вопросами набит под завязку. Я все время себя спрашивал… У меня всегда на это находилось время. Но из всех знакомых мне королей я такой один. Хорошо всяким государственным мужам, вроде моих заплывших жиром министров и прочих чиновников, вот у них на это времени нет. Они днем и ночью озабоченно решают стратегически важные проблемы, вот почему у них всегда такие глупые рожи. Ты не знаешь, отчего мне в голову все время лезет русский царь Николай Второй? Ох уж этот царь… Он никогда ни о чем таком не думал. А если о чем-то и думал, то всё больше о благе государства, смешивая его с благом своего милого семейства, и в результате потерял и то и другое. Да и кончил он как-то гадко и невыразительно, не подобающим для приличного монарха образом, уж больно гнусно для коронованной-то особы… На дне какой-то заброшенной шахты, куда сбрасывали дохлых кошек и собак. Что это за смерть такая, почти в тайге, где-то на задворках великой империи? Одним словом, не философ он был, жил черт знает как, да и сгинул как заяц…