Вионор Меретуков - Лента Мебиуса Страница 59

– Вы, Нисельсон, – резко сказал Шауниц, – крепки задним умом…

– Уж не думаете ли вы, Шауниц, что сумели меня обидеть? Констатация вами завидной крепости моего заднего ума прямо указывает на наличие у меня и ума переднего. А вот у вас, любезный Шауниц, нет ни того, ни другого! Это ясно как день!

– Довольно! – закричал Самсон, перекрывая гул реактивных моторов. – Это не военный совет, а черт знает что! Устроили тут балаган, понимаешь, и меня втянули! Какое-то состязание в остроумии… Как вам не стыдно? Вы же государственные чиновники… Продолжай, Поль.

– У вас есть связь с кем-то из надежных людей в Армбурге? Или, может, где-нибудь в провинции?

– Ни черта у нас нет, Поль, – с горечью сказал король. – Жили одним днем, как в сказочном королевстве…

– Нашу страну не переделать, – сказал граф и посмотрел на Самсона, – хоть сто королей смени. Простите, ваше величество…

Король махнул рукой.

– Ты прав, Нисельсон. К сожалению. Я во время своих официальных визитов поездил по разным европейским странам, бывал я в гостях и у богатых фермеров, и у простых крестьян… Хорошо живут, черти! И уже давно хорошо живут. Я тогда подумал, а когда же наш асперонский крестьянин будет жить по-человечески? Братья Берковские подсказали, нужно в экономику сельского хозяйства вкладывать большие деньги. Открою тебе секрет, деньги – после того как были национализированы прииски красного золота – у меня были. Скажи, Нисельсон, сколько было израсходовано средств на то, чтобы каждому асперонскому крестьянину построить современный ватер-клозет?

– Шесть миллиардов асперонских франков, ваше величество.

– Вот видишь, Поль! Шесть миллиардов! И что мы имеет в результате? А ни хрена! Шесть миллиардов испарились, будто их никогда и не было, а крестьянин, как срал, простите, господа, как испражнялся в выгребную яму, так и… срёт! еще раз простите! – в выгребную яму. Я не виню мерзавцев Берковских, чиновник без воровства не может, но даже если бы все эти огромные деньги действительно ушли по назначению, я совершенно не уверен, что наш родной асперонский крестьянин, увидев всю эту стерильную фаянсовую красоту, не разломал бы новомодные кафельные туалеты, как нечто противоречащее его дремучим представлениям о том, в каких нечеловеческих условиях должно происходить таинство отправления естественных потребностей. Природа сельского асперона такова, что он просто не может не срать по-дедовски. Он непременно должен «орлом» зависать над грязной дырой и носом втягивать привычные запахи фекалий. Его не изменить, нашего родного засранного крестьянина. Уж поверь мне, я-то знаю! Ему нравится срать таким варварским способом! Будь проклята страна, где живет крестьянин, срущий, как обезьяна! Как я мог столько лет оставаться в этой стране марионеточным королем и делать вид, что все прекрасно в этом мире?

Поль вертелся как на иголках.

– Я правильно вас понял, ваше величество, вы начали подъем сельского хозяйства в стране с новаторского решения о постройке для деревенщины современных туалетов? – спросил он.

Самсон не ответил и отвернулся.

Вот тебе и военный совет, подумал он. Военный совет, который уперся в физиологию, гигиену и санитарию.

Повисло молчание. Положение попытался – по-своему мудро – исправить Шауниц.

– А пролетариат-то наш, пролетариат! Ах, как пьет наш пролетариат!!! – запричитал он и театрально схватился за голову.

– Как пьет! Знали бы вы, мсье Голицын, как пьет наш славный, наш передовой рабочий класс! За ним даже техническая и творческая интеллигенция, несмотря на все ее старания и упорство, угнаться не может…

Граф Нисельсон поманил пальцем Поля и вместе с ним вышел из кабинета:

– Мсье Голицын, не все в Асперонии так уж безнадежно. Его величество скромничает. И потом короля огорчили все эти сообщения о перевороте. Далеко не все деньги были растрачены столь безрассудно и глупо. В стране успешно идет экономическая реформа. Она затрагивает практически все стороны жизнедеятельности асперонского общества. И если бы не этот идиотский переворот…

Смутно было на душе Самсона. Нарушался, он это чувствовал, некий график, предначертанный Судьбой. Всё шло вкривь и вкось. И главное – он не знал, кто виновник нарушений…

«Будь, что будет!» – сказал сам себе Самсон и подтвердил свое решение держать путь в столицу родной Асперонии.

Пришло время на деле продемонстрировать, что я собой представляю, думал Самсон.

Бортовая радиостанция приняла сообщение агентства «Рейтер»: «Власть в Асперонии осуществляет Временный революционный комитет. В Армбурге, столице королевства, гремят взрывы…»

Когда несколько недель назад Самсон летел из Армбурга в Париж, он, глядя сквозь стекло иллюминатора на земную твердь, медленно проплывающую под брюхом самолета, подумал о том, как смешны люди, эти насквозь земные существа, с их мизерными переживаниями, если уже с высоты каких-то десяти километров город, в котором живут многие тысячи двуногих, связанных между собой кто любовью, кто ненавистью, представляется праздному взору авиапассажира малозначительным объектом, размером не больше шахматной доски.

Как малы смехотворные переживания людишек в сравнении с огромным миром, в котором они лишь не видимые глазом соринки!

Тогда эта мудрая мысль наполнила его душу неожиданным ощущением покоя, легкости, независимости, беспечности и свободы. Вспомнилась пьяная парижская ночь с откровениями, которые пришли ему в голову после непродолжительного, но весьма плодотворного лежания в удобном ложе, наполненном дерьмом и помоями.

Ночь, колыхавшаяся под ним бездонным черным океаном с мерцающими звездами-мирами, ночь, принесшая ему озарение, которое по силе воздействия на нежную человеческую голову можно было сопоставить с грохотом батареи береговой артиллерии, если бы она из всех орудий вдруг залпом выпалила над самым ухом.

Но сейчас, на пути из Парижа в Армбург, Самсон думал иначе. И легкости в его душе не было и в помине.

Королевский «Боинг» приземлился в столичном аэропорту «Виктория».

Больше всего Самсона поразило то, что улицы столицы Асперонии были на диво пустынны и повсюду царила прямо-таки аптекарская чистота.

Прежде таким вымытым, прибранным и чистым город бывал только перед каким-нибудь важным праздником, когда на помощь муниципальным службам отряжались группы государственных преступников из федеральной тюрьмы, которым за прилежание в работе скашивали срок аж до половины. Чистота была необыкновенная, и Самсон подумал, что на этот раз преступникам, судя по всему, вообще было обещано досрочное освобождение.

…Все это пришло в голову бывшего короля уже в полицейской машине, из которой он озирал мелькавшие за зарешеченным окном знакомые улицы, переулки и площади.

«Не придется ли мне, вооружившись метлой, таким же способом добывать себе свободу, – усмехнулся Самсон, – если меня не вздернут раньше…»

Арестовывал короля и сопровождавших его лиц полковник Шинкль с двумя десятками спецназовцев, вооруженных автоматами «узи».

Арест был произведен красиво, деликатно, по-европейски аккуратно.

Граф Нисельсон, правда, завопил: «Измена! Гвардейцы короля, ко мне!»

Шинкль отдал честь королю и сообщил, что в соответствии с манифестом Временного революционного совета король Самсон низложен и он, Шинкль, обязан во исполнение вышеупомянутого манифеста как министр Временного правительства препроводить бывшего короля Самсона в тюрьму, где бывший король Асперонии Самсон… тут Шинкль совершенно запутался:

– Ваше величество! – произнес он еле слышно. – Я здесь ни при чем…

Самсон раскрыл было рот, чтобы потребовать, указать, воззвать, повелеть… Но несколько пар сильных рук оторвали его от земли и бережно понесли к полицейскому автобусу.

Остальных арестованных – Самсон оглянулся, ища среди них Поля и Аннет, – под конвоем повели к другой полицейской машине.

Не увидел Самсон почему-то только своего верного гофмаршала…

Часть IV

Глава 25

Когда говорят, что дети должны быть лучше родителей, хотят желаемое выдать за действительное.

Когда говорят, что на детях природа отдыхает, хотят действительное выдать за желаемое.

Не знаю, удалось ли автору сбить с толку читателя…

Думаю, не стоит пытаться осознать сомнительную глубину вышеприведенных высказываний, они того не заслуживают. Они лишь мостик, на котором в скорбной неподвижности застыл летописец, с изумлением взирающий на запутанные отношения между отцами и их детьми.

Не много королевского времени уделяли родители своей единственной дочери. Это было, увы, в традициях асперонских государей.

Как мы видели, ни сам Самсон, ни даже его братец Людвиг не получили от короля Иеронима Неутомимого и королевы Виктории той доли родительской любви и внимания, на которую вправе рассчитывать все дети, независимо оттого, чьи они – королевские или дети дровосека.