Владимир Шеменев - «Варяг» не сдается Страница 57

– Командир наш плутонговый, вашблагородь, – просипел матрос, втаскивая в лазарет мичмана Губонина. – До последнего возле пушек стоял.

– Что с ним?

– Кажись, помер.

– А что сюда припер? – Циничность была защитной реакцией на стресс. Врач как стоял спиной ко входу, так и остался стоять, лишь немного ссутулился, наклоняясь поближе к изуродованной спине Миронова.

– Дык некуда, одна надежа на вас.

– Был приказ трупы сносить в баню.

– Так он дышит.

– А говоришь – помер. – Раздался лязг по металлу: пинцет зацепил осколок, рывок – и на заляпанный халат Храбростина брызнула струя крови. – Вот! – Он вытащил осколок и стал рассматривать его на свет, любуясь матовым блеском стальной шероховатой поверхности.

– Так что, вашблагородие, посмотрите, а то мне бечь пора, там япошка прет.

– Давай, милый, беги и смотри не промажь, а мы тут подлечим твоего командира. Катя! – Храбростин швырнул осколок в таз и воткнул пинцет еще в одну рваную дыру на теле матроса. Миронов взвыл, но два дюжих санитара, приставленные к лазарету, прижали писаря к операционному столу.

– Да, Михаил Николаевич. – Катя вытерла пот, откидывая прилипший ко лбу локон.

– Что у тебя?

– Шью.

– Закончишь – посмотри Губонина. Фельдшер! – действительный статский советник не скупился на команды. – Глянь по-быстрому, что там перевязать надо и вколоть. Нужен будет морфий – скажи.

Вася Никольский, фельдшер первой статьи, кинулся к мичману, который был без сознания из-за большой потери крови.

Катя зашила рваную рану на животе комендора Третьякова, выпрямила затекшую спину, тыльной стороной ладони вытерла струящийся по лицу пот и посмотрела по сторонам.

Перед ней были те, кто принял на себя удар японской эскадры, защищая ее и Алексея от смерти. Комендоры, плутонговые, сигнальщики, барабанщики, марсовые, писаря, водолазы, кочегары, машинисты – и опять комендоры, плутонговые и так до бесконечности. Их несли отовсюду: с бака, со шкафута, со шканцев, с юта, с фор-марсов и грот-марсов, с носовых и кормовых мостиков. Раненых перевязывали и укладывали вдоль стен. Умерших перетаскивали в баню, где устроили импровизированный морг.

Точно такая же картина была у младшего врача Банщикова, который оперировал в носовой части крейсера. Там дела обстояли еще хуже, чем на корме, из-за того что передняя часть сразу же попала под пресс японской артиллерии. Не справляясь с потоком раненых, доктор пересылал их в кормовой лазарет, а в кают-компании устроил перевязочный пункт для легкораненых.

Санитары взвалили мичмана на стол и, подхватив носилки, почти бегом кинулись на выход, слыша крики и призывный бой колокола.

Катя ножницами распорола штанину. Если бы ее попросили описать свои впечатления, она бы сказала, что колена у мичмана не было. Вместо колена на нее смотрел ощетинившийся ежик из расщепленных костей и сухожилий.

Храбростин почувствовал, что Катя затихла и, по всей видимости, впала в некий транс, созерцая кровоточащую рану, а следовательно, случай с мичманом был не совсем ординарным и требовал вмешательства старшего по званию и по опыту.

– Что там, Екатерина Андреевна?

Катя молчала, покачиваясь у стола.

– Катя! – он почти крикнул.

– Да, Михаил Николаевич, – вздрогнув, она открыла глаза.

– Вы спите?

– Нет, я задумалась.

– Вам надо отдохнуть. Какой по счету?

– Восемнадцатый.

– И у меня двадцать пятый, – старший врач посмотрел на помощницу. – А на крейсере вместе с вами пятьсот девяносто пять человек. Так что без отдыха нам никак не обойтись.

Шутка подействовала, и Катя улыбнулась.

Всю предыдущую ночь она не спала, лежала с Алексеем и думала о превратностях судьбы: найти любимого накануне битвы, которая может разлучить их навсегда. От этих думок у нее колотилось сердце, выкручивало ноги и ныло внизу живота. Промучившись всю ночь, она так и не уснула и сейчас просто падала от усталости и переутомления.

Глава 27

Петербург. Март 1904 г

В тот день, когда эскадра вице-адмирала Того шла полным ходом к Порт-Артуру, русский посол в Лондоне, граф Бенкендорф, обратился к английскому министру иностранных дел лорду Лэнсдоуну с просьбой о посредничестве для предотвращения конфликта. Учитывая, что Франция была союзником России, с той же целью явился к лорду и французский посол Поль Камбон. Вышел он ровно через десять минут, крайне взволнованный и слегка обескураженный, сел в экипаж и отправился на Чешем-плэйс, где в шестиэтажном особняке располагалось посольство России. Уединившись в кабинете русского посла, господин Камбон высказал все, что думал об английском министре:

– Вы представляете, он отказался что-либо сделать. Да он просто свинья, извините за выражение.

– Ничего-ничего, не волнуйтесь. – Граф немного нервничал и, чтобы не показать это перед гостем, встал. – Кстати, чем он все это мотивировал?

– Сказал, что слишком поздно, чтобы еще раз тревожить Токио, и вообще Япония не желает ничьего посредничества. Вы знаете, мой друг, кажется, ваша страна стоит на пороге войны.

На башне Тауэр выстрелило орудие.

– А мне кажется, я слышу ее канонаду.

– Всего лишь один выстрел. – Камбон протянул руку и взял со стола стакан со свежеотжатым апельсиновым соком.

– С одного выстрела начинается война. – Бенкендорф подошел к буфету красного дерева, открыл дверцу, которая даже не скрипнула, и вытащил из полукруглой ниши бутылку водки. Он предпочел бы коньяк, но поить француза французским коньяком – это было бы пошло.

На часах было восемь по Гринвичу.

В Петербурге горели фонари, шел снег, но было по-весеннему тепло. Вокруг стеклянных колпаков вился хоровод из снежинок. Попадая в свет фонаря, они из белых и пушистых фей превращались в маленьких желтых светлячков. В арке Зимнего дворца метнулись длинные лохматые тени – и Дворцовая площадь вмиг наполнилась шумом, смехом и гортанными голосами с кавказским акцентом.

Где-то ближе к полуночи к парадному входу подкатила карета в сопровождении конвоя Его Императорского Величества, состоявшего из черкесов и терских казаков. Рядом с императорской каретой остановились еще два экипажа. В первом приехали Николаша, его жена Стана, Петюша и Михась, а во втором маман в сопровождении двух скрюченных фрейлин. Эта троица продремала весь второй акт и всю дорогу, пока катались по заснеженному Петербургу.

Император сам открыл дверь и вышел из кареты, помогая спуститься супруге. Детям приглашение не требовалось, и они гурьбой вывалились на кареты. Все вокруг было белым-бело. Площадь манила принцесс, словно на ней был не снег, а некое волшебное покрывало, с которым можно было делать все, что захочешь: оставлять следы, рисовать, валяться, сгребать в кучи и, самое главное, лепить снеговиков, чем они и занялись, накатывая снежные шары. После Крещения снег растаял и его не было до сегодняшнего дня – и вот все наконец получили долгожданный подарок.

На площади возник шум и гам. Идти в дом не хотелось, и все предпочли лишний раз подышать свежим морозным воздухом и обсудить Шаляпина и Собинова, которых только что лицезрели в «Русалке», поставленную на сцене Мариинского театра.

Во дворце хлопнула парадная дверь, качнулась тень, отлипая от фасада, и пошла через площадь. К ним шел дежурный офицер – поручик Оболенский. В руке он что-то нес. Нехорошее предчувствие посетило государя, и он поднял руку, призывая всех к молчанию.

В ожидании, когда подойдет офицер, Николай II смахнул с шинели падающие хлопья снега и подумал: «Наверное, нехорошо на ночь глядя получать дурные известия».

– Ваше Императорское Величество, телеграмма от адмирала Алексеева из Порт-Артура.

«Война!» – мелькнула мысль. Государь протянул руку и взял телеграмму.

Государю Императору

Всеподданейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что около полуночи с 26 на 27 января японские миноносцы произвели внезапную минную атаку на нашу эскадру на внешнем рейде крепости Порт-Артур, причем броненосцы «Ретвизан» и «Цесаревич» и крейсер «Паллада» получили пробоины. Степень их серьезности выясняется. Подробности предоставлю Вашему Величеству дополнительно.

Император дочитал телеграмму и передал ее младшему брату, штаб-ротмистру и командиру лейб-гвардии Кирасирского полка.

– Что там, Ники? – Александра Федоровна не могла сдержать эмоций и сжала его локоть.

– Война!

Все стояли молча и понуро, тишину нарушало только дыхание лошадей и скрип снега под ногами топчущихся на площади людей.

– Напали как звери. Без объявления войны. – Михаил Александрович протянул телеграмму дежурному офицеру: протокол требовал подшить документ, тем более такой важности.

– Господь да будет нам в помощь! – воскликнул император и перекрестился.

На следующий день был опубликован манифест, взбудораживший всю Россию. Его напечатали все газеты России, зачитали во всех учреждениях, гражданских и военных, расклеили на всех театральных тумбах и в виде отдельных листов раздавали праздношатающимся гражданам во всех городах с населением свыше пятидесяти тысяч человек.