Елена Арсеньева - Мужчина в пробирке Страница 6

Тут Ольга Владимировна прикусила язык и виновато посмотрела на Настю, потому что знала: Настя о тете Оксане терпеть не может говорить.

– Ну и что ваша тетя? – лениво спросила Анастасия Красавина, доставая из сумки блокнот и ручку и, видимо, смирившись, что придется ей писать не про интересную Валентину, а про тухлую Настю с ее потомственной библиотечной родословной. – Она изменила семейной традиции и стала – кем? Продавцом в супермаркете? Или капитаном дальнего плавания?

– Она стала врачом, – сдержанно ответила Ольга Владимировна. – Занимается нетрадиционной медициной.

– Снимает порчу и всякое такое, теперь таких шарлатанов называют народными целителями. А раньше их просто ведьмами звали, – послышался ленивый голос, на который все, конечно, обернулись, чтобы увидеть высоченную длинноногую брюнетку с блестящими гладкими волосами и черными глазищами. – Продает людям всякую туфту под видом лекарств и морочит им голову.

– Валентина, прекратите! – прошипела Ольга Владимировна.

– Ага, значит, вы и есть Валентина? – несколько оживилась Анастасия Красавина. – И что, ваши родители – тоже потомственные библиотекари?

– Да нет, отец – бизнесмен, у мамы магазин косметики… если хотите, дам вам дисконтную карту, будет скидка, – блеснула она яркими глазами, и Анастасия Красавина блеснула своими – в ответ.

– Странно, что вы в библиотеку пошли работать, – удивилась журналистка.

– Да я тут на практике, – лениво улыбнулась Валентина. – Отец хочет, чтобы у меня корочки были, а потом, конечно, я маме помогать буду.

– Тогда, наверное, вам надо было в торговый идти, ну, на менеджера учиться, что ли, – не унималась Анастасия.

Настя покосилась на Ольгу Владимировну и поняла – та едва сдерживается, чтобы не ляпнуть: никуда, кроме как на платное отделение библиотечного факультета, Валентину просто не взяли бы из-за ее непроходимой тупости, и в тот день, когда она станет помогать своей маме, бизнес этой самой мамы накроется медным тазом. Вся надежда на иной исход дела связана только с непроходимой ленью Вали. Но Ольга Владимировна все же промолчала – из чувства библиотечного патриотизма.

– Мне очень нравится учиться, и работа эта тоже нравится, – не моргнув глазом, соврала Валентина, и Анастасия Красавина радостно улыбнулась:

– Ну что же, ваша фотография будет отлично смотреться в газете! Я вас сниму на фоне полок с этим ярким плакатом: «Выставка редких книг, сокровищ нашей библиотеки». – И она достала айфон, которым, видимо, и собралась запечатлеть для газеты Валентину.

– Придется поискать для Валентины другой фон, – мстительно проговорила Ольга Владимировна. – Поскольку эту выставку подготовила Настя! Как и три другие, которые у нас работают.

Анастасия Красавина вздохнула, покоряясь и понимая, что никуда не денешься – придется ей писать о той именно девушке, которую хочет увидеть прославленной эта занудная заведующая:

– Ну ладно, я их вместе сфотографирую, идет? И в статье о библиотеке упомяну обеих. Становитесь сюда, девушки! И улыбайтесь!

– Давай, Настя, ну, давай же, что ты сидишь! – засуетилась Ольга Владимировна, выталкивая Настю из-за стола, и она обреченно побрела к полкам с плакатом, совершенно точно зная, что увидят читатели на фото: интересную Валентину, яркий плакат, стеллаж с редкими книжками – и пустое место по имени Настя Камушкина.

– Да к этой Ирине Филимоновне мы уже замучились кататься, – зевнула фельдшерица Галя. – Вы, Артем Сергеевич, только на реанимацию выезжаете, а мы же по всякому вызову – всегда готовы! У нас такие постоянные клиенты есть. Они нас вызывают из любви к искусству. В смысле, к процессу. Нет, формально они имеют на это право, тем более что в таком возрасте у человека накапливается вагон законных болячек… Но честное слово, спорю на что хотите: сейчас мы по холоду тащимся просто для того, чтобы Ирине Филимоновне давление померить, в лучшем случае – укольчик сделать.

– Работа у нас такая, работа наша простая, – тихонько пропел Артем и зевнул.

Насчет постоянных клиентов – этого добра у реаниматоров тоже хватает. Особенно зимой, когда сердобольные прохожие то и дело вызывают «Скорую» к отмороженным бомжам. Иной раз за сезон раза три-четыре с одним таким типом встретишься, а потом и на другой год – те же «подснежники» цветут. По нормальному человеку уже и сороковины, и годины справили бы, а этим хоть трава не расти. Живучий народ – бомжи! Или, к примеру, тридцатилетняя Эля, бывшая учительница физики: у нее в укромном кармане затасканной, несусветно грязной куртки всегда имеется паспорт и красный – заметьте! – диплом. К ней уже три года, с регулярностью раз месяца в три, добрые люди реаниматоров вызывают, когда она опять завалится спать на улице с мертвенно-бледным лицом. С другой стороны, у парикмахеров, к примеру, тоже постоянные клиенты есть – почему бы им не быть и у реаниматоров? Чем они хуже?

Галя оказалась права. И давление они померили женщине, и укольчик ей сделали. Ирина Филимоновна, благообразная бабуля (семьдесят восемь годков) в бордовом новеньком халатике и белом платочке на чистенькой голове, с виноватой улыбкой причитала:

– Ноги замерзли, Галочка, и вы, молодой человек, как ваше… ах, Артем Сергеич? А я Ирина Филимоновна, будем знакомы. Ноги, говорю, замерзли, сил нет терпеть, ну что делать?! И одни носки, и еще пару надела – нет, холодные ноги! Попарила с утра в горчичке, согрелись, но, чувствую, что-то не то, как-то мне не по себе… Выпила свои таблеточки – нет, не полегчало. И голова тяжелая. Вспомнила – да я уж сколько дней ее не мыла! А мне раньше всегда лучше становилось, когда я голову вымою. Ну, я под душ горяченький и встала, аж пар от меня пошел! Нет, опять худо… Вот, пришлось вас вызывать. Вы мне чего-нибудь новенькое выпишете, да?

– Я так понимаю, – сказал Артем, глядя на левую руку Ирины Филимоновны, которой та двигала как-то замедленно, – у вас некоторое время тому назад был инсульт?

– Был, как не быть! – встрепенулась бабуля. – Три с половиной года назад.

– Нельзя вам ноги в горчице парить, вы что такое с собой делаете?! А голову горячей водой мыть?! Аж пар пошел, главное! Что же удивительного, что у вас за сто семьдесят верхнее давление поднялось! А хватил бы вас опять инсульт?! Вы же одна живете, я верно понимаю?

– Одна, – закивала Ирина Филимоновна, – одна. Но у меня соседи хорошие. Со всех сторон. Чуткие! Если что надо – я сразу шваброй стучу. По полу – прибежит Павлик. В кухонную стенку – Игорь Федорович придет. Вот в эту стенку – Аннушка. В потолок – Лиза… Хотя нет, Лиза теперь вряд ли придет.

Ирина Филимоновна поджала губы и насупилась.

– Что, поссорились? – рассеянно спросил Артем, думая, что бы такого новенького бабуле выписать.

Тумбочка, стоявшая около кровати, и так завалена коробочками и баночками с лекарствами. Сколько ж у нее денег на аптеку уходит, интересно? И неужели она все это принимает?! Железная бабка, это поколение вообще железное. Военное детство, послевоенная юность – а они как огурцы! Это ж надо – человек после инсульта, со скачками давления, парит ноги в горчице! Моет голову чуть ли не кипятком! В музей таких бабок надо еще при жизни сдавать! На устрашение грядущим поколениям.

– Да не ссорились мы, просто Лиза вдруг такая странная стала! Была милая, ну, просто прелесть: и газеты мне купит, и за телефон заплатит, и в магазин зайдет… А вчера мне надо было «Литературную газету» купить, как раз она выходит, никак нельзя газету пропустить, я Лизе в потолок стучу – не идет. А главное, знаю я, что дома она, слышу – ходит там у себя. Я звоню: Лизочка, мол, мне «Литературку» бы… А она таким грубым голосом: «Я болею, никуда не пойду!» И трубку – шварк! Я прямо удивилась – что такое?! Никогда она со мной так не разговаривала! Потом, примерно через полчаса, подхожу к окну цветы полить – батюшки, а болящая-то наша Лизавета бежит куда-то сломя голову через двор! Ну и ну, думаю! Болеет, главное! Прямо не знаю, что с ней случилось, была всегда такая любезная, а тут…

– Ну, мало ли, – миролюбиво сказала Галя, – может быть, она за лекарствами пошла. Она замужем?

– Нет, не замужем, одна живет.

– Ну вот видите. Попросить ей некого. Поплохело ей, и побежала она в аптеку или в поликлинику. Конечно, когда болеешь, тут не до газет.

– Да не болела она, – отмахнулась Ирина Филимоновна. – С чего бы ей болеть?

– Ноги, может, в горчице попарила, – буркнул Артем себе под нос.

Галя хрюкнула от смеха, но хозяйка, к счастью, ничего не услышала.

– Какая болезнь?! – возмутилась она. – Если я больная, я «Скорую» вызываю! И встречаю вас со всем моим уважением. А когда к ней приехали врачи – она их матом-перематом!

– В смысле? – рассеянно спросил Артем, выписывая бабке арифон. Кажется, это единственное, чего еще не было на тумбочке Ирины Филимоновны. Ничего, пусть попьет, улучшит свое, грубо говоря, мозговое кровообращение.