Тамара Кандала - Шассе-Круазе Страница 8

Доктор со смешной фамилией Тушканчик (наверняка еврей, решил Питер, все доктора – евреи, а психологи тем более) задавал ему массу бессмысленных вопросов, показывал какие-то идиотские картинки и просил поделиться содержанием снов. Но Питер, еще до начала визита решивший, что этот дурацкий тушканчик наверняка шарлатан, как и все эти так называемые «специалисты по душам», понимающий в психологии не больше какой-нибудь дуры няньки, которыми он был окружен с детства, естественно, не сможет понять всю глубину его, Питера, натуры. Он решил своими неординарными ответами поставить его в тупик и непременно шокировать. Так, тыча во все рисунки, которые ему показывал доктор, он, нагло ухмыляясь, повторял лишь одно неприличное слово – «cant». Если бы он, бедный, только мог представить, насколько в глазах Тушканчика эта реакция была банальной у закомплексованных подростков.

– Я полагаю, вы часто занимаетесь мастурбацией и считаете это грехом, грязным делом?

– Вот еще! Это занятие представляется мне устарелым и бессмысленным, как добывание огня трением, – было ему ответом (заготовленным). – Я делаю это, только когда не дотрахаюсь по-настоящему.

– А что вы думаете о ваших родителях? Они вас любят?

– Плевать я на них хотел. Кому нужен пидер-папашка и постоянно течная сучка-мать.

– Но кого-то в этой жизни вы любите?

– Никого – не вижу достойных, – нахмурился Питер.

– А себя? – Это был один из главных вопросов для доктора Тушканчика. – Как вы относитесь к себе?

Питер задумался. Он и вправду не знал, как относится к самому себе.

– Я сделаю себя таким, что меня полюбят все, – заключил Питер. – А значит, и я сам смогу себя полюбить.

Еще эта «недоделанная особь», как определил для себя врача Питер, осмелился задать ему вопрос по поводу нетрадиционных сексуальных ориентаций.

– Это про пидаров, што ли? – вскинулся Питер.

– Скажем, о гомосексуальности, – скорректировал доктор.

– О-оо! Я ненавижу этих выродков! Я мечтаю о таком государстве и обществе, где подобный ад будет невозможен. И я готов ради этого на многое. Этих извращенцев, моральных уродов, грязных животных нужно изолировать всеми путями. И я сам готов в этом участвовать. Я готов их взрывать, резать, уничтожать.

Питер возбудился до красных пятен на лице. Именно по этой реакции Тушканчик определил глубоко запрятанные комплексы латентного гомосексуализма, которые, возможно, могут никогда не проявиться. Или выльются в так называемую вторичную агрессию.

– И у вас есть конкретный план, как бороться с этим явлением?

Питер напустил на себя важный и загадочный вид:

– Будь коварен до бесформенности. Будь загадочен до беззвучности. Только так получится управлять судьбой своего противника! – Цитата явно была заучена заранее, и совсем не обязательно для данного контекста.

В результате Тушканчик определил у него позднее начало пубертации, утробные страхи, комплекс Эдипа и повышенную уязвимость. А также внутреннюю склонность к агрессии.

Но всем этим он поделился с его матерью. В своей же тетрадочке доктор записал:

«Патологическое сознание принципиально не способно к использованию прошлого опыта, к прогнозированию возможных последствий тех или иных действий, к выделению существенного, главного, к целенаправленной деятельности. Патологическое сознание – это неадекватная самооценка и неадекватный уровень притязаний; это скрываемое чувство неполноценности и постоянная готовность к агрессивной контратаке для защиты своей личностной автономии и суверенитета».

Самому же Питеру очкастый грызун посоветовал хотя бы попытаться ухаживать за девочками.

Тот бы и рад был, но ни одна нормальная носительница груди и разреза между ног в его сторону и смотреть не желала.

Спасла Питера, приобщив к взрослым играм, уже по-настоящему зрелая женщина. Приходящая дважды в неделю домработница, бойкая и дородная провинциалка, украдкой попивала из их домашнего бара спиртные напитки. Он однажды застукал ее на месте преступления – она отпивала из всех начатых бутылок, мешая вино, виски, дорогущий коньяк и тягучие сладкие ликеры. Обнаружив наблюдающего за ней хозяйкиного сынка, она предложила полакомиться и ему. Потом они завалились на огроменный диван и затеяли игру в «дочки-матери» – сначала он был младенцем, жадно сосущим полную грудь и позволявшим ловким и нежным рукам играть с его малышом. «Малыш» при этом превращался в невообразимого гиганта, чему деваха радостно смеялась, проделывая с ним своими пухлыми ручками с обгрызенными ногтями всякие фокусы. Потом они менялись ролями, и уже она брала в рот его восставшего воина и доводила его до космических фейерверков в своей глубокой глотке. Через пару недель Флора, так звали соблазнительницу, показала ему, что значит стать мужчиной по-настоящему. Это привело неофита в полный восторг, и он решил, что теперь его жизнь ДОЛЖНА полностью измениться.

Так они проводили время дважды в неделю, после уроков. Пока старые молодожены развлекались в престижном «дико аристократическом» клубе, играя в бридж, и насасывались коктейлями в присутствии таких же, как они, высокородных посетителей.

За то лето Питер вырос на несколько сантиметров, необыкновенно похорошел лицом, отрастил романтическую гриву и вернулся в класс не «недоебком», как его дразнили раньше, а агрессивным маленьким волчонком, готовым наброситься на любого обидчика. От комплексов он, как ни странно, так и не избавился, просто одни сменились другими – теперь ему хотелось всем мстить за свои бывшие унижения, реальные и мнимые. И тут-то он и понял, как боятся сильных! Причем не обязательно быть действительно сильным, достаточно себя таковым прокламировать. Для этого нужно было только определить всех близлежащих ублюдков и объединить их на почве ненависти к нормальненьким – хомячкам, как он их называл. Естественно, объявив себя вождем. И еще он понял, как варварством можно победить любое человеколюбивое начинание. И чем непристойней форма варварства, тем убедительней победа. На крайний случай, чтобы взрослые не приебывались со своими нравоучениями, можно было притвориться эдакой трудно взрослеющей особью, с сопутствующими этому переходному возрасту странностями.

Притворяться вообще стало его любимым занятием, практически смыслом жизни. Притворяться, что он такой же, как все, – научиться веселой разудалой открытости, обезоруживающей любого. Научиться покорять своей «искренностью», «простотой», «великодушием», тогда как по натуре он был дьявольски скрытен, практически герметичен в своих чувствах. Он даже другое имя себе придумал для второй жизни – Поль. Как два апостола – Петр и Павел. Или как доктор Джекил и мистер Хайд. Еще он научился, когда надо «давать жесткача», убеждать, что насилие – единственный путь добиваться своего, приходить к цели, защищать Идею.

Свои дальнейшие отношения с женщинами он строил по тому же принципу – быть таким, каким тебя желают видеть. Уметь брать женщин той самой силой, которая казалась им мужественностью. А если надо, уметь отдаваться самому, поражая своей готовностью к любым унижениям. Уметь быть шлюхой и безжалостным мачо, покорной жертвой и бессердечным насильником. То есть стать таким, о каком мечтают все эти взрослые телки, так называемым «шикарным» любовником.

По крайней мере, именно таким он видел себя сам и был уверен, что сумеет навязать этот образ некоего высшего существа окружающему миру. Тогда-то он и решил жить двойной жизнью – как же иначе ницшевский сверхчеловек может проявить себя? Питер проштудировал практически все его работы, что, однако, не означало, что он их хоть наполовину понял. Зато главная идея этого самого «сверхчеловека» очень пришлась ему по вкусу.

Особенно идея нового Христа, вернее, анти-Христа, приносящего новые ценности. И возвещающая главную, объединяющую людей цель – уберменш[4], сверхчеловек. И Питер с удовольствием примерял эту маску на себя. Тем более что он, в отличие от Заратустры, точно разобрался, что в этом мире представляет зло, а что добро. И конечно же, со всеми комплексами было покончено – плевать он хотел на своего засранца отца-педика и озабоченную баблом говноматку!

Теперь в его жизни появилось главное – Идея, с большой буквы. Именно об этом он сегодня и собирался говорить на встрече со своими товарищами – он всех их намеревался призвать стать сверхчеловеками! Противопоставив себя «последним людям», то есть стадным, которые стремятся как можно больше походить на всех других. Он готов был объяснить им, что совершеннейшим экземпляром может стать каждый, но далеко не каждый реализует эту возможность. И именно поэтому он обращается не к каждому, а только к избранным, каковыми их и считает (что было, конечно, наглой ложью – они принадлежали тому же стаду, только им посчастливилось встретить на своем пути Питера). И конечно, главным уберменшем должен был остаться все-таки он, Питер.