Сергей Дигол - Подлинные имена бесконечно малых величин Страница 8

И Анна старалась все понимать. И когда он купил шелкографское оборудование, ручной трафаретный стол, который пришлось собирать заново – он был такой старый, что не выдержал перевозки и развалился. Понимала она и трудности, разумеется временные и то, что поиск элитных клиентов – дело небыстрое и тут нужен ручной подход. Совсем как в мастерстве шелкографии.

Даже когда Виктор объявил о том, что платить за арендованный под занятие шелкографией подвал он больше не в состоянии, что станок окончательно рассыпался, а элитные клиенты, ценящие преимущества ручной печати, для Кишинева – несбыточная мечта, Анне все еще хватало понимания. В конце концов, без работы Виктор не остался – устроился шелкографом в издательство «Маклер» и те пятьсот евро, которые ему пообещали там, даже позволили ей облегченно вздохнуть: бизнес супруга все больше напоминал черную дыру, такую же бездонную, как расходы на бензин и медицинские обследования.

Внешне Виктор не менялся. Тот же бегающий неуловимый взгляд, та же немногословность и точно такая же, несмотря годы брака, дьявольская, может, из-за вздернутых бровей, привлекательность. И все же он угасал, плавился как свеча, и по ночам Анна все чаще убеждалась в верности своих догадок.

Страстный мужчина, покоривший ее напором и нежностью, – она не решалась делиться такими признаниями даже с самыми молчаливыми женщинами, – Виктор все реже проявлял к ней интерес и ее пугало то, что она чувствовала. То, что кроме нее у него больше никого нет. Иногда она еле сдерживалась, чтобы не признаться мужу в том, как она обожает его член – его запах, его напряженную дугу, его послушание и неповиновение. Член всегда казался ей слишком нежным, она боялась, что может повредить его одним неверным движением, и все равно безнадежно теряла голову и ускорялась, и прижимала мужа к себе, чувствуя внутри себя боль и сладость, выше которых в эти минуты не было самых больших загадок Вселенной.

Теперь по ночам она все чаще дышала ему в спину, пытаясь разглядеть в темноте затылок, и за все корила себя. За бездетность, за свой страх за него и даже за их общее безденежье. Жизнь все больше походила на сон, чужой и повторяющийся из ночи в ночь. Разбудить ее теперь был способен лишь страх, ее боязнь за человека за рулем, но Виктора, похоже, не заботило даже это ее переживание. Он был слишком спокоен в зале суда, и у Анны даже мелькнула мысль, что семь лет в тюрьме для мужа – еще одна желанная пауза, во время которой он рассчитывал разложить жизнь по нужным полочкам.

Что это скорее конец надежд, чем начало новой жизни, до нее дошло не сразу. Хватило недели без адвоката Флеймана, которого и не думал возвращать Виктор, хотя и попросить об этому мужа у Анны за эту неделю не было возможности. Дела вообще обстояли хуже некуда. Им не давали свидания, и Анна чувствовала, что сдается: незаменимость Флеймана теперь была очевидна хотя бы в том, что он мог добиться для нее общения с мужем, пусть и через зарешеченное окно, больше похожее на особо охраняемую сберкассу.

Анна даже позволила себе непозволительное. Подала шефу кофе вместо чая и начисто забыла о назначенной в офисе встрече с важным клиентом.

Неудивительно, что шеф обратил на нее внимание.

***

Виталий Боршевич был мало известен в Молдавии и неплохо ценим в Европе и даже за океаном. Нет, всемирная популярность ему не грозила, но частные лица и коммерческие компании из более чем тридцати стран мира, как утверждалось в презентации компании «Унидата», предпочитали фирму Боршевича благодаря нескольким выгодным предложениям. Разумной цене, качественному программному обеспечению и способности сотрудников работать по двадцать часов в сутки, за что в странах западнее Молдавии бизнесмен Боршевич давно бы разорился в связи с гигантскими штрафами за грубейшие нарушения трудового законодательства. На родине Виталию такие неприятности не грозили, но работать он все равно предпочитал с иностранными заказчиками: местные не считали правильным платить за программы и того, что для иностранцев было почти подарком.

Так уж случилось: Виталий Боршевич стал первым человеком, который увидел, как Анна плачет из-за мужа. Он был в курсе всей истории, и если не с самого начала, то по меньшей мере не первый день, но такую секретаршу, рассеянную до странности, ему еще не приходилось видеть. Может, поэтому он и не привык обращать на нее внимания?

Он сразу же вызвался помочь и, не откладывая, достал из кошелька три тысячи леев.

– Безвозмездно и на первое время, – сказал Боршевич, протягивая Анне купюры.

Она отнекивалась, но потом, вспомнив о том, что это две трети ее зарплаты, деньги все же взяла. Сжала их в кулаке и расплакалась – впервые на людях, вызвав у шефа новый прилив сочувствия. Он повез ее на обед, в дорогой и претензиозный ресторан «Кактус», и пока в голове Анны бурлило варево из неясных, но все равно тревожных мыслей, она лишь в ресторане сообразила, что со стороны его приглашение может выглядеть жестом, далеким от сочувствия.

Так уж вышло – они впервые обедали вдвоем, за все пять лет, которые Анна выполняла поручения Боршевича, связанные с обычной секретарской долей. Все, кроме одного, служащего извечным поводом для анекдотичных историй и завистливо-презрительных взглядов. Иногда она удивлялась: неужели она настолько антипатична директору, что он обходит ее стороной, предпочитая ей женщин, которых он без раздумий назначал во главе целых департаментов?

Не будь «Унидата» столь закрытой для местного мира сплетен и пересудов компанией, ее кадровая политика наверняка вошла бы анналы молдавского корпоративного менеджмента. Делавшие для фирмы деньги программисты были сплошь мужчинами, над которыми, однако шефствовали одни лишь женщины. Директор по маркетингу, директор по клиентам, заместитель директора по клиентам, три старших менеджера, а также главный бухгалтер – все они были особами прекрасного, во всех отношениях пола. Анна, скорее, могла себя отнести к мужской части коллектива, хотя и с полным правом могла поспорить в категории привлекательности. Не было в ее арсенале других преимуществ – высокой должности, большой зарплаты и, главное, внимания шефа. С ними Боршевич часто обедал и как раз в «Кактусе» – обычно с одной, но бывало, что и сразу с двумя и всегда это означало одно. То, что окончание дня и, возможно, ночь шеф и его ресторанная собеседница (одна или больше) проведут уж точно не на рабочем месте.

– Семь лет? – переспросил Боршевич. – Многовато, конечно. Похоже, по полной дали.

Остаток обеда он косился на Анну, словно сообразил, что кормит за свой счет сообщницу особо опасного преступника. Анна и сама чувствовала себя хуже не придумаешь, спина ломилась от напряжения, а луковый суп и панакота вместо предполагаемого наслаждения отзывались лишь нервным бурчанием в животе. Она так и поняла: Боршевич всего лишь решил ее накормить – тоже из жалости и также, по-видимому, безвозмедно. Разовая благотворительность, не стоившая ее слез. Еще один урок из курса интенсивного индивидуального обучения, на которую Анну, похоже, всерьез вознамерилась перевести жизнь.

После ресторана Боршевич провел остаток дня на работе, был мрачен и избегал посетителей. Анне же пришлось избегать взглядов женского директората, члены которого сразу встретили ее поджатыми губами и сдержанными просьбами, которые как никогда походили на приказы. «Боршевич? Забудь, детка, он сделает все, чего захочем мы», читала она на этих стервозных лицах и лишь сильнее склонялась к монитору компьютера. Впрочем, она готова была потерпеть и это и вообще все за хорошую новость.

Ей наконец-то разрешили встретиться с мужем.

***

– О чем мы будем говорить? О чем говорить целые семь лет?

Это был неожиданный поворот. Анна молчала, не веря своим ушам. Хотя чего еще можно было ожидать, если за десять минут разговора с супругом она пять раз поинтересовалась, не голодает ли он. Виктор был спокоен, это было заметно даже через разделявшую их решетку, и он был прав: Анна никак не могла придумать, о чем бы еще поговорить с мужем. Все кости адвоката Флеймана были перемыты, выдуманные заверения о поддержке коллег с работы приведены, при этом она благоразумно умолчала о благотворительной акции Боршевича. Да, еще перечислила полный перечень продуктов, которые принявший пакеты надзиратель равнодушно обещал передать супругу.

– Расскажи, как ты тут, – сказала Анна и сама осеклась.

Виктор хранил молчание. Ледяное – Анна аж поежилась от такого взгляда мужа.

– Я тут хреново, – сказал он. – Разве в тюрьме может быть по-другому? Это все из-за твоей скрытности.

– Что? – не поняла она.

– Отсутствие тем для разговора, вот что. Я так о тебе ничего и не узнал.