Ольга Покровская - Булочник и Весна Страница 64

– И ещё вот что хотела вам сказать… – оглядывая сад в цветной «лорнет», проговорила она. – Всё-таки ваш друг – непорядочный человек! Велел жить, творить, обещал всяческую поддержку – и что? Где это всё? – Она поставила рюмочку и посмотрела мне в глаза. – Когда я зачахну, передайте ему, что это не в последнюю очередь и от разочарования в людях.

Я покосился через плечо – не зайдёт ли в сад Илья или хоть Миша? Но, видно, не заслужил спасения. Делать нечего – надо признаваться!

– Он не виноват. Это я с него слово взял.

– Какое слово? – встрепенулась Ирина. – Что ещё за слово?

– Что он прекратит набеги на нашу деревню.

Ирина слегка нахмурила брови.

– И чем же он вам так насолил?

– Тем, что я отвечаю за своих гостей перед другими жителями. Чтобы не было разбоя.

– Костя, а почему вы думаете, что другие не обойдутся без вашей ответственности? – запальчиво спросила Ирина. – Уверяю вас, они бы прекрасно справились!

Я молча принял её выпад.

– Вы и вообще – пришлый! – выкрикнула она в досаде. – И не вам решать, что для кого благо, а что «разбой»!

Я поднялся из-за стола и сошёл по ступенькам в сад. Ирина меня не окликнула. И хотя я заметил краем глаза некоторую растерянность в её лице, ей хватило твёрдости не извиниться.

Я шёл домой, окутанный внешним и внутренним гулом. В груди качалась невидимая Иринина шпага. Честный клинок, который может вытащить только тот, кто всадил.

Любопытно, что стало бы с Майей, возьми кто-нибудь «слово» с Кирилла, как я с Пети? Чего насмотрелась бы Лиза? Где гарантия, что и я сам не катился бы до сих пор в чёртову пропасть?

Подойдя к дому, я увидел: на чурбачке перед забором, у костерка, сидел Илья. В левой руке у него была половина батона, и карандаш – в правой. На коленях папка. Он жевал хлеб и рисовал, не в силах отложить ни одну из этих двух насущных потребностей.

Вечером, когда свет бывал скуден, Илья не брался за природу, а рисовал людей и животных, в том числе и меня. Стоило мне вспылить, как он невзначай подсовывал мне набросок, где я с добрейшей физиономией покуриваю у забора с Колей или, печально спрятав руки в карманы, слушаю монолог Тузина. Это были не рисунки, а сплошное костоправство! Как будто Илья нарочно хотел убрать в тень моё моральное убожество и вытащить на свет остатки приличных черт.

Я принёс кусок брусины и, сев рядом, пересказал ему в двух словах «дело Пети». Человек повёл себя бестактно по отношению к моим друзьям, и я запретил ему приезжать. Было ли у меня право?

Илья перестал жевать и, смешно прижав батон к губам и носу – как букет, – задумался. Мне нравится смотреть, как думает Илья, – он словно бы выслушивает ответ из тёплого вечера, выглядывает его на Колиной крыше или в резной, как наличники, крапиве. Иногда, правда, у меня возникает соблазн дать ему чем-нибудь по балде и тем ускорить мыслительный процесс, но я сдерживаюсь, потому что знаю: что ни скажет мой Емеля – всё будет правда.

– Ну так что, – сказал я, – слово-то вернуть ему, пусть приезжает? Или уж не перерешать решенного?

– Расскажи мне о нём что-нибудь хорошее, – попросил он и, отложив на траву папку и хлеб, подкинул в костёр пучок берёзовых веток. Этот хворост, наломанный бурями прошлой зимы, Илья собирал по опушкам, конкуренцией своей весьма раздражая Колю.

– Хорошее? А может, лучше плохое?

– Ты чего! Плохое-то зачем? – удивился Илья. – Плохое – это, может, человек просто устал.

Его сказочная логика понравилась мне. Пусть и меня так судят! Я наломал веточек и, потихоньку кидая их в костёр, взялся припоминать, за что благодарен Пете. Есть ли что-нибудь? Да если честно – вагон и маленькая тележка!

Я был благодарен ему за музыку и за то, что он не высмеял меня, когда я решил печь хлеб. И за то ещё, что он никогда не смотрел на Майю пристально и даже особенно не улыбался ей – хотя мог бы, учитывая их общую музыкальную страсть. И за то, что сидел со мной, когда я был в больнице. И за то, что поехал в Старую Весну и сказал: «Берём!» И ещё за тысячу умных и полсотни глупых советов, которые он надавал мне за жизнь, – всё от души.

Безусловное доверие к Пете переполнило меня.

– Спасибо! – сказал я Илье и, поднявшись, отошёл от костра в серебряную темноту улицы. На другом конце деревни Миша тренировал старого Тузика приносить палку. «Апорт! – орал он звонко. – Апорт! Апорт!»

Я прошёл вперёд и, остановившись у спуска, над маяками комплекса, позвонил Пете. Он встретил меня, как обычно: сказал, что ему некогда говорить, и дал отбой. Я позвонил снова.

– Петь, трубку-то не кидай, ты ж не барышня! В городе как, не засиделся? А то заехал бы!

– Заехал? – сразу завёлся он. – Ну ты, брат, даёшь! А слово кто из меня вышиб? Не ты ли? Вот и сиди теперь с ним. Понял? Сиди – с моим – словом!

– Петрович, у нас тут практически белые ночи! – продолжал заманивать я.

Петя выдержал паузу.

– Я не пойму! Ты извиниться, что ли, хочешь? – наконец спросил он.

– Извиниться? – хмыкнул я, довольный, что разговор завязался. – Да вроде нет! В гости вот хотел тебя позвать, а извиниться – вряд ли.

Когда я вернулся, Ильи не было у костра. Зато на чурбаке, придавленный камушком, лежал рисунок – ясный и краткий, в несколько росчерков. Я поднёс его к затухающему огню и вгляделся: на крыльце моего будущего дома, опершись о перила, стоит Петя и с выражением иронично-мечтательным смотрит в долину. Волосы охвачены ветром, общий вид честолюбив и щедр. Но есть и что-то ещё – подспудная тревога. Как будто вот-вот под его гордостью откроется совсем иная участь. В недоумении я вернул листок под камень. Ну что за человек этот Илья!

45 Укротитель торжествует

В следующую субботу я вернулся из булочной рано – в обед. У меня на участке обнаружилось срочное дело. Оно зрело с апреля, но я в упор не замечал его буйного роста до тех пор, пока Коля, зайдя ко мне за водой, не посочувствовал: «Эк же хрену у тебя развелось!»

Я огляделся и понял, что под летним солнцем мой участок превратился в плантацию: перед бытовкой, вдоль дорожки и вокруг дома сверкали тропические лопухи. До сей поры они не вызывали во мне раздражения, но Колина реплика смутила меня. Я подумал: а ведь хрен – не ромашка! В нём есть историческая безнадёга, которую, конечно, почувствует Майя, едва лишь зайдёт в калитку.

Хрен выдал меня с потрохами. Оказывается, мне было плевать на «совместное исковое заявление». Я по-прежнему ждал приезда моих, тая надежду на примиряющую силу Старой Весны.

Сгоняв в Отрадново за ампулами для потравы, я взял у Тузиных напрокат аппарат для опрыскивания, респиратор и отправился на войну.

Бой с хреном был в разгаре, когда у калитки голос, разделивший со мной моё отрочество, юность и чёртову молодость, спросил:

– У вас тут что, газовая атака?

Я разогнул спину и обернулся: по тропе от калитки шёл Петя. Он шагал уверенно, подставляя ветру хороший разворот плеч.

– Противогаз-то скинь, хоть поздороваемся! – продолжал насмехаться он.

Я бросил маску в траву и стянул перчатки.

– Ты чего вообще размахался? Я что, краду её, увожу в горный аул? – беззлобно выговаривал Петя, пожимая мне руку. – Я, может, помочь хотел человеку, а ты набросился!

Я не стал спорить. Довольные, в блаженном облегчении от сброшенной с плеч вражды, мы прошлись по участку.

– Ну как, дело-то движется? – спросил Петя, оглядывая сруб. – Работает твой художник? – и, запрыгнув на крыльцо, шагнул в заваленный опилками дом. Илья в древесной пыльце, мягкой, как накрошенная мимоза, встретил нас.

Петя благосклонно пожал ему руку и пошёл осматривать помещение. Открыл и закрыл окно в гостиной, провёл ладонью по ошлифованному брусу стены, похрустел стружками в котельной, прикидывая, как половчее разместить оборудование.

Состояние дел не понравилось ему. По стремянке, бранясь, что до сих пор не собрали нормальную лестницу, он поднялся на второй этаж и, встав со мной у окна комнаты, которую я мыслил как Лиз кину, присвистнул. Столпы солнечного света спускались на зелёную и золотую землю между холмами. Этот глоток красоты, который берётся одним взглядом, обескуражил Петю. Со временем привыкаешь, но поначалу он прошибает до слёз, как нашинкованный лук.

Петя молчал с минуту, глядя в обетованные страны, а потом толкнул меня плечом:

– Сам-то как?

В двух словах я рассказал о предстоящем разводе.

– Плохо, конечно, – согласился он. – Но с другой стороны – сто лет бороться за человека, который предал?

– Да я вот тоже вроде решил, что хватит, а сам, видишь, пошёл хрен травить. Думаю – вдруг Майя Лизку привезёт и увидит: развёл хреновину…

Петя поглядел на меня, слегка усмехаясь, и возобновил профессиональный разнос строительства.

– Значит, завтра поедешь, закажешь лестницу! – командовал он, скатываясь вниз по стремянке. – Потом с котлами разберись. Уже пора. Через неделю заеду – чтоб всё было! Илья, ты слышал? Доски вытащи из котельной!