Евгений Гришковец - Одновременно: жизнь Страница 6

Песня «Холодная весна» – это, пожалуй, лучшее, что было в фильме «Бой с тенью». А ещё в том фильме, как всегда точно, сыграл негодяя Андрей Панин… Он гениально играл подонков.

Мы никогда не были с Андреем ни друзьями, ни даже приятелями. Но знаком я был с ним так долго, как мало кто. Мы познакомились почти тридцать лет назад в университете. Тогда Андрей был легендой кемеровского университетского театра «Встреча» и руководил университетской студией пантомимы «Пластилин». Я же занимался в другой, конкурирующей студии. Та студия, в которую ходил я, исповедовала скрупулёзное занятие классической техникой и самоотверженное самоистязание тренингами. У Андрея же в студии было весело, шумно, многолюдно, и к нему в студию в очередь стояли красивые студентки. Его подопечные ничего особенного продемонстрировать не могли. Концертные номера выдавали редко, и те были слабенькие. Так что мы с высоты своей аскезы посматривали на них с ухмылкой. Но сам Андрей был невероятно притягателен и пластичен. Я даже не могу сказать, что техничен. Он просто был человеком без суставов. Мне казалось, что он мог вытягивать и сокращать руки и ноги. А лицо его было столь подвижным, что казалось резиновым. Он был невероятно одарён в смысле пластики и какого-то физического комизма. На него было весело смотреть, даже если он ничего смешного не делал. Не думаю, что он мог хоть чему-то научить, потому что как можно передать свой уникальный природный дар? Те же, кто его видел хоть раз на сцене театра «Встреча» в спектакле «Альпийская баллада», не забудут этого никогда. Только однажды мы вместе участвовали в одном номере. Хоть я и занимался в другой студии, но учился в университете, поэтому был привлечён. Как раз техника у меня была отменная. Мы с Андреем солировали. Но отчётливо помню, что на меня и внимания-то не обращали. Настолько я был занят точным исполнением рисунка и композиции, а он, наоборот, был свободен, ярок и, что называется, щедр на то, что любит публика. Он, в отличие от меня, к тому моменту уже прекрасно знал, что она любит. Он долго и упорно ездил поступать в Школу-студию МХАТ и раз за разом возвращался. Я представить себе не мог, как он мог туда поступать. И как он мог хоть что-то играть на сцене. Когда он говорил вне сцены, его почти никто не мог понять, такая у него была каша во рту. Но на сцене он смотрелся мощно! Он был невероятно сильным физически. Пантомима для него была так – средство к существованию, должность руководителя студии и социальный статус… Я совсем не разбираюсь в боевых искусствах, но Андрей занимался какими-то из них очень серьёзно, долго и был выдающимся образом оснащённым в этом смысле человеком. Он был боец в прямом смысле этого слова. Он сыграл в нашем новейшем кинематографе за последние пятнадцать лет самых запоминающихся и выразительных подонков. Подонки ему удавались с такой документальной точностью и убедительностью, как никому. Только хорошо, а точнее, глубоко знающий жизнь и ужасы тьмы человеческой природы мог так сыграть. Ни один актёр, который сразу поступил в театральное учебное заведение и дальше жил исключительно артистической жизнью, не смог и не сможет даже близко подойти к той подлинности, которую демонстрировал на экране Андрей. А ещё он был первым исполнителем роли Первого солдата в первой постановке моей пьесы «Зима». Удивительно, как ему удалось почти в сорок лет сыграть человека с юным и бесхитростным сознанием: никогда не повзрослевшего, довольно дерзкого, дворового сибирского паренька. Смышлёного, но не умного. Шустрого, но бесхитростного. Он, как всегда, был детальным и точным. Мы были знакомы почти тридцать лет. Целую жизнь. Во многом именно его пример сложного и упорного прорыва в профессию меня убеждал и настраивал на решительные шаги. Я всегда гордился и с удовольствием подчёркивал, а то и хвастал знакомством с ним. Он, конечно, был всенародным артистом. И тот факт, что мы с ним знакомы и земляки, часто располагал ко мне не знающих моих заслуг людей. Не могу осознать и свыкнуться с тем, что Андрея больше нет. Я привык за долгие годы, что он есть и что от него всегда можно ждать интересной и точной роли, образа… Он точнее многих смог транслировать девяностые годы на экран и на сцену. Именно в его ролях человек конца девяностых и нулевых зафиксировался. Невозможно переоценить утрату. А как можно оценить роли, которые он не исполнит в том новом возрасте, в который только-только входил?.. Он ушёл из жизни таинственно и страшно, как человек девяностых. Горюю!

Пока ездил по Поволжью, у меня во дворе спилили и выкорчевали грецкий орех. Он рос ещё с довоенных времён. Последние годы он болел, и что бы мы ни делали, никакое лечение не помогало. Каждую весну всё меньше веток покрывалось листьями, а кора возле земли стала трескаться и отслаиваться. Прошлое лето он простоял почти голый и дал совсем мало орехов. А главное – он выглядел как сильно больной, даже зимой. Специалисты сказали, что спасти его невозможно. Пришлось срубить и выкорчевать. Сейчас на его месте большая круглая яма в мёрзлой земле. Яма, особенно вечером, кажется совсем чёрной и глубокой. Бездонной. А за окном нет привычных веток. И ворон нету, которые любили на нём сидеть, а осенью составляли нам серьёзную конкуренцию в сборе орехов. Хоть дерево и было больным, а приговор ботаников окончательным… Но команду на вырубку отдавал я. Муторно и тяжело от этого: сажал-то не я. Да и сколько поколений людей выросли или прожили много лет рядом с этим деревом… Сегодня выбрали в питомнике дуб, который займёт место грецкого ореха. Как только потеплеет, станет возможно, его пересадят. Будем привыкать к нему. Надеюсь, вороны оценят наш выбор. А как они относятся к желудям, я не знаю. Посмотрим. Возможно, к новому дереву прилетят какие-то другие птицы. Но прежнего уже не будет. А дыра во дворе пока зияет.

25 марта

Завтра снова в дорогу. Ждёт Урал и немножко Западной Сибири. На удивление, там сейчас теплее, чем здесь. Но про погоду писать не хочется. Особенно про снег. Даже для Сибири то, что сейчас происходит в Москве и Киеве, – это чересчур! Хочется уже сказать кому-то, от кого хоть что-то зависит в погоде: «Вы меня простите, конечно, я не вправе критиковать и уж тем более осуждать ваши действия, но хотел бы вам напомнить о чувстве меры! Спектакль под названием «Зима» уж очень затянулся. Особенно затянут последний акт. И хотелось бы вам намекнуть, что антракт уже никого не устроит. Нам нужен вполне внятный и оптимистический финал. Боюсь, что высказываю общее мнение».

Скорее всего, в переездах по Уралу и Сибири попаду в плохую погоду. А проехать придётся немало: Уфу, Челябинск, Екатеринбург, Тюмень, Омск – в основном на машине. Люблю эти города, но застану их сейчас в самом неприглядном весеннем состоянии, в потоках талой грязной воды, в лужах и в грудах чёрного снега. И всё равно жду гастролей с удовольствием. Всё-таки на Урале и в Сибири, какая бы погода ни случилась, чувствую себя, что называется, совершенно в своей тарелке. Мне понятен и знаком пейзаж между городами, мне знакомы и понятны сами города. А вот от поездки по Поволжью, кроме Казани, осталось печальное, грустное впечатление. Не от встреч со зрителями, а от общего настроения и от переездов.

В Ульяновск лучше ехать не из Казани, а из Саранска. Тогда не так бросается в глаза общая, заметная во всём отсталость города и региона. Как только въезжаешь из Татарстана в Ульяновскую губернию, это чувствуется очень и сразу.

Я дремал, а как только въехали на ульяновскую землю, проснулся: машину стало трясти, и спать было уже невозможно. Но самая печальная дорога – это путь из Саратова в Волгоград. Четыреста километров тоски! В Саратовской губернии, несмотря на отвратительную дорогу, можно хоть смотреть по сторонам. Небольшие холмики, деревья, деревни. А потом деревья становятся всё реже и ниже ростом, начинается холмистая степь жёлто-коричневого цвета, высокое синее небо над всем этим… И вроде это должно быть красиво. Вроде бы простор. Но весь этот простор вдоль дороги и до горизонта замусорен до невозможности, изгажен, испорчен и изуродован. Как только в пейзаже попадается хоть какая-то постройка, эта постройка обязательно безобразна, если не сказать отвратительна. Если нет постройки, то брошена какая-нибудь бочка, что-то перерыто, перекопано, сожжено или распахано так, что больно смотреть. Подъезд к городу Камышин производит впечатление ужасающее. Непонятно, в каком времени ты находишься. Попадаешь в смесь всех самых худших времён… Целыми кусками отсутствует асфальтовое покрытие: его просто размыло, а это, на секундочку, федеральная трасса. Машина, на которой мы ехали, постоянно цепляла брюхом раскисшую глину. О том, что мы не в 1985 году, напоминали только ползущие впереди, сзади и навстречу большие иностранные грузовики и так же, по брюхо, утопающие в бездорожье иномарки… Да по бокам дороги, как в прежние времена, месили глину трактора и грейдеры. Но не белорусского производства, американские. Однако результат был тот же самый. Вдоль, с позволения сказать, дороги, а точнее – вдоль грязного потока, в котором, как рыбы в пересохшем болоте, копошился автотранспорт, стояли и стоят невообразимого вида постройки, сделанные непонятно из чего. Такое ощущение, что люди собирали по помойкам фанеру и досточки, воровали отходы мебельного производства и искали по берегам Волги выброшенные брёвна. Из этого они сделали какие-то прилавки, на которых разложена и за которым развешена сушёная, вяленая и прочая рыба. Среди прилавков мелькают яркие надписи: мотель, ночлег, душ, бильярд, гостиница, спальные места и прочее. А также кафе «У Ашота», «Шашлыки у Арама», ресторан «Дагестан» или «Кафе 05» (Дагестан – 05 регион) и так далее. В одном месте на одной из хибар я прочёл странное название: «AVTOZAPTCHASTI». На кого рассчитана надпись, для меня загадка. Наверное, на интуристов…