Анатолий Маев - Генетик Страница 9

– Постарайтесь сделать так, чтобы к следующему собранию вас тут не было.

Затем встал и пошел к выходу, а за ним Шнейдерман с Макрицыным. Экс-председатель стоял посреди комнаты бледный и потерянный.

Троица быстро покинула двор. Шнейдерман предложил не расходиться, а доехать до пивного бара и там в спокойной, располагающей обстановке обсудить сложившуюся ситуацию. На удивление, трамвай не заставил себя долго ждать и, что приятно поразило соратников по партии, даже прибыл при свободных местах. Макрицын заплатил за проезд. Хотя все были возбуждены произошедшим событием, ехали молча. Шнейдерман и Вараниев о чем-то думали, а Еврухерий задремал.

Выйдя из трамвая, компания направилась к двухэтажному зданию панельной конструкции. Горячо любимое народом заведение предлагало на выбор два варианта посещения: в верхнем зале, именовавшемся «Пятый литр», платили только за вход; в нижнем, под названием «Подвывих аппетита», – только за выход.

Сказав при входе «эконом-класс» или «безлимитка» и заплатив по триста рублей с человека, посетители оказывались наверху. Здесь можно было пить безостановочно два часа. Каждому выдавали билет с указанным временем входа, и приятный женский голос периодически напоминал гостям о том, что пора и честь знать: «пятый – на выход», «с тринадцатого по восемнадцатый – на выход». Вместимость зала – сто пятьдесят мест. Туалет один, совмещенный. На столах – соль и вода. Выбор пива присутствовал, но без различия по вкусовым качествам. Сюда можно было приносить с собой все, что имеет крепость. Официанток не было, чаевые на столах не оставляли.

Если посетитель говорил при входе «с обслуживанием», его провожали в нижний зал и предлагали столик. Тут на скатертях лежали меню в кожаных переплетах, стояли пепельницы. Работал кондиционер, и легко порхали официанточки – как на подбор, молодые, грудастые, светловолосые, невысокие и смазливые. Очередей в туалеты не было. Из меню можно было выбирать все что душа пожелает – закуски, горячие и холодные, салаты и морепродукты, напитки и алкоголь заполняли двадцать восемь страниц петитом.

В этот зал и решила заглянуть троица партийцев после смещения председателя.

Официанточка подошла через пару минут.

– По пиву, – решил за всех заказать Еврухерий, не заглядывая в меню, – одну воблу, три порции раков.

– Пиво какое желаете?

– »Жигулевское», – откликнулся ясновидящий.

Девушка посмотрела на него удивленно:

– Нам такое не возят.

– »Бархатное», – нашелся Макрицын.

– Никогда не было, – последовал ответ.

– Принесите любое, – сдался Еврухерий, – только холодное и в кружках.

– Раки остались только голубые, – предупредила официантка.

– Я такие не буду, – брезгливо сморщился Еврухерий.

– Есть креветки. Тигровые, таиландские… – начала перечислять хозяйка хорошего настроения.

– Черт знает что! – загоревал Макрицын, когда разобрались с заказом. – В пивную придешь, и на´ тебе – раки голубые!

Его товарищи по партии тихо посмеивались. Пиво и воблу принесли быстро.

– Друзья, – заговорил Вараниев, – считаю большим событием смещение этого негодяя. Но боюсь, не поздно ли?

– Не поздно, – успокоил Шнейдерман. – Лучше поздно, чем никогда. История показывает, что в партии всегда было много балласта и внутренних врагов, карьеристов и проходимцев. Но партия всегда боролась с ними и побеждала. Реорганизовывалась и крепла, прирастала новыми кадрами. Партия как река: сколько ни льют в нее гадости всякой, она самоочищается.

– Только рыба дохнет, – пробурчал Макрицын.

– Сейчас главная задача – решить вопрос с вождем, – продолжал Вараниев. – Еврухерий, ты что-то хотел сказать по этому поводу…

Ясновидящий отхлебнул пива и принялся обсасывать жирный плавник. Видно было, что он думал.

– Если ты таки имеешь чего сказать, скажи! – Шнейдерман занервничал.

– Давай, давай, Макрица, – подначил Вараниев.

Как и Ганьский, он изредка называл Еврухерия Макрицей – когда хотел подчеркнуть свое особое доверие к нему.

– М..мм… – произнес ясновидящий, все еще не решив, что и как говорить.

– Что вы мычите, Еврухерий Николаевич? – не выдержал Шнейдерман.

– Не знаю, не знаю, – неуверенно начал Макрицын, – есть одна мысль, но ручаться не могу – не уверен.

– Да ты скажи, вместе и подумаем, – предложил Вараниев.

Еврухерий залпом допил содержимое кружки и позвал официантку:

– Еще одно принесите такое же. И им тоже.

– Семь, – вставил Вараниев.

Девушка пошла выполнять заказ, а Макрицын начал рассказывать:

– Есть у меня один… приятель. Не приезжий. Знаменитый ученый. Он как-то сказал, что за миллион долларов может человека сделать из ничего…

Боб Иванович и Виктор Валентинович переглянулись.

– Тебе больше не стоит пить, Еврухерий, тебя погнало, – высказался Шнейдерман. Но Макрицын, не меняя интонации, продолжил:

– Не то чтобы он хочет это сделать, просто сказал, что может. Если пообещает – сделает.

– Знаменитый ученый, знаменитый ученый… – Вараниев заерзал в кресле. – Фамилию-то знаешь?

– Знаю, – уверенно ответил Макрицын. – Ганьский Аполлон Юрьевич.

– Ганьский… Ганьский… – повторил Вараниев. – Не слышал.

– А я говорю – знаменитый, – настаивал Макрицын. – Вы не знаете его потому, что он скромный. И вообще, хотите выслушать – не перебивайте.

– Ладно, ладно… – сгладил ситуацию Вараниев. – Апознакомиться-то с ним можно?

– Подожди ты знакомиться! – возразил Шнейдерман. – У тебя есть миллион долларов?

– Гнездо даст на такое дело, – уверенно заявил Виктор Валентинович.

– Сомневаюсь. Сначала с ученым встретиться надо, – не успокаивался Боб Иванович.

Глава пятая

С самого утра все у Аполлона Юрьевича пошло наперекосяк: проснулся на тридцать пять минут раньше обычного, что предвещало вялость в течение дня. Неожиданно отключили горячую воду, едва он успел намылиться. Задев локтем, уронил пачку стирального порошка. К восьми часам закончил писать критическую статью на стихи поэта Александра Залпа для одного из литературных журналов, и когда подошло время завтракать, обнаружилось, что хлеба нет и геркулесовой каши тоже. Пришлось идти в магазин, где утром выходного дня ни пшеничного, ни ржаного не оказалось – не привезли.

– Беру отгул! Завтракаю – и в лес! – сам себе сказал Ганьский и быстрым шагом направился домой.

От сборов на природу его отвлек телефонный звонок Макрицина.

– Зайти хочешь? – предположил ученый после приветствия.

– Нет, не сегодня, – ответил Еврухерий, как бы намекая тем самым, что зайдет в один из ближайших дней.

– Сегодня и не получилось бы – я в лес поеду, на природу. А вот завтра – пожалуйста. Только не утром, – предупредил Аполлон Юрьевич, мысленно пробежав по своим планам и обнаружив в них несколько свободных послеобеденных часов.

– Хорошо, приду завтра. Полоша, я вот что звоню: мы с друзьями на рыбалку во вторник едем, хочу тебя позвать, – прозвучало на другом конце провода неожиданное для Ганьского приглашение.

– Завтра поговорим, – не раздумывая, ответил ученый.

Положив трубку, он быстро сделал несколько бутербродов с сыром, засыпал заварку в термос и стал ждать, когда закипит вода в чайнике. Сидеть без дела было для Аполлона Юрьевича совершенно невозможно, и он взялся просматривать новые произведения Залпа, уже в который раз отмечая то сильное впечатление, которое они на него производят. Стихи были необычны по манере написания, глубине мысли и силе ее выражения.

Через сорок минут Ганьский уже ехал в электричке в сторону Загорска. В транспорте он читал очень редко. Чаще использовал время в пути для размышлений. Сегодня ученый анализировал случай, недавно рассказанный Макрицыным, – про то, что на одном из последних выступлений тот чувствовал, как кто-то активно мешает ему сосредоточиться, сбивая и путая ход мыслей…

Прекрасно отдохнув на природе, по возвращении Ганьский лег на софу, ногами в сторону окна. Это означало, что он будет заниматься поэзией.

Значит, будет жара пронимать до костей,

Прайды львов перекроют все тропы,

Но к воде, невзирая на пляски смертей,

Устремятся в стадах антилопы…

Аполлон Юрьевич записал пришедшие в голову сроки, после чего отправился на боковую – как-никак было полдвенадцатого ночи, и преждевременное утреннее пробуждение давало о себе знать позевыванием и сонным состоянием.

На следующий день Макрицын пришел, как и обещал, не утром. Приятели редко обговаривали время визита – Еврухерий всегда появлялся ровно в восемь, если только Ганьский не просил его прийти позже.

Дружба Ганьского с Макрицыным была странной, неестественной. Ведь Аполлон Юрьевич являлся личностью незаурядной, мощной, а Макрицын – в общем-то, неплохой человек, но ограниченный чудак, не прочитавший ни одной книги за всю свою жизнь.