Вадим Месяц - Стриптиз на 115-й дороге (сборник) Страница 6

– Если мы останемся на ночь вдвоем, это получится само собой, – говорил я. – Инстинкт возьмет свое.

– А если не возьмет?

Мы неоднократно раздевались в их дощатом доме в низовьях улицы Красноармейской, но на большее решиться не могли.

– Давай потом, – говорила она в последний момент. – У меня болит голова. Я сегодня не в духе.

К моменту нашей поездки всем классом в хлебный город Ташкент мы уже были страстными любовниками. Обрели привычки, любимые положения и уникальную технику движений. За спиной оставались чужие квартиры, палатки, пустынные пионерские лагеря и подворотни.

– Вьете гнездо? – завистливо спросил Сашук, обнаружив нас с Иветтой на верхней полке вагона в объятиях. – Спускайтесь. Новый год через полчаса.

В качестве надсмотрщиков с нами ехали классная руководительница и родительница одного из лучших учеников. Мы воспринимали их как пустое место. Поездка должна была получиться веселой. Через час я шумно, обильно и красочно наблевал с верхней полки на голову учительницы, когда она зашла к нам в купе поздравить с новым тысяча девятьсот восьмидесятым годом.

– Укачало, – сказал Штерн цинично, а Иветта нервно захихикала.

Ночью в Новосибирске мы пересели на другой поезд и направились в Узбекистан. Дорога оказалась длинной. Я пел песни из кинофильма «31 июня», бренча на гитарах, которые брал у случайных попутчиков. «Любви все время мы ждем как чуда». «Скажи, зачем же тогда мы любим». Эти слова имели для меня смысл. Любовь пока что была главным призванием и переживанием моей жизни.

От скуки решили устроить нашу с Иветтой свадьбу и опять надрались в купе под крики «Горько!». О нашем торжестве знал весь поезд. Незнакомые люди заходили поздравить и выпить за наш союз. Прилежная девочка Ольга Панфилова выпустила стенгазету с рисунком обручальных колец и поздравлениями. Воспитательницы испуганно переглядывались.

– Хабу бабу, – сказал Лешка Бугаев, прогулявшись по перрону одной из узбекских станций. – Бабу хабу.

Он осваивал тюркское наречие. Меня мутило от вчерашней бормотухи и сегодняшней сгущенки. За окном полыхала красная чужая земля. Новогодние елки в населенных пунктах смотрелись нелепо, как пальмы на Северном полюсе. Узбеки тускло глядели вслед эшелону, прервавшись от рытья арыков.

В Ташкенте вдарили по кубинскому рому. Его продавали прямо на вокзале. Поселили нас в общежитии какого-то интерната. В первую же ночь Сашук отправился в город «мочить чурок». Его кто-то обидел, пытаясь отобрать джинсовую куртку. Обошлось без кровопролития, хотя Лапин пошел на прогулку с кривым азиатским ножом, купленным на местном рынке. Нож потерял. Мы со Штерном посмеивались.

– А как же интернационализм? Новая историческая общность людей различных национальностей?

В пустой комнате общежития мы с Иветтой собрались провести первую брачную ночь. В железнодорожном сортире тесно, на верхней полке трудно соблюдать конспирацию. В городе нам посчастливилось купить два стальных перстня с буквами I и V; невесте – шелковую косынку, мне – кооперативные красные ботинки на огромной платформе.

Свадебное торжество удалось. Учительница и ее помощница подняли за нас по бокалу шампанского. Нам было велено пить ситро. Мы дождались их ухода и вернулись к карибскому рому. Ночью крадучись пробрались с Веткой в соседнее помещение. Кровати оказались хлипкими: прогибались под нашим весом. Пружины скрипели, у барышни началась менструация. Решили не расстраиваться. Вся жизнь впереди.

– Ты знаешь, сколько лет было Джульетте, когда она отдалась Ромео? – мечтательно спрашивала Иветта. – Четырнадцать! Все как у нас. Это самая настоящая любовь, понимаешь?

– Про нас тоже напишут книги, – соглашался я. – Будут слагать легенды и сочинять песни. Мы – персонажи какого-то замечательного романа.

Перед самым отъездом маленький немецкий мальчик из нашего класса проломил кулаком стену в интернате. Решил проверить свои силы. Этим он немного перевел стрелки от нашей с Веткой аморалки. Ругали теперь в основном его. Нам тоже досталось, но не так, как вандалу Андрюше Финку.

Один умный человек сказал мне про Иветту, что она хороша лишь для любви, не более того. Я ужасно на него обиделся.

Вскоре после возвращения мама Галя вышла замуж за актера, сыгравшего эпизодическую роль в фильме «Русалочка». Они переехали в центр. Поселились в квартире, примыкающей к кинотеатру имени Максима Горького. Через стену слышались звуки стрельбы, ржание лошадей, философские диалоги и музыка. Через пару месяцев мать и отчим засобирались в Москву. Иветта тоже решила выйти замуж. Сообщила мне о своей беременности, хотя для этого не было никаких физиологических оснований. Я не поверил. После очередного выматывающего разговора сказал:

– Давай еще погуляем. Я окончу университет, выбьюсь в люди… Куда ты торопишься?

– В своей жизни ты пойдешь по костям, – ответила она жестоко и прислонила спину к пылающему радиатору батареи отопления.

На улице завывала зима.

– У меня есть опыт, – сказал я, улыбаясь. – Не вижу в этом ничего страшного.

Недавно я действительно провалился в могилу, танцуя с Сашуком на заброшенном кладбище.

– Ты ведешь себя как подлец, – сказала Ветка фразу, которую, видимо, тоже почерпнула от матери. – Заставляешь меня идти на аборт.

Я пожал плечами. У меня хватало здравого смысла не вестись на провокации.

Тем не менее ей удалось сломить мой дух, влюбившись по весне в абитуриента одного из институтов радиоэлектроники. Иветта перестала отвечать на звонки, избегала встреч. Я метался по городу, разыскивая свою первую любовь, и находил ее обычно в центре, в разных местах. Она обжималась с неким Юрой, приехавшим из европейского Липецка. Их чувства выглядели очень правдоподобно.

– Дима, возьми мотор, – сказал он как-то, обращаясь ко мне, и я понял, что Иветта связалась с мудаком.

Я поймал машину и отправил их вдвоем по адресу. «Возьми мотор» – это не из моего лексикона. Это знак сословной принадлежности. Диагноз. Страдания, ревность и обиды начали сходить на нет. До этого я слишком много трясся от негодования, рыдал и малодушничал. Этот инфантильный стресс выучил меня не относиться к любви серьезно.

Вечером отец угостил меня французским коньяком и разрешил курить. В гостях у него была Марина Неелова, приехавшая в город с театром «Современник». Она посмотрела на меня и сказала папаше:

– У него удивительные, просто удивительные глаза.

Я успокоился окончательно и продолжил готовиться к выпускным экзаменам. Комплимент красавицы выполнил оздоровляющую функцию.

В мае умер дедушка. Иветта пришла к нам с букетом взлохмаченных георгинов. Вид у нее был заплаканный. Я подумал, что с Юрой у нее не склеилось. Дед лежал в нашей с ним комнате в гробу, установленном на двух табуретках. Под гроб поставили таз с водой, деду подвязали маминым платком нижнюю челюсть. Мы с дядькой собирались ехать в церковь – взять какую-то бумажную ленточку: венчик с изображением Спасителя и других святых. Я сказал об этом Ветке, но она вызвала меня в коридор.

– Я люблю тебя, – сказала она. – С Юрой у меня ничего не было. Это ошибка. К тому же я хотела тебя позлить.

Мы спустились в подвал нашего дома, где она спешно отдалась мне на каком-то бомжовском диване.

– Мир? – спросила Иветта. – Не дуйся.

Через год мы с Сережей Риттелем направлялись в Чехословакию по линии социалистического туризма. Жили в гостинице «Космос» с международной дискотекой. Иветта гостила у матери и приезжала к нам с визитом. Ей молодежная обстановка не понравилась. Когда мы последний раз говорили за жизнь, прогуливаясь у Белорусского вокзала, она не скрывала ревности и раздражения.

– Ты отказываешься взять меня замуж. Зачем тогда говоришь о любви?

– Это разные вещи.

– Что тебе еще надо? У нас все есть. Я рожу тебе офигенного ребенка.

– Я могу каждый день приезжать к тебе в гости. Хочешь?

Она сообщила, что я – трусливое ничтожество.

– И карьерист, – добавила Иветта со значением. – Ты готов пойти на что угодно ради своего будущего.

К тому времени я уже не мог терпеть ее квакающего голоса, нездоровой целеустремленности, запаха дешевой косметики. Следующую ночь, как я узнал потом, она провела с одним фарцовщиком в общаге МГУ. В нашей компании его недолюбливали. Звали Рыжей Мочалкой из-за чрезмерной растительности подмышек.

Улетел в Чехию в состоянии печали и неопределенности. Вернувшись из Праги и Карловых Вар, узнал, что Иветта переехала к Мочалке. Познакомился с другой девицей. Победил в университетском конкурсе авторской песни. Заграничные подарки распределил согласно изменившейся ситуации. Кроссовки подарил новой даме, джинсы продал на вещевом рынке. Кактус, привезенный в качестве аленького цветочка, оставил себе.

– Почему ты не помнишь первого раза? – удивился приятель, выслушав мою историю. – Когда дамы лишаются невинности, под ними случается лужа крови. Биологический закон. Как без этого?