Вионор Меретуков - Лента Мебиуса Страница 63

– Я знала, что ты придешь, Шауниц, – очень тихо сказала Агния.

– А я знал, что понадоблюсь вам, ваше королевское высочество, – почтительно прошептал гофмаршал и тяжело, по-стариковски, опустился перед ней на колени. – Я пришел сообщить вам, что доблестные гвардейцы в удобное для вас время готовы присягнуть вам на верность. Я же – присягаю сейчас…

Этой ночью два самых близких королю человека предали его.

– Встань, Шауниц. Как ты узнал о моих намерениях?

– Я прочитал о них в ваших глазах, ваше королевское высочество…

Он мог бы сказать, как сказал когда-то королю Самсону, что стены имеют уши. И при этом показать на собственные уши. И был бы прав, потому что ему уже давно докладывали о каждом слове и каждом шаге принцессы. Недаром же у него было столько заместителей… Но Шауниц ограничился выражением из придворного лексикона.

Совещались они, принцесса и преступный гофмаршал, не менее двух часов. И если у Агнии план переворота имел весьма неопределенные очертания, то гофмаршал хорошо знал, как надо действовать.

Когда он уже заканчивал свой доклад, за окном воздух посерел, и стало ясно, что историческая ночь прошла и ее можно вычеркнуть из жизни.

Было решено, что после переворота Шауниц не медля ни секунды вылетит в Париж и всеми правдами и неправдами принудит короля принять решение о возвращении на родину. Хотя, зная короля, можно было предположить, что он и сам примчится в Армбург, чтобы навести порядок в королевстве. И тут-то его… И вообще, Самсон опасен, где бы он ни находился…

– Ты сошел с ума, Шауниц! – вытаращила глаза Агния. – Казнить короля?!

– Избави боже! Никто не говорит о казни, ваше высочество! Как можно… Хотя… Вспомните, как он поступил с королевой, вашей матушкой? А чтит ли он Господа нашего Бога? Я ни разу не видел его молящимся!

– Ну, это-то как раз не страшно, – отмахнулась Агния. Принцесса в церкви была только единожды, лет в пятнадцать, когда заподозрила, что подцепила триппер, и с перепуга решила просить помощи у Всевышнего. Господь тогда Агнии не помог, несмотря на ее пылкие молитвы и многочасовое стояние на коленях перед алтарем. Пришлось тайно обращаться к королевскому лейб-медику Краузе, который, поразмыслив, прописал спринцевание, а на закуску закатил принцессе мыльный клистир такой огневой мощи, что почти на год отбил у нее всякую охоту трахаться с кем ни попадя.

– Король Самсон вел безнравственный образ жизни! – ворчал Шауниц. – Он многократно изменял вашей матушке, которая безвинно томится в заточении. Ваш отец не может не грешить. Он таков по натуре. Женщины, женщины, женщины… Если вы, ваше высочество, будете миндальничать, вас ждет неминуемая гибель! Будете цацкаться и медлить, он Сюзанну, вашу бывшую служанку, эту крашеную безмозглую лахудру, возведет на трон. Представляете, какая-то простолюдинка – на королевском престоле! Он сам мне об этом говорил, клянусь вам! А вас сошлет на остров Нельке! Повторяю, я не желаю ему зла, ни о какой казни и речи быть не может, мы живем в цивилизованном обществе и на дворе все-таки двадцать первый век, но…

– Говори, Шауниц, говори!

– Короля надо отправить в дом престарелых и установить пенсию! Посмотрим, как он проживет на двести асперонских франков в месяц…

Агния, покусывая ноготь, обещала подумать.

Когда Шауниц утверждал, что гвардия в полном составе присягнет принцессе на верность, он не преувеличивал.

Дворцовую стражу после трагической и загадочной смерти престарелого барона Виттенберга так никто и не возглавил. Хотя, по правде говоря, загадочного в этой смерти было мало. Все прекрасно знали, кто мог безнаказанно тюкнуть старичка по головке…

Предоставленные самим себе, гвардейцы, которые и при жизни барона вели довольно-таки вольный – если не сказать безалаберный и праздный – образ жизни, совсем распоясались. Наплевав на свои обязанности главных защитников престола, они теперь целыми днями шатались по столичным улицам, грабя магазины и склады, задирая прохожих и устраивая потасовки возле пивных и ресторанов.

Полиция, зная необузданный нрав дворцовых стражей, связываться с ними опасалась, памятуя о том, что гвардейцы никогда не расстаются со своими алебардами, оснащенными на обухе страшным крючком для стаскивания всадника с лошади, и которые они без раздумий пускают в дело.

Шауниц, решивший в отсутствие короля разобраться с денежными средствами, выделяемыми на содержание полусотни обормотов в дорогостоящих шлемах и кирасах, выяснил, что барон Виттенберг был не такой уж и дурак. Большую часть денег из средств, предназначавшихся для выплат жалованья гвардейцам и обновления их гардероба, состоящего из дамасской стали и лосиной кожи, и закупки новых, усовершенствованных огнестрельных бердышей, взамен алебард, которые пополняли запасники государственного музея, Виттенберг хитроумно прикарманивал, сумев за долгие годы нажить на этих безобидных на первый взгляд денежных операциях весьма приличный капиталец.

Пока шло разбирательство, выплату жалованья гвардейцам, естественно, приостановили.

Гвардейцы, оборванные и голодные, представляли собой сырой человеческий материал, из которого при желании можно было слепить что угодно. И понятен тот энтузиазм, с каким они откликнулись на предложение гофмаршала немного повеселиться.

Ради денег они были готовы не только на куски разнести все, что подвернется под руку, но и заняться чем-либо созидательным. Например, построить гробницу для пока еще здравствующего короля Самсона.

Они помнили злые забавы короля, в свое время едва не размозжившего голову их товарищу.

В один вечер были арестованы все министры, включая тех, кого арестовывать – по плану – было и не нужно. Получив от Шауница солидный аванс, алебардщики действовали нагло, быстро, решительно. Разбившись на группы, они разбрелись по городу, и к ночи переворот завершился их полной – и что интересно, бескровной – победой. Подвыпившие гвардейцы брали всех подряд, без разбора.

Оказалось, что государственный аппарат разрушить очень легко.

«Хватай, потом разберемся!» – пьяно ревели гвардейцы, потрясая алебардами.

К ним присоединилась какая-то шпана, вооруженная дрекольем, обрезками металлических труб и велосипедными цепями.

Армия сохраняла нейтралитет.

Полиция выделила микроавтобусы, на которых арестованных отвозили в тюрьму.

Арестовали и заключили под стражу всех подозрительных лиц, среди которых часто оказывались те, кто просто спешил домой.

Сцапали даже отца Лемке, приняв священника в церковном облачении за базарную торговку, распространяющую контрреволюционные сплетни.

Правда, не удалось арестовать Председателя Верховного Суда Сигизмунда Ульриха, его искали и нигде найти не могли.

Направили в его загородное имение группу захвата, тоже перешедшую на сторону бунтовщиков, но перепуганная мадам Ульрих, почтенная супруга судьи, ничего путного сообщить не могла. Она сама не знала, куда запропастился муж. Пришлось арестовать ее. Не возвращаться же с пустыми руками.

Но все же, надо было признать, – по большому счету, гвардейцы не подкачали. Набив тюремные камеры заключенными, они в целом решили вопрос о захвате власти, потому что парализовали в столице деятельность практически всех государственных институтов.

Два дня улицы не убирались, и по ним, гонимые ветром, летали лоскуты королевских штандартов, рваные газеты недельной давности и прочий мусор.

Аспероны поняли переворот по-своему. Они перестали работать. Встали заводы. Замерли портальные краны. Закрылись магазины, школы, больницы, театры, банки, университет…

Аспероны сидели по домам, смотрели зарубежные телевизионные передачи, пили пиво и ждали, чем дело-то кончится.

Маркизов Закса и Урбана повязали в кабаке. Их охрана не только не оказала никакого сопротивления, но еще и помогла донести смертельно пьяных собутыльников до машин, на которых бывших министров и доставили в федеральную тюрьму.

Временный революционный комитет назначил временно исполняющим обязанности министра обороны страшного генерала Свирского, а не менее страшный полковник Шинкль возглавил – несмотря на яростные возражения Лоренцо, к которому Агния стала прислушиваться все меньше и меньше, – министерство внутренних дел.

Хитроумный Солари, не дожидаясь, пока за ним придут, примчался во дворец и на личной аудиенции у принцессы коленопреклоненно принес присягу на верность революционному комитету.

Макс и Генрих Берковские пробыли в тюрьме менее суток, их освободили, даже не допросив. На этот раз Агния вняла-таки просьбе своего любовника. Лоренцо хорошо запомнил мнимого террориста, который помог ему в день побега из психушки.

Кроме того, Лоренцо знал, что сеньор Роберто, его отец, имел какие-то дела с некогда всесильными братьями.

И с Берковских, пали, так сказать, оковы. Сначала из железных ворот пенитенциарного заведения выбежал младший из братьев и задал такого стрекача по улицам и переулкам Армбурга, что за ним не смогла угнаться даже стая бродячих собак, привлеченная соблазнительным видом жирной задницы Макса, которую туго обтягивали вигоневые офицерские подштанники.