Наталия Терентьева - Маримба! Страница 51

– Думаю, да…

Горохова негромко засмеялась:

– Ну от, потому у нас и страна такая, что журналисты ничего не видят перед своими глазами. Что им на уши навесят, то они и пишут. Какие они дворники? Это все наркомафия и террористические эти… Ну ты поняла.

– Группировки, – подсказала я, как обычно, не зная – как же свернуть разговор, чтобы Машу не обидеть! Чтобы она ночью не стала звонить и кричать, обиженная, в трубку, что она ко мне со всей душой, а я двух слов с ней не скажу! Что я про страну забыла, ближе своего носа не вижу! Что страна пропадает, а журналисты про хрень всякую пишут! Что если не мы, то кто страну вытащит из болота! Что дом наш сегодня ночью взорвется, а никому – дела – нет!!! Что лично я, которой Горохова доверила революционное дело, хотела сделать своей правой рукой, только ращу Катьку и стала слепой и глухой домохозяйкой, которая раз в месяц подходит к компьютеру, чтобы записать два новых Катькиных слова! А она уже выросла!!! Выросла!!! Ходит и смеется над зрелыми женщинами, у которых связи – там! Которым министр МВД в прошлое воскресенье коньяк в кофе наливал – собственноручно! На даче, в Барвихе! А я, слепоглухонемая мать, ничего не замечаю, из дочери гражданина не воспитываю, только бегаю с кастрюльками, а у меня под ногами, в подвале, террористы готовят новую контрреволюцию!!!

И бесполезно спрашивать, когда была «старая контрреволюция»…

– Ты видела, кстати, этот ужас на первом этаже? – бойко продолжила Горохова, чувствуя, что я замялась.

– Какой?

– Аквариум! Поставила тетка эта, знаешь, нерусская, с третьего этажа. Дома он ей, видишь ли, не вписался! Иван Филимонович пришел! Ну, Ванечка, как там дела?

Иван Филимонович снял ботинки, надел домашние тапки в виде больших мохнатых мышей, прошаркал к нам, положил передо мной ключи и, не слова ни говоря, ушел к себе в комнату.

– Ну от… – удовлетворенно кивнула Горохова. – Ванечка у меня физик. Компьютерный гений… Все ночи в Интернете просиживает… Что хочешь взломать может, там, всякие… сети… Тебе что-нибудь нужно взломать?

– Н-нет… – в некоторой оторопи сказала я, пряча подальше свои ключи. – Вроде нет…

– Если надо будет – обращайся! У него хобби! Ну от… – Горохова отхлебнула вина из высокого бокала. – Да! Аквариум!

– Хороший аквариум, по-моему… – осторожно сказала я. – Красивые рыбки. Чистый такой…

Горохова скривилась.

– Чистый? Да это потому что она его на свои деньги чистит! Мужик приходит раз в неделю и чистит!

– Так и хорошо, – удивилась я. – Красиво. Что плохого?

Горохова удивленно взглянула на меня.

– Она мне даже не позвонила! Не спросила! Я же – старшая по подъезду!

– Да? – переспросила я. – А что, я пропустила какое-то собрание?

– Какое собрание! – горько ухмыльнулась Горохова. – С этими людьми какое собрание можно провести? Сычи! Сидят все в своих конурах, запершись, двери не открывают! Пришлось самовыдвижением! Так что теперь все вопросы в подъезде – только через меня. Я вот цветы эти все внизу выкинула.

– Почему?

– А ты видела, какие у них плебейские горшки? Горшки должны быть только черные. И точка. Я свои цветы поставлю. У меня слишком много… – она показала рукой на дальнюю комнату. – Хочешь посмотреть?

– Да нет, я пойду, наверно.

– А вина? Что ж ты вино не пила?

– Я днем вино не пью…

– Вот молодежь! – засмеялась Горохова. – А я и утром, и днем – и не пьянею. Вообще! Ни в одном глазу! Ну иди, раз ты такая. Ты поняла, да? И соседям скажи – все через меня, через меня…

– Скажу… – пообещала я, кляня себя за мягкотелость и неосмотрительность. Ну как я сразу не увидела, что Горохова не просто оригиналка и пожилая московская дворянка. Что у нее не все в порядке с некими важными функциями головы, как минимум…

Я и тогда не все поняла про Горохову. Прогнав-таки наманикюренную «алкоголичку», она через пару месяцев подралась и с новым комендантом, вышвырнула ее вещи на мороз, истоптав ногами очки для чтения, шапку и изорвав отчеты и документы. Потому что та сидела пятнадцать лет, и сын ее родился в тюрьме, и сам уже три ходки сделал. И пришла она к нам в дом работать, чтобы наводить на богатые квартиры. Подошедшему участковому Горохова показала руку со старыми порезами и укусами:

– Вот, зубами вцепилась и не отпускала! – заявила она.

– Это точно комендант вас покусала? – уточнил участковый.

– Точно! Заводи уголовное дело!

– А это когда было?

– Сегодня, и вчера, и неделю назад! Она, как видит меня, бежит и впивается зубами!

– А свидетели у вас есть?

– Есть! Весь подъезд! Любого спросите!

– А где это происходило?

– Здесь, прямо на первом этаже! Свинья, как видит меня, сразу бежит и зубами, зубами, а я с сумками иду, с собачкой, у собачки лапа перевязана, хромает, и с внучкой, ни рукой ни ногой пошевельнуть не могу, а она кусает меня, кусает… Она же уголовница!

Участковый с любопытством взглянул на камеры внутреннего наблюдения.

– Так это мы давайте посмотрим! Все ж записано!

– Сейчас! – вскинулась Горохова и, решительно направившись к камере, оторвала ее на глазах у изумленного стража порядка. Подойдя к регистратору, она выдернула и его из сети, подхватила и потопала к лифту. – Разбирайтесь, Сергей Анатольевич! Ваше дело – разбираться! Если что выясните – сразу ко мне. Я – старшая по подъезду.

– Э, э, гражданочка! – окликнул ее участковый. – А зачем же вы регистратор унесли?

– На хранение забираю! – ответила ему Горохова и, тряхнув полами длинной мягкой шубы, царственно зашла в лифт. – На связи! Завтра, если что – я у главы управы, на совещании! Всех активистов собирают! Для… – двери лифта плавно закрылись.

Ошарашенный страж порядка покрутил головой:

– И часто у нее это?

– Всегда, – объяснила ему я. – Это чума нашего дома.

– Я понял…

– Что-то можно с ней сделать, как вы считаете?

– Да вряд ли… – Сергей Анатольевич сдвинул шапку, почесал голову и приладил шапку на место. – У нее же – вы слышали – связи в управе, в мэрии…

– Ага. Еще в Газпроме, в МВД и с олигархами из Серебряного Бора – тесная связь… Практически интимная. Как минимум – сакральная.

Участковый взглянул на меня с недоверием:

– Я думаю, человек зря не будет говорить…

– О, да!

Горохова выгнала с треском еще парочку комендантов, четырех консьержей, троих молчаливых узбекских уборщиц. Особенно мне было жалко одну из них, скромную Надю, Надиру, молоденькую, добрую, улыбчивую. Надира оказалась на самом деле реанимационной медсестрой.

– Что же ты здесь у нас подъезды моешь? – как-то спросила я ее. – Неужели у вас там совсем работы нет?

– Есть… – улыбнулась Надира. – Только деньги не платят. Совсем деньги нету. Мама дома, ребенок. Надо деньги…

– А муж у тебя есть?

– Есть, дворник, там, соседний двор…

– А муж кто по специальности?

– Автомеханик…

– Надира, но, может, лучше у себя дома жить? Ведь дома и стены помогают. Здесь же вы совсем бесправные… Понимаешь?

– Понимаешь…

– А почему ты здесь тогда? Ведь у вас есть больницы?

– Есть… – грустно кивнула Надира.

– Конечно, люди ведь болеют, им всегда нужна помощь…

– Да. Но деньги мало. Надо деньги…

Надиру Горохова выгнала с особой жестокостью. Заявила в полицию, что в подвале, где маленькая узбечка набирала воду для мытья подъезда, хранятся оружие и взрывчатка. А хранит их, соответственно, Надя. Та в слезах позвонила мне:

– Вы… можно… идите… меня в полиция берут…

Я, к счастью, была дома и сразу спустилась на минус первый этаж. Два хмурых полицейских ходили по многочисленным техническим комнатам, часть из которых была открыта, часть заперта.

– Там, вот там оружие! – распалившись, кричала на весь этаж Горохова. – Я сама видела!

– Так открывайте двери!

– Откуда у меня ключи? Эта тихушница все ключи спрятала! – Горохова показала на Надю. – У, черная морда! Набежали, как тараканы! Рожать они к нам бегут! Яйца свои откладывают здесь по всем углам! Был один – глядишь, завтра уже целый двор этих черных. Где взрывчатка, говори!

– Я… Ключи только… подвал, ключи общий, один, вода беру… – лепетала Надя.

– Воду она берет! Шныряет туда-сюда! Оружие носит! Осетины к ней сюда толпами валят!

– Маш, Маш… – попыталась урезонить я разошедшуюся соседку. – Ну что вы взъелись на Надю, какое оружие? При чем тут осетины? У осетин нет террористов, вы что! Они мирные…

– А! Пришла, защитница! – обернулась ко мне Горохова, которая к этому времени уже стала прохладнее со мной здороваться, поскольку я оказалась предательницей, не поддерживала ее антитеррористических демаршей и даже пыталась защищать кого-то из выгнанных ею в одночасье работников. – Морда-то, морда-то у нее, видели? Сама только с гор спустилась…

– Маш, Маш!.. – не выдержала я. – Язык попридержите! С каких гор? Я вообще-то москвичка в седьмом колене…