Юрий Милославский - Приглашённая Страница 54

Но если мы не знаем природы феномена, измеряемого нашими приборами, то как беремся мы судить, каковы, т. с., взаимоотношения между нашими измерениями – и тем, что нами будто бы измеряется? Я не хочу сказать, будто связь между двумя названными феноменами совершенно отсутствует, но в чем она состоит? «Время идет, а мы его измеряем» – это для меня не самоочевидно. Что, собственно, мы измеряем?

Но оставим полемику. Вновь напоминаю: каждый из нас, если он, вроде меня, замрет, прищурясь, покусывая или скорее притискивая зубами кромку верхней губы, уставясь в любую произвольно избранную на стене, на оконной раме, а то и за окном точку, сможет почти немедленно извлечь из своего сознания до десятка любопытных наблюдений, которые показывают, что природа времени вовсе не столь доступна даже для оснащенного самой передовой технологией ученого путешественника, но тем не менее иногда («время от времени») открывает себя совершенно неожиданным образом, без предупреждения, не оставляя нам возможности сосредоточиться, прийти в состояние готовности к осознанию события. Конечно, в явлении времени много – даже слишком много, подозрительно много! – будто бы очевидного. Повторюсь. Мы с легкостью измеряем его; сами устройства измерения времени доступны сегодня практически каждому, притом что устройства эти, будучи частью материальной культуры, оказываются иногда предметами дорогостоящими, обладание коими свидетельствует о принадлежности их владельца к определенному общественному сословию. Кроме того, над нами постоянно всходят – и заходят – луна, солнце и прочие светила небесные, что, как нас учат издревле, является вехой/сигналом истечения/прохождения определенного отрезка времени. Мы не знаем, что «это» и куда оно «идет», но вынуждаемся принять, что это «нечто», во-первых, подвижно, ему задан определенный ход, а во-вторых, этот ход нерасторжимо связан с каждым из нас в отдельности и со всеми вместе, хотя суть этой связи нам не столь ясна, что бы там ни утверждали в Израильском или каком угодно технологическом институте.

Однажды мне попалась под руку переводная книжка какого-то скандинавского автора, купленная (а возможно – для смеха стянутая) Катей в одном из «русскоязычных» магазинов, где между бакалеей и гастрономией также попадались полки с кое-какой подержанной печатной продукцией по бросовым ценам. Я едва тронул ее, открывая наугад то там то сям, покуда книга не разогнулась на странице, содержание которой (когда я принудил себя вчитаться) показалось мне до того любопытным, что я сберег все это сочинение у себя – и теперь предлагаю из него несколько абзацев.

Итак, юношу, от чьего имени ведется повествование, занимает феномен времени:

«Поль* пишет об Эйнштейне.

Я понял, что Эйнштейн – мой друг.

По словам Поля, из его теории каким-то образом следует, что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно. Это одно из следствий теории относительности. Я, конечно, не представляю себе, как это должно получаться в действительности, но это и неважно. /…/

Я добрался до места, где сказано, что специалисты (бог весть кто они такие) до сих пор не пришли к единому мнению о том, что представляет собой время. Это подогрело мой интерес. Одни хотят раз и навсегда ввести единое определение своего рода универсального времени, которое служило бы для измерения происходящих изменений, другие же требуют объявить саму концепцию времени утратившей силу и отменить время, признав несуществующим. Мы можем по-прежнему пользоваться часами. Мы можем продолжать мерить изменения в секундах, часах и годах, но сама идея времени как явления, которое существует в природе, неприемлема. Все мои симпатии на стороне последних» [45] .

Автор/герой прав: как именно согласуются между собой элементы умозрительной тройственной категории «прошлое – настоящее – будущее» – действительно «неважно». Забавно получилось у него и насчет идеи неприемлемости времени как явления.

Но верно и то, что человечество в лице своих образованных представителей без колебаний отваживается на сколь угодно широкие обобщения и констатации.

Напр.:

«…время не отделено от пространства, но вместе с тем образует единый объект» (Стивен Хокинг. «Краткая история времени от Большого Взрыва до черных дыр»).

Если популяризатор желает повторить в который раз, что время сотворено исключительно «для пространства / в пространстве», т. е. есть часть тварного, конечного мира (см. выше), ему следовало бы победить свою склонность выражаться высокопарно, т. к. подобная манера обычно не идет на пользу делу.

См. у него также: «…существуют по крайней мере три стрелы времени, которые отличают будущее от прошлого. Это термодинамическая стрела, т. е. то направление времени, в котором возрастает беспорядок; психологическая стрела – то направление времени, в котором мы помним прошлое, а не будущее; космологическая стрела – направление времени, в котором Вселенная не сжимается, а расширяется. Я показал, что психологическая стрела практически эквивалентна термодинамической стреле, так что обе они должны быть направлены одинаково. Из условия отсутствия границ вытекает существование четко определенной термодинамической стрелы времени, потому что Вселенная должна была возникнуть в гладком и упорядоченном состоянии. А причина совпадения термодинамической и космологической стрел кроется в том, что разумные существа могут жить только в фазе расширения. Фаза сжатия для них не подходит, потому что в ней отсутствует сильная термодинамическая стрела времени» [46] .

С этими залихватскими воззрениями на природу времени, как они изложены в книге обездвиженного британского физика, я познакомился сравнительно недавно, купив разлохмаченный томик Хокинга (Hawking) на лотке букиниста, идя по 30-й (NB– асторийской) авеню по направлению к овощной лавке розничной торговой сети United Brothers / «Объединенные Братья». Читать эту, прямо скажем, торжественную галиматью сложно, т. к. форма, избранная автором ее, прочтению не способствует, но зато смысл доступен и горизонтов ожидания не преступает.

Впрочем, стрела так стрела [47] .

Гораздо больше изумило меня мнение о том же предмете другого автора.

«Равномерность течения времени во всех головах доказывает более, чем что-либо другое, что все мы погружены в один и тот же сон», – прочел я в возрасте четырнадцати лет в эпиграфе из Шопенгауэра, предпосланном стихотворению А.А. Фета [48] .

По сей день я не могу представить, чтобы это было сказано всерьез. Именно всегдашняя неравномерность течения времени не только во всех наличных человеческих головах, но и в пределах каждой по отдельности взятой головы поражает воображение дитяти, да и взрослого индивидуума; хотя бы ему уже не раз было объяснено, что, мол, его ощущение времени – субъективно и зависит от многих переменных факторов, а соотноситься следует не с ощущениями, а со временем объективным, «равномерность течения» которого во всех механизмах исправных часов хоть с анкерным, хоть с атомным приводом – эта равномерность и доказывает более, чем что-либо другое, что все мы погружены в один и тот же сон…

Я не верил этому никогда.

«Время неистощимо [49] , как основа самой жизни, – пишет Пауль Тиллих, – даже величайшие умы открыли каждый лишь по одному его аспекту. Но всякий, даже самый простой ум понимает значение времени, а именно свою собственную временность. Он может не быть способным выразить свое знание о времени, но он всегда неотделим от его тайны. Его жизнь и жизнь каждого из нас в каждом моменте, в каждом опыте, в каждом выражении пронизана тайной времени. Время – наша судьба. Время – наша надежда. Время – наше отчаяние. И время – это зеркало, в котором мы видим бесконечность… Человечество всегда понимало, что в течении времени есть что-то страшное, такая загадка, которую мы не можем разрешить и разгадку которой мы не могли бы вынести» (подчеркнуто Н.Н. Усовым – Ю.М. ).

Я готов подписаться почти под каждым словом этого отменно внимательного пастора. Почти – потому что единственное словцо-эмоцию «страшное», приложенное Тиллихом к устоявшейся метафоре «течение времени», мне бы, в согласии с моими испытанными по этому поводу ощущениями, желательно заменить на «в явлении времени содержится нечто такое, что мы и желаем, и страшимся понять».

И еще – у меня появились серьезные сомнения в том, что мы не вынесли бы разгадки тайны этого «течения». Не знаю, как другие, но я, получив некоторые сведения из данной области, остаюсь в целости и сохранности. Возможно, конечно, что полученные мною сведения то ли неполны, то ли неверны. Но об этом я судить не берусь.

Те тысячи и тысячи страниц, на которых запечатлены рассказы очевидцев о чудесном растяжении-стяжении времени, а в особенности о возвращениях к повествователям тех, кто, казалось, был отсечен от них темпоральными преградами, само необычайное количество этих настойчивых свидетельств заставляет нас – как принято говорить – задуматься.

Но над чем?