Максим Кантор - Хроника стрижки овец Страница 66

Вы приносите в жертву никчемным инвалидам то, что могло бы составить годовые траты достойного члена общества!

Имейте в виду, если бы данные средства были пущены по прямому назначению – то довольный миллиардер, наигравшись в яхты, непременно учредил бы литературную премию.

А так – и деньги пропали, и хорошего человека обидели. Граждане, человечество катится в пропасть.

Пупс земли

Знаете, чем отличается лакей от свободного человека? Тем, что лакею проблемы мира и войны не интересны – это господского ума дело; лакей думает о том, чтобы свести счеты с другим лакеем, о жратве, о новых сапогах.

У меня сложилось впечатление, что большинство отечественных колумнистов – сумасшедшие. Не в переносном смысле – но в самом буквальном. Пупсы пишут о бедах своей целлулоидной жизни, выясняют отношения с неугодными. Пупсы пишут про то, что писатель Шевцов атаковал интеллигенцию, что злодей-стрингер сфотографировал Познера на пляже, что богатый авантюрист покончил с собой, и больше писать пупсам не о чем.

Хуже то, что им неинтересно знать.

В мире идут войны, и зреет большая беда. В лакейской про войну не говорят, не придумали, как относиться, не знают, откуда списать слова. Поехать на место событий, узнать, что творится в мире – об этом речи давно нет. Журналистов больше нет – есть свободолюбивые паразиты. Профессия журналиста в России умерла. Скажите, почему мы все терпим ежедневное азартное вранье? Пупсы давно сошли с ума, но они и всех нас с ума сведут.

Городские романсы

Затянуло отечество тучами,Либералов прибрал автозак,И, вконец произволом измучены,Пацаны потянулись в «Жан-Жак».

Мы имеем сказать власти пару слов,Мы подпишем петиции лист!И поднялся тут Гриша Нанарусов,Из Джей Кью молодой колумнист.

Убежденья имел он достойныеИ от Гуччи нормальный прикид,Не запачкался в годы застойные,Состоявшийся был индивид.

И сказал им всем Гриша значительно:«Я за принцип умру, пацанва!Компромиссы сегодня губительны —Для борьбы мы отыщем слова.

Я по жизни работаю с логосом,Березовскому речи строчил,При Гайдаре служил политологом,Пока тот с бодуна не почил.

Пропускала уж каждая дверь меня:В «Гараже» с Абрамовичем пил,Состоял на подсосе у Гельмана,С Хорошиловым фонды пилил.

Я пиарил свободу, как Прохоров,За прогресс мне платил Вексельберг,Я культуру внедрял в мире брокеров,Что ни день зажигал фейерверк!

Но иные желают прорухи нам,Нанося вольнодумию вред!Среди нас сидит Дунька Первухина,Лицемерный и подлый главред!»

Сгреб в охапку ее, девку резвую,Закипела горячая кровь:«Ты зачем мне зарплату урезала?»И рассек он ей вилкою бровь!

Побелела она, стала ватная:«Ты, подлец, получал гонорар!Не пали ты мне хазу приватнуюИ фильтруй либеральный базар.

Совершаешь ты, Гриня, ошибочку —Что имеем, то не бережем!»Рот Дуняши скривила улыбочка —И десертным взмахнула ножом!

И с жестокостью лютою БерииРаз пырнула, пырнула другой,Полоснула по сонной артерии,И убитого пнула ногой.

Весь народ испытал потрясение.А Дуняша сказала: «Народ,Если кто-то имеет здесь мнение,То пусть выйдет, паскуда, вперед.

Я башляю вам, сукам, немереноИ веду либеральным путем,Руководство над вами мне вверено;Если что – прямо здесь перетрем».

Потянулись усталые к выходу,Чтоб в газету успеть поутру,Оставляя на столиках выпивкуИ не тронув почти фуагру.

Расскажу вам сегодня в подробностях,Отчего отощал организм,Почему я на самом дне пропасти,А виной тому – постмодернизм.

Был достигнут прожиточный минимум,А потом увеличен стократ.Прикупил я карьер алюминиевыйЦеллюлозный имел комбинат.

Начинал, как и многие, с рэкетаИ достиг небывалых высот,Но однажды прочел драму БеккетаИ увидел все наоборот.

Жизнь и вправду есть штука абсурдная:Не сколотишь мильярд по рублю.Вот иные считают: подсуден я,А я краем Поволжским рулю.

Геометрия здесь неэвклидова,Лобачевского нужно мозги!Неожиданно я позавидовалТем, кто ходит в «Жан-Жак» и в «ОГИ».

Я набрал себе в челядь советчиков,Кем рецепты прогресса даны,Либералов и антисоветчиков,Инвалидов холодной войны.

Прежде звал Дерриду – Дерипаскою,Что ни ляпну, всегда невпопад.Но советчики стали натаскивать,Чтоб я знал симулякр и поп-арт.

С той поры перестал я по саунам,Щупать девок и виски хлебать,Называл Айвазовского дауномИ Малевича стал собирать.

Дискурс я обожал, ценя блеск его,Наполняя прекрасным нутро:Наизусть знал поэмы ДашевскогоИ цитировал Влада Монро.

И однажды, когда был под мухою,Когда дискурс о прессе зашел,Мне представили Дуньку Первухину,И слюною я весь изошел.

Мне охранник сказал: «Петр Данилович,Осторожней с шалавою будь,Здесь судьбы своей точно не выловишь —Ее лохи в подъездах дерут».

Я ответил: «Мишаня, отваливай.Что ты в прессе свободной сечешь?Зацени эту тонкую талию —На груди авангардную брошь.

Я создам для нее дом издательскийИ свободную мысль оплачу,Презираю режим обывательский —Дерриду и прогресса хочу!»

И три года, как есть в опьянении,Оппозицию я содержал,Симулякром промчалось мгновение,А потом меня Путин прижал.

«Я, – сказал он, – ценю твои резвостиИ готов удалиться от дел,Но в порядке ответной любезностиБудь назавтра в Басманном суде».

Не в Корее живем! Не в Иране я!И я к Дуне пошел в кабинет:«Разворачивай в прессе кампанию —Мы дадим произволу ответ!»

Но сказала Дуняша: «Все акции,Что от вас получил коллектив,Мы давно по решенью редакцииДерепаске отдали в актив.

И не вякай, закрой свою варежку,Контролировать надо бабло.Если срок в Магадане потянешь ты,То считай, что тебе повезло».

И теперь Деррида мне до лампочки,В самокрутки он даже не гож…Из брезента на зоне шью тапочкиИ давлю разжиревшую вошь.

Заспорили с ребятами о Сталине:Мол, коммунисты поднимают хвост,Имперские амбиции достали нас,А был ведь натуральный холокост.Чуть знает кто таблицу умножения —Его за это дело в Соловки,И аппарат тотального слеженияЗажал интеллигенцию в тиски.Талантливых и грамотных прикончили,По крохам собираем мы бомонд,Столицу возродим застройкой точечной —Но можем ли отстроить генофонд?Где взять прикажешь новую Ахматову?Эстрада нынче – полное говно,И я вот это не прощу усатому,Сказал Колян, держатель казино.У нас воображение стреножено,На интеллект наброшено лассо,Играть в рулетку даже не положено.И в этом тоже виноват Сосо.Вот, между прочим, до хрена натырили,А все не можем сколотить общак!На весь народ у нас одна Латынина,Один Акунин и одна СобчакТворцов прошу не путать с местной фауной —Мы пионеры дерзостных идей!Вот, например, Вован владеет сауной,И общество открытое при ней.Мишаня, нрав используя нордический,Аукционный дом прибрал к рукамИ тезисы борьбы демократическойРасклеил по подвластным бутикам.Стреляли, жгли, взрывали, врали, крали мыВ чаду парных и в муках биржевых,Чтоб стали люди в мире либеральными —Оглянемся: кто числится в живых?Теперь общак отдать придется оперу,А ваучеры я отнес в ломбард…Налей, братан, зальем тоску по Попперу,Плесни еще – помянем Ханну Арендт.

Дом с мезонином

Определений фашизма много – от крайне простого, принадлежащего Георгию Димитрову («Фашизм – это неограниченная власть финансового капитала») до расплывчатого, данного поэтом Рубинштейном («Демонстративное беззаконие прикрывается декоративной конституцией»).

Либеральный поэт в первых строках манифеста указывает на то, что фашизмом теперь называют что угодно, а затем подтверждает это положение, назвав фашизмом что угодно еще раз – и это типично.

Мешает пониманию то, что слово «фашизм» не обозначает принципа, отличного от других общественных законов: собирание народа в единую связку и есть смысл любого общества. Даже в «открытом» обществе законы общежития не могут быть эластичными, иначе в домах адвокатов не будет света, а у булочников засорится водопровод. Обличители фашизма указывают на крайнюю степень насилия над индивидом ради процветания коллектива. Это расширительное толкование – таким образом надо признать, что в Древнем Египте был фашизм, хотя Рамзес об этом не подозревал.