Александр Попов - Проза Дождя Страница 8

Острие

У меня всего много: и бумаги, и черного не счесть, и белого до боли. Задыхаюсь, задумываюсь. Зачем столько? Я не сто´ю вещей, и они меня не стоят. У острия всё в прошлом: и пошлость, и позор, и занудство нитей. Острие – остров, которого нет ни на одной карте мира. Корабли есть. Капитаны не те, они из карманов, в их головах ветры отказываются гулять.

Вчера был на приеме у врача, любопытным, черт, оказался. Спросил, сколько воздушных шариков лопнуло по моей милости.

Свободно

То, о чем человек не думал, то и свободно. А что свободно? Оказывается, не только думать, но и вопросы задавать – что в рабство вляпаться. И думать, и вопрошать грех великий. Ветер не думает, дует себе и дует. Эхо твердит одно и твердит. Так и мы живем, на воду дуем и твердим из года в год, чего велят, другим не во вред и себе на пользу. Ползать хоть и не опрятно, а приятностей в этом деле хоть отбавляй.

То, о чем человек не думал, то и свободно. Пусть оно себе дышит и нам не мешает сопеть

В тени дня

– Давай на цыпочки встанем.

– Зачем?

– Дотянемся до тишины, и я скажу тебе что-то очень важное.

Вечернее

– Если два заката, то это ее колени, и два восхода тоже они.

– Ты чего ворчишь?

– Я молчу.

– О чем?

Утро

Пальцев птенцы прошлись по кромке одеяла, настроили свет на двоеточие глаз:

– Здравствуй, жизнь моя!

– Здравствуй, она у нас по-прежнему одна?

– Да!

Ида

Ее звали Ида. Какими только ветрами занесло их семью в наш забытый богом поселок. У нас у всех глаза обуты. Грязь кругом непролазная, шагу не ступить, как вляпаешься. У Иды глаза обуви не знали. Вы когда-нибудь видели голые глаза? И я до Иды глаз таких не встречал. Может, голые глаза у тех, кто много читает? А еще она сама писала стихи.

«Ты ими говори И смейся ими,

И иди, иди, иди…»

Я иду, Ида, иду. А тебя всё нет и нет. Говорят, ты уехала в такую страну, где у всех глаза голые.

Тридцать девять

В середине дня вдруг ни с того, ни с сего настроение поднялось. Пытался понять, с чего бы? Перебрал каждую минутку. Догадка удивила. Число – тридцать девять. С него заулыбалось, потеплело как-то. До самого вечера шептал про себя, выводил, где мог: на бумаге, на снегу, на замерзших окнах трамвая. Позднёе, освободившись от дел, задумался, что меня связывает с ним? Год рождения? Нет. Температура – не самая приятная. Адрес? Не припомню такого. Телефон? Да, да! Тридцать девять – две его последние ноты. Это номер ее телефона. Он – песня моей юности. Там была еще пятерка и два глаза нулей. Город в ту пору состоял из островов телефонных будок, на которых каждая царапинка, каждый бугорок знали меня и сочувствовали. В телефонных трубках обитало таинство ее волшебного голоса, я глупел, она смеялась. Потом замуж вышла. Город потускнел. Забывал мучительно, казалось, не смогу. Время подсобило. И на тебе – тридцать девять. Так хочется уткнуться указательным пальцем в диск, наиграть мелодию ее номера и услышать заветное:

– Ты кто?

– Яты.

– А ты?

– Тыя.

Завучи

Что мужики – сволочи, а бабы – завучи, слышал не раз. Задуматься случая не перепадало. Забежал отдохнуть, перекусить, оглядеться. Отдохнуть не вышло, а удила закусил надолго.

– Географию стоит ставить на первое место, физика потом хорошо вторым планом идет.

– Нет, подруга, история важнее, после химия, без нее ни шагу.

– Милые дамы, извините за вторжение, вы, видно, в школе завучами работаете?

– Кто дал вам право так оскорблять?

– Позвольте, чем я вас задел? Завуч – достойная должность, уважаемая, звучит гордо.

– Мы что, плохо одеты, косметики на грош?

– А как же тогда география с физикой?

– Мужчина, они не из школьного курса.

– А откуда, позвольте полюбопытствовать?

– Вы, перво-наперво, извинитесь как следует. А дальше решим: открывать секрет или не стоите вы того.

Пришлось потратиться. Заказал шампанское, фрукты, за цветами сбегал, отзаикался междометиями.

– Ладно, на первый раз прощаем. Мы о телах беседу вели.

– Значит, все-таки физику преподаете?

– Ой, какой вы глупый, – хором воскликнули мои собеседницы, – Нас интересует не только физика тел, но и история, и химия, и география.

– Что-то новенькое, такие красивые ухоженные дамы – и философини, восхитительно! Я в восторге!

– Мужчина, вы так тупите или заигрываете?

– Скорее, и то и это. А кто вы на самом деле?

– Хорошо, только для вас. Вам знакомо понятие взаимоотношения тел?

– Конечно, взаимодействие тел вещь весьма любопытная и в физике, и в инженерии.

– Ну, и какие еще вопросы будут? Столько слов, а шампанское уже тю-тю.

Пришлось заказать вторую бутылку и тарелку с бутербродами.

– Я понял, милые дамы, всё понял. Про географию тел просветите, что это: адрес, местонахождение или что-то иное?

– Нет, дорогой наш собеседник. География тел – это, прежде всего, рельеф.

– Славные вы мои, сжальтесь, запутался в теме тел окончательно.

– Ладно, поясним, мужик ты вроде нормальный, хотя все вы, мужики, – сволочи. Мы действительно в каком-то смысле завучи. Зовут, вот и идем на зов.

– А зовут куда?

– Ты случаем не голубой?

– Нет, скорее всего, другая треть флага.

– Соображаловкой явно страдаешь. Мы занимаемся непосредственным взаимодействием тел. Цена зависит от нашей географии с химией, физика – второй вопрос, а если до третьего доходит, математикой приходится пользоваться.

– Математикой-то зачем, она совсем не женское дело.

– Дело не женское, но после вас, сволочей, всё пересчитывать приходится.

– Ты, мужик, двигай от нас потихонечку, не нашего поля ты ягодка, помять можем.

Пришлось отвалить подобру, поздорову, огонь какой-то в их глазах засверкал, завучам несвойственный.

Когда коротко выразиться не получается, то в этом всегда какая-то неправда кроется. Правда – маленького роста. Большой правды не бывает. Правда – ребенок. Взрослая правда – грубая ложь.

Вроде и не дурак, а как дамы с хохотом удалились, потянуло к официанту разузнать ладом.

– Милейший, не сочтите за труд, поясните, о какой географии, физике тел болтали две симпатичные дамочки?

Тот после моих слов покраснел, руками всякое начал выделывать. Сурдопереводчика не оказалось. В общем, выстрелили мной, выставили – если кому не понятно.

Интересно, откуда такие грамотные дамочки берутся, будто и поговорить больше не о чем. Завучи, одним словом. Я, сволочь, зачем не в свое дело полез?

И здесь, и сейчас…

Когда я дождь, меня много. В три раза больше, чем позволено. У меня две жизни, две жены и одна любовница. Первую зовут Верой.

– Скажи, жена, у тебя есть время для меня?

– Отстань.

– А место?

– И места нет.

– Обидно!

– Вера в замужестве, в девичестве я Вечность. А у вечности ни времени, ни места отродясь не было. Дошло?

– Да.

Вторую величают Надеждой.

– Скажи, жизнь моя, у тебя времени не найдется?

– Опять о пустяках?

– А места?

– Слушай, это перебор.

– Почему так грубо?

– Надежда я в замужестве, до него – Пустота. Понял?

– Да.

Не осуждайте, люди, но и у дождей бывают любовницы.

– Скажи, любимая, у тебя есть место для меня?

– Да!

– Где?

– Здесь.

– А время найдется?

– Конечно.

– Когда?

– Сейчас!

А как там?

Был призван. И не жалею. Работодатель доволен. Признал незаменимость. Всё есть: и инвентарь, и конура для проживания, спецодежда на любой сезон. Мастерство передать некому, вот беда. Уйду в мир иной и тайну великую унесу. Воровать грешно. Пришел ни с чем, с тем же уходить полагается. Не мастак писать, руки не перо – лопату, метлу, грабли держать приучены. Но, как говорится, назвался груздем, полезай в кузов. Может, и правда не в свое дело лезу? Как от дворника, люди от меня большую пользу имели, чистоту умею наводить идеальную. Бумагомарательство как поперек горла. Ладно, лучше писакой прослыть, чем вором. Открою тайну великую, а там будь что будет. Записи велю после кончины вскрыть, а похоронят пусть в чистом поле.

Эх, была не была, главное первые слова вымолвить, дальше как по маслу пойдет. Чего только с асфальта не соскребал, многократной практикой знание досталось. По первой-то, как понял, чуть голову не снесло. Но опыт за опытом убедили, что догадка верна. Пора сказать, а боязно: вдруг от слов моих кому плохо станет. В общем, извините, если что не так. Доскребся, короче, до самой до истины.

Женщина – тень мужчины. Для кого-то, может, все тени на одно лицо, но это далеко не так. Есть женщины утра, есть дня, вечера, ночи. Тени лета, осени, весны, зимы. Отсюда и окрас у баб разный: блондинки, шатенки, брюнетки, рыжие. Те мужики, что на одной женаты, вызывают сожаление, обделены крупно. Хоть вечер и прекрасен, но всю жизнь с ним в обнимку спать – скука зеленая. Или, скажем, с блондинкой обручился – как обрек себя на Антарктиду. Сам всяких теней опробовал, оттого и кругозор имею.