Надежда Нелидова - Свекруха Страница 7

Следовало хорошенько выспаться, набраться сил, быть завтра в форме. За завтраком предстоял крупный, решающий, долженствующий расставить все точки над «i» разговор. Эту хваткую могучую деревенскую деваху голыми руками явно не возьмешь.

Всю ночь она проворочалась, приняла лекарство от давления (вот так будешь умирать, стакан воды некому будет подать). И, проснувшись утром, решила: «За один день Москву не покажешь. Пускай погостит, а там посмотрим». И сразу камень с души свалился.

В полутьме спальной едва уловимо пахло ромашкой. Софа была аккуратно заправлена, подушки уложены пирамидкой. А в кухне среди не вместившихся в холодильник баночек на столе записка: «Спасибо за всё…» Пес Сержант сидел у ног и умильно смотрел на хозяйку.

– Чо-то, Валька, больно рано вернулась. Принимай хозяйство, все живы-здоровы. Машка (коза), Борька (поросёнок), куры, Шарик, Баюн. Ой, этот батюшко по тебе тосковал: «Мяв» да «мяв» – где, мол, моя хозяйка? Как там, в столицах-то?

– Потом расскажу, – уклонилась Валя от разговора с теткой.

– Этот, страшный Дзыга, с заячьей-то губой, опять приходил, – вспомнила тетка. – Ящик тушёнки приволок, у солдатиков упёр, должно. Борьке хлев утеплил. Дров на две зимы наколол. Ещё, грит, приду. Я, грит, упорный… Баню затеешь ли?

В предбаннике Валя первым делом сняла с подволоки матерчатый мешок, зачерпнула несколько горстей сушёной ромашки, ссыпала в чугун. Плеснула из чайника кипятком, закрыла, укутала телогрейкой: как раз к концу бани сопреет. Она прополощет в том настое волосы, и получатся они золотистые, духовитые – никаких заграничных шампуней с бальзамами не надо.

Пока печка оживала, источала тепло, Валя села на выскобленную добела лавку. Погладила округлившийся живот:

– Ну что, Владиславыч, попаришься с мамкой? Привыкай, ты у нас мужичок деревенский.

НЕЖЕНЮСЬНИКОГДАВЖИЗНИ!

– Ма, дай жвачку! Моя кончилась!

– Где-то у меня в сумке… В аптеке купила. «Смолка», на основе кедровой живицы. Природное очищение зубов, никакой химии.

– Смола?! Чтоб изо рта воняло серой, как у Люцифера?! Мам, ну ты даёшь! Тогда я лучше в ларёк по дороге заскочу. За мятным «орбитом».

Фу-ты, как Татьяна сразу не сообразила. Сын же собирается на свидание. Будет целоваться. И не только целоваться. В последнее время Татьянин флакон с интим-мылом пустеет после каждого его уединения в ванной – приходится покупать всё чаще. Недавний грязнулька в последнее время каждый день принимает душ – и не по разу. Без напоминаний меняет нижнее бельё, носки…

Её мальчик – и секс… В голове не укладывается. Вообще-то мальчику двадцать один год. Всё равно странно. У Татьяны, помнится, пока до ЭТОГО дошло, миллионы лет тянулись слабоизученные, от архейских до палеозоя, эры и периоды взросления. Доверчиво цвёл пышный девственный триасовый период детства. Смертно стыли душа и тело в ледниковый период отрочества…

Сын совсем другое дело. Ещё недавно попробуй произнеси невинную фразу: «Вот женишься, будет у тебя свой ребёнок…» Его прямо подбрасывало, колбасило:

– Никогда! Ма, слышишь?! Никогда! Не смей! Этого! Мне!! Говорить!!! Неженюсьникогдавжизни!

Мы с подругами, невольные свидетельницы этого живого вулкана, изрыгающего лавы женоненавистничества, качали головами. Сочувствовали Татьяне:

– Он и в подъезде с девочками не целовался? И в школе косички не дёргал? И портфель никому не носил? Плохо дело. Попомни наши слова: первая же опытная девица его окрутит и проглотит целиком.

Справедливости ради надо сказать, что мы, подруги, были тоже мамами мальчиков. Будущие свекрови. Были среди нас и мамы-одиночки. Татьяна замужем, но всё равно, что мать-одиночка. Муж всю жизнь в работе, увлечённо делает деньги.

Каждый вечер одно и то же. На пороге, не снимая пальто, заговорщически суёт руку в карман: «А что я принёс сынише?» – «Ула, сникелс!» Сладкую импортную отраву – малышу?!

– Сынок, тебе нельзя! – протестовала Татьяна.

– У-у! Мама похая, папа холосый!

Вот и поговори. Как-то так получилось, что Татьяна не имела права голоса. Может, потому что не работала и жила за счёт мужа. И очень хорошо жила, между прочим. В гайдаровскую реформу, если и потеряла, так разве что бутылку из-под шампанского, набитую советскими медно-никелевыми гривенниками. Кажется, в забитой под горлышко бутылке-копилке умещалось ровно 300 рублей. Татьяна не узнала, так ли: выбросила бутылку с девальвированным содержимым на помойку. Теперь жалела: выставила бы в гостиной на полке как сувенир.

Когда страна голодала и холодала в девяностые годы, Татьяна, под надёжным мужниным крылом, их даже не почувствовала. И до сих недоумённо пожимала плечами: «Да бог с вами, какие лихие девяностые? О чём вы?»

Каждый день – живые деньги. Каждый месяц – коробки деликатесов, ящики мороженых индеек, обёрнутых в тонкую импортную бумагу. Пока мы ломали головы, как растянуть на месяц выкупленный по талонам килограмм ячневой крупы и кусок серого мыла, Татьяна ломала голову: что делать с этими индейками – уже в рот не лезут. Ножки – в жарку, мясо – в фарш, кости – в бульон, остальное в тушёнку.

И что делать с новой шубой (выйти всё равно некуда, а с ребёнком гулять удобней в пуховичке). И какой выбрать гарнитур с заднего хода мебельного магазина, чтобы обставить очередную, всё более расширявшуюся квартиру.

Быть женой такого мужа хорошо. А сыном такого папы – крайне вредно. Никакого мужского воспитания, жаловалась Татьяна. Совершенно странное, неумное понимание отцовства. Сын для мужа – вроде живой игрушки, хомячка.

Пришёл с работы, пощекотал, потормошил, погладил по шёрстке, потискал. И – «не мешай, папа устал» – до ночи зависал на телефоне. Величаво, как лев, расхаживал по квартире с длинным волочащимся проводом. Громогласно ругался, жизнерадостно гоготал. Утрясал за границами квартиры свои нескончаемые дела. Дня ему мало.

А «сыниша» рос. На смену сладостям пришли игрушки. Любой «Детский мир» мерк в сравнении с детской сына. Потом пошли приставки с Марио, потом компьютер и модные шмотки. Ну и, наконец, карманные деньги.

Татьяна язвила: «Коль, ты готов сворачивать купюры в трубочку и совать сыну в попу». Муж откупался от сына всем, чего его душенька пожелает – лишь бы не мешал увлечённо делать деньги. Для кого деньги? Да для сынка же, для единственного!

Татьяна вздыхала: если у сына из кармана джинсов выпадает купюра меньше сотенной – тот и не наклонится: «Это не деньги». Сколько она разговаривала с мужем, убеждала, скандалила. Муж отмахивался: «У меня детства не было – пускай хоть у сына будет».

Вместо мужского воспитания – мечтательные разговоры, развалившись на тахте: «Вот стукнет тебе пятнадцать лет, купим крутую тачку и права. Одноклассники в осадок выпадут!»

– Что будет с мальчиком, – вопрошала меня (скорее, себя) Татьяна, – когда он выйдет в жизнь? Когда не будет нас с мужем и деньги с неба перестанут падать? Какими кривыми путями, не дай бог, «сыниша» станет их раздобывать? Как выживет в жизненных джунглях? Беспомощный щенок, вышвырнутый в середину пруда… А вокруг – зубастые, локастые, выросшие в голоде сверстники. Глаза завидущие, руки загребущие…

Именно тогда на двери сыновней комнаты она пришпилила первый листок с цитатой: «ДАЙ ГОЛОДНОМУ НЕ РЫБУ, А УДОЧКУ». Затем последовали: «ЛУЧШИЙ УЧИТЕЛЬ – НУЖДА». И ещё: «КОПЕЙКА РУБЛЬ БЕРЕЖЁТ, А РУБЛЬ – ГОЛОВУ» (казацкая пословица). Цитаты адресовались, в первую очередь, мужу.

В день рождения гости принесли дорогую красочную «Энциклопедию для мальчиков». Автор – женщина, нашумевший западный сексопатолог. Вместо того чтобы писать как гвозди забивать или лампочку ввинчивать – энциклопедия, пардон, учила вбиванию и ввинчиванию совершенно иного рода.

150 из 176 страниц уделяли явно повышенное, нездоровое внимание половому созреванию мальчиков. Подробно, с яркими рисунками, описывались эрогенные зоны у партнёрш, позы, приёмы… Ужас!

Особо настырно авторша подчёркивали, что «придавать значение кровотечению при разрыве девственной плевы у партнёрши» – это есть дремучее невежество и пережиток прошлого. Татьяна с отвращением захлопнула книгу.

Дл себя решила, что её писала глубоко озабоченная редколлегия под руководством старой эротоманки. А может, эта энциклопедия была очередной пункт коварного плана западников по разложению русского подрастающего поколения. Забросила книгу подальше, на антресоль.

Окружающие знакомые малолетки вовсю – как-то само собой у них получалось – уверенно жили с женщинами. У сына первая дата – восемнадцать лет. А он всё один. Начал грубить, потявкивать, огрызается, молодой щенок. Воюет перед зеркалом с прыщами.

Однажды Татьяна заглянула в его компьютер. А там в невинной папке «История средних веков» – порнуха, и какая! Она, замужняя женщина, дожив до своих 35 лет, не знала, что можно так… И эдак… Она тогда чуть не рухнула в обморок у компьютера. Нашла телефон детского психолога, договорилась о встрече. В лоб спросила: