Александр Проханов - Политолог Страница 58

Стрижайло остро, чутко внимал, связывая с докладом главную западню, какую расставит Маковскому. Янтарный глаз под рыжей воздетой бровью пытался распознать вероломство, и тогда по мановению «всевидящего ока» служители бросятся на Стрижайло, вырвут из застолья, засунул в мешок и с высоты десять тысяч метров выкинут из самолета. Лишенный спасительного зонтика из отеля «Дорчестер», он разобьется о русскую землю, которая никогда не была ему матерью, а только мачехой.

Сознавая опасность, мешая лучу прочитать сквозь лобную кость потаенные мысли, Стрижайло выставлял навстречу яйцо Фаберже, как если бы шли аукционные торги. Из розовой яшмы, усыпанное изумрудами, с огромным голубым бриллиантом, оно было полым внутри, и в глубине его чудом сохранилась сухая муха 1913 года рождения, случайно залетевшая в яйцо в момент, когда государь показывал его императрице. Муху не убирали специально, и ее присутствие увеличило стартовую цену яйца.

– Ну что ж, дорогой Михаил Львович. – Маковский поднялся из-за стола. – Подлетаем к «Городу счастья». Приятно скоротали время. – Он на мгновение замялся, желая что-то спросить. Не удержался, спросил: – А вы действительно считаете, что Ваксельберг провез яйца Фаберже через таможню в своей мошонке, для чего побывал на знаменитой ферме в Йоркшире, где ему ампутировали его собственные яйца?

– Такая версия существует, – скромно ответил Стрижайло, – но я не берусь настаивать.

Самолет пошел на посадку и опустился на солнечной бетонной полосе, среди блеска воды, зеленого мерцания тундры, из которой в отдалении вырастали фантастические силуэты «Города счастья». Маковский вышел первым. Спустился по трапу, шагнул на красную дорожку, по которой были рассыпаны ароматные ветки вереска. Своей легкой спортивной походкой, лишенной имперского величия, двинулся по триумфальной дорожке. Навстречу под негромкие звуки Биг-Бена потянулась вереница именитых горожан – градоначальник, чиновники, представители корпорации, начальники служб, офицеры гарнизона, духовенство, купечество, земство, представители конфессий, представители национальных меньшинств, представители сексуальных меньшинств, представители думского большинства, ветераны, интеллигенция, делегации трудовых коллективов, активистки женского движения, лидеры партий, глава чеченской диаспоры, глава азербайджанской диаспоры, глава таджикской диаспоры, цыганский барон, вор в законе, местный правозащитник, клоун, горбун, фигляр, карла, звездочет, укротитель змей и странный персонаж огромного роста, с ног до головы поросший шерстью, без тени одежды, идущий то на полусогнутых, то опираясь на кулак правой руки и отталкиваясь сразу двумя лапами, отчего становились видны его коричневые, мозолистые пятки.

Градоначальник нес перед собой серебряное блюдо с огромным золотым ключом от ворот «Города счастья», что входило в ритуал гостеприимства и заменяло старомодные «хлеб-соль». Маковский принял символический ключ, повернулся в сторону города и сделал вид, что открывает символические врата. Затем обратился к встречающим с краткой речью:

– Среди человечества есть «золотой миллиард». Среди «золотого миллиарда» есть «платиновый миллион». Среди «платинового миллиона» есть «алмазная тысяча». Среди «алмазной тысячи» есть «нефтяная сотня» – «черная сотня России». Мы – черносотенцы русской либеральной империи. Наши руки не в крови, а в нефти.

Ему поднесли фарфоровую чашу, полную маслянистой, с синим отливом нефти. Он совершил «обряд омовения рук». Держал на весу почернелые руки, отекающие густой жижей. Встречающие подходили и целовали эти перепачканные длани, унося на губах, носах, подбородках темные сочные кляксы. Косматый великан, замыкавший шествие, высунул огромный розовый язык и, сладко причмокивая, вылизал руки Маковского до белизны, после чего тому оставалось их слегка сполоснуть.

– Этот снежный человек пришел из тундры на огни нашего «Города счастья». Мы приняли его, как брата нашего меньшего, и теперь он работает в интернет-кафе. – Говоря это, Маковский теребил чудовище по загривку, напоминая праведника, к которому из дебрей являлись дикие звери. – А теперь я хочу познакомить вас с менеджером по связям с общественностью, госпожой Соней Ки. – Маковский подвел Стрижайло к невысокой, прелестно сложенной женщине, – луновидное лицо с пунцовыми губами, иссиня-черные брови, широкие скулы, на которых маленькими пунцовыми цветками горел румянец. – Госпожа Ки – дочь местного шамана. Отец живет в первобытном стойбище, а его дочь окончила в Америке колледж, владеет тремя языками, изучила «теорию общения» Карнеги. Она уделит вам максимум внимания. – Маковский потрепал подбородок луноликой красавице. – Мы осмотрим город, затем побываем на нефтяных полях, а вечером примем участие в торжествах «Золотой шаман», которые состоятся в «Городе счастья». – С этими словами Маковский сел в черный «мерседес», а Стрижайло и очаровательная Соня Ки – в подкатившую представительскую «вольво».

Ехали по городу, который казался огромной оранжереей. По всему периметру работали невидимые соленоиды, создававшие над городом незримый электромагнитный купол, который приводил к парниковому эффекту, – прозрачный слой нагретого воздуха отделял город от арктических ветров, не пропускал ледяные дуновения тундры, поддерживал субтропическую температуру. Повсюду росли пальмы, цвели магнолии, пламенели соцветиями рододендроны. Благоухало, как в приморских парках Сочи, как в Батумском ботаническом саду. Архитектура была невиданной красоты – строгая стеклянная геометрия в духе Корбюзье и Мис ван дер Роэ. Изящная пластика в манере Нимейра. Фантазии на тему Сааринена. То стилизация под архитектурные направления всех времен и народов. То абстракции, напоминавшие раковины, медузы, фантастические растения. И повсюду – на фасадах, над крышами, на воздетых мачтах красовалась эмблема «Глюкоса». Магический треугольник, и в нем – немеркнущий вещий глаз.

Стрижайло хотел запомнить зеркальные плоскости, в которых отражались золотые пагоды, островерхая готика, русское многоглавие. Ни одно из строений не повторяло соседнее – «дома-дирижабли», «дома-корабли», «дома – летающие тарелки». Все это воспроизведут декорации мюзикла, создав волшебную галлюцинацию. Люди, которые шли по улицам, или отдыхали под цветущими деревьями, или сидели в открытых кафе, носили летние туалеты фантастических фасонов, словно это были артисты мюзикла, одетые по эскизам Сен-Лорана, Юдашкина, Славы Зайцева.

– Наш город возведен на месте стойбища. Этот дом, напоминающий хрустальную пирамиду, построен на месте чума, где я родилась, – произнесла Соня Ки, указывая на прозрачную остроконечную башню, в которой струилась радуга.

Стрижайло вдруг испытал влечение к ее близкому стройному телу. В строгом английском костюме, оно было пленительно, источало чуть слышные ароматы. Не те, синтезированные на парфюмерных фабриках Парижа, что вызывают у мужчин томительное напряжение в паху. А те, которыми пользуются молодые колдуньи, посыпая волосы лепестками цветов, перекладывая одежду приворотными травами. От них у мужчин становятся тоньше мускулы, зорче глаза, и они готовы бежать без устали за развевающимися волосами волшебницы, за белизной ее голых ног.

Они подъехали к помпезному зданию, напоминающему американский Капитолий. На фронтоне золотом было выведено: «Дворец Арнольда». Здесь, как объяснила Соня Ки, Маковский усыновляет младенцев, которые были названы в его честь именем Арнольд.

Церемония проходила на открытом воздухе. Маковский стоял на ступенях дворца. Счастливые родительские пары подносили к нему новорожденных, разматывали ленты, раскрывали пеленки, чтобы великий благодетель мог созерцать своего названого сына. Маковский вешал на шею младенца золотой медальон со своим римским профилем. Передавал в дар родителям одну акцию компании «Глюкос», которая по достижении мальчиком совершеннолетия увеличивала свою стоимость в тысячу раз. Кроме того, семье выдавался памятный знак «усыновления» – запаянная в стекло капля нефти, именуемая «слеза младенца», та самая, о которой говорил Достоевский. Рождаемость в «Городе счастья» была велика. Маковскому то и дело подносили очаровательных Арнольдиков, на которых тот взирал с гордым чувством Отца.

– А почему у вас негритенок? – изумился Маковский, обращаясь к двум расово полноценным родителям, которые протягивали ему мальчика с уморительной черной мордочкой.

– У нас тут гостил Черномырдин, так супруга моя слишком на него загляделась, – ответил благодушный отец, принимая акцию. – Мы рады с Дуняшей. В тундре на снегу нашего Арнольдика будет далеко видать.

Кортеж автомобилей кружил по городу, и Стрижайло испытывал все большее влечение и нежность к Соне Ки. В ее человеческом, очаровательном облике было нечто от фауны, населяющей окрестную тундру. Кротость и беззащитность оленя. Хищность и игривость росомахи. Наивность и доверчивость полярной куропатки. Таинственность и непостижимость плещущей в озере рыбы. Он подумал, что эта сдержанная женщина в английском костюме, говорящая на всех европейских языках, на самом деле является оборотнем. Кинется через плечо и покроется птичьими перьями, звериной шерстью или рыбьей чешуей.