Роман Сенчин - Наш последний эшелон Страница 55

Леха вздохнул, он в отчаянии от такой наглости, и, кажется, даже хризантемы повяли у него в руках. Но Серега дает ему возможность от нас избавиться:

– Понимаешь, Алеша, очень-преочень выпить надо. С утра на сушняках. Может, просто дашь две бумажки с видом города Красноярска? Конечно, взаймы!..

Леха не хочет, но под нашими (я и Юрка тоже стали давить) словесными ударами вынимает из кармана десять тысяч, а потом еще семь; не может удержаться, чтоб не сказать на прощанье:

– Ну, мужики, ну вы и наглые!

– Спасибо, Алексей, огромное тебе спасибо! Дай бог здоровья! – Серега раскланивается перед звукооператором студии «Орбита». – Пожелай молодым мира, согласия и всего прочего, а нам – допиться на твои деньги до радости. Адью!

Мы спешим в магазин за водкой.

– Вот, а говорят Эльдорадо нет. Просто оно перемещается, – рассуждает Серега, – принимает разные обличья и формы. Главное – искать и не проходить мимо!

Глава восьмая

Первая бутылка

Действительно, полоса удачи пошла у нас. Всего девять пятьсот стоит акцизная «Русская» в ближайшем гастрономе, а значит, мы покупаем два пузыря и пачку «Примы» – малый джентльменский набор. До большого не хватает посудинки типа «стакан», но, надеемся, Марина Гурина пустит нас и выпьем мы с удобствами. Вот тогда и начнется жизнь, тогда начнется…

Но опять же – «но». Но Марины не оказалось дома. На нашу настойчивую долбежку в дверь откликнулась, по абаканской традиции, соседка:

– Нет ее! И ходят, и ходят… Топтать, что ли, кроме нее, уже некого?

– Выходите, – предложил Юрка, – вас потопчем.

– Эх, бесстыжие! – Дверь захлопнулась.

Мда, надо или искать другое место для пития, или «согреваться» здесь, в подъезде. Быстро сходимся на втором.

Присели на площадке между вторым и третьим этажами, Юрка зубами сорвал закрывашку. Закурили, сделали по первому, разминочному глотку.

– У-ух! Хорошо-то…

– Отлегло-о!

Еще глотнули. Серега вспомнил:

– Да, Сен, ты же «Караван» мой еще не читал!

– Нет, – подтвердил я. – Ты хвалился, что написал, но познакомиться не довелось.

– А он у меня с собой! – И Серега достал из внутреннего кармана шинели потертые, мятые листы. – Сейчас зачитаю.

– Давай! – улыбнулся Юрка. – Хорошая философская темка.

Серега принял бутылку, сделал пару крупных глотков, дымнул сигаретой. Шумно выдохнул и начал чтение:

– «Караван вечности». Эссе. Эпиграф: «Каждый из нас приходит в мир со смертным приговором, причем способ и время его выполнения неизвестны». Не помню, кто сказал. Пролог. «Глаза должны быть зрячими, чтобы видеть. Слух должен быть чутким, чтобы слышать. Руки должны быть нежными, чтобы чувствовать. Каким же должен быть я, чтобы забыть все то, что я видел, слышал и чувствовал?» Первое. «Когда боль и обиды (усталость?) моих друзей, словно ладони, закрывают от меня Солнце, я вижу звезды. Чистые, как роса, острые, как игла, далекие, как вечность. Я знаю их по именам… И под этим бархатным, расшитым звездами небом, мне чудится Караван. Мерно, никуда не спеша, идут по черным барханам верблюды. И только тихое бормотание Погонщика, укутавшего до самых глаз лицо в черный шарф, да дыхание животных разбивает тишину Пустыни. Куда идет Караван? Сколько веков длится этот путь?.. Капля ли воды вылилась из бурдюка, алмаз иль зерно выпали из седельной сумки – все проглотит черный песок». Второе. «Время. Вечность. Меняя лица, меняя место, мы идем по Пустыне, собирая красивые камни и золотой песок. Но кто-то смотрит на звезды. И ему ничего не надо, кроме запаха ночи и света звезд. Вечность зовет нас. Время. И отмеряя свой вечный бег, старит лица тех, кого мы любим. Остановись, Время!.. Любовь и Время. Время и Любовь. Меняя секунды на года и года на секунды, Любовь ждет нас… Время… Зачем ты идешь, Время? Сломай стрелки своих часов. Нам сейчас это нужно. Остановись, Время!!! Дай нам возможность маленько подумать. Чтобы не бежать в никуда, не срываться по пустякам, научиться любить, а не влюбляться. Остановись, Время. Дай нам шанс осмыслить… Время…» Третье. «Пути, Дороги. Движение вверх, вниз. Движение крови по венам. Жизнь? Кто из нас знает, куда лег его путь? Бежим, спотыкаемся. Надрываемся от крика, если с падением рушатся иллюзии. И если хватит сил, мы встаем, и снова – дороги, дороги. И снова вперед, вверх, вниз… Среди обломков иллюзий, цепляя колючки…»

– Юра! Юра-а! – сшибает нас с облаков высокой литературы писклявый женский голос. – Юра, Светаев!

Поднимаем глаза на дородную тетю с хозяйственной сумкой. Взгляды наши тяжелы от водки и прерванного забытья.

– Ах, Юра, Юра! – тетя с грустью покачивает головой. – Как ты можешь? Сколько маме сегодня?.. Сколько, а?

Юра сразу озлобился: напоминание о недавно умершей матери тяжело для него. И он отвечает:

– Я вас не узнаю, не приставайте ко мне.

– Не узнаёшь? – Тетино лицо сморщилось в изумлении. – Вот как?.. И институт бросил, слышала… Эх, Юра, Юра!..

– Я вас честно не узнаю. – Голос у Юрки дрожит, в нем слышны слезы. – Оставьте меня в покое!

– Юра!..

– Тетя! – встреваю я. – Не мешайте нам, ладно?

Тут она и меня узнала:

– Ах, это ты, Роман?! Ты когда в последний раз брился?

Честно говорю, не знаю я эту женщину. Может, она экстрасенс или просто ведьма. Я спрашиваю ее:

– Вы экстрасенс, что ли? Тогда не мешайте нам, видите – мы слушаем «Караван вечности»!

Тетя качает головой:

– Мальчики, мальчики, что вы с собой делаете? Юрий, я в воскресенье приду к тебе, мы поговорим. Хорошо?

Юрка ничего не отвечает, он отвернулся к стене, стирает пальцем пыль за батареей. И тетя уходит.

– Плохая тетя, – подводит итог Серега. – Та-ак, на чем я остановился? Юрик, ладно, плюнь! Ну ее… В общем, так. – Он продолжает чтение: – «Среди обломков иллюзий, цепляя колючки обид и болей, мы идем, оставляя позади тех, кто устал, у кого не хватило сил продолжить путь. Их нет, но лица их остаются с нами, подталкивая нас, разрушая нашу уверенность в правильности наших шагов. Где окончится путь? Как пройдем его? Что найдем, что потеряем на этом пути?.. Остановиться? Но как? Как остановиться, не остановив жизнь? Сделать шаг в сторону и посмотреть со стороны вечности на свою дорогу. И осмыслить Путь. Попытаться осмыслить Путь…» Четвертое. «Выбор жизни и смерти. Быть или не быть, вот в чем вопрос… А был ли вопрос, нужен ли ответ? Нет вопроса, не нужен ответ… Оставаясь на грани жизни, но чувствуя, что тянет туда, где нет боли, любви и предательства, где пустота и покой. Что ждем мы, шагая за грань? Ласки? Любви? Прощенья? Каждый из нас хочет умереть красиво. Или хотя бы, чтоб помнили те, кто был рядом с нами. Не дай нам бог сделать выбор». Эпилог. «Где-то там за гранью идет Караван. Мерно, никуда не спеша. И мне кажется, я знаю их имена. Караван – это Время. Погонщик – Смерть. Остановись, Караван! Сойди, Погонщик, и посмотри мне в глаза!»

Никто не приносит такого вреда, как вот эти «добренькие» и «чистенькие». Лицемерчики. Никто так не разрывает душу своими проповедями и заботами, как они. Когда я встречаю преподавателей из института и они начинают уговаривать «доучиться», интересуются, не жалею ли, что ушел с третьего курса неизвестно зачем и куда, «сделал ошибку», я притворяюсь дебилом, мычу и кланяюсь им в пояс. Педагоги машут рукой и скорей удаляются. Можно сказать уверенно: ненавижу добреньких, чистеньких, журящих, уговаривающих, стыдящих, помогающих «стать человеком».

Тетя задавила наше философское настроение, заслонила всю глубину «Каравана», и после того, как Серега закончил читать, я не восхитился, не сказал ничего, а лишь хлебнул водки и вздохнул. Юрка жадно курил и после каждой затяжки сплевывал на холодный бетон площадки.

Глава девятая

Вторая бутылка

Вторую бутылку мы пили, как и мечтали, из рюмок, под неплохую закуску. Марина пришла-таки, пришла с дочей-малышкой и сумкой еды. Она без особой радости впустила нас, согласилась покормить. Я сел чистить картошку, так как являюсь бессменным поваром в такого рода компаниях (был поваром в армии, теперь меня всегда заставляют готовить).

Жареная картошка с папоротником, сало, бутылка водки. И мы сидим на кухне, Маринина дочка играет в кубики на полу. Пьем, едим, беседа не клеится. Марина хмурая, даже злая, – кажется, скажи что-то неловкое, начнет кричать, выгонять. Но и скучно так просто пить и жевать, я решился слегка пошутить:

– Марина, ты слышала, Свешин же «Чайку» ставит!

– Да? – бесцветно удивилась она.

– Да, да! И знаешь, кто будет играть Треплева?

– Кто?

– Не Семенов и не Шафанич, конечно, а вот – наш Сергей Петренко. Честно! Сегодня утвердили. А Юлька Айвазова – Нина…

Марина удивилась всерьез:

– Да ведь ты не артист!

Серега сделал гордое лицо, пожал плечами:

– Ну и что? Подошел, вот и взяли. Георгий Вениаминович сам ко мне приходил, побеседовали… Я уже и слова учу. Как там? «Любит – не любит, любит – не любит, любит – не любит». – И он засмеялся театральным смехом. – Похоже?