Дом Ветра (СИ) - Савански Анна Страница 12

Береги себя, береги нашу семью. А я ухожу, думая, что у тебя все получится.

Твоя мама.

Он поднялся снова к себе, Каролина уже слышала новость и решила зайти к Эдварду. Она тихо вошла, на цыпочках подходя к мужу. Он стоял у окна, смотря, словно в пустоту. Каролина робко обняла его сзади.

— Я сочувствую, — он ничего не сказал ей, она только лишь заметила легкие слезы на его щеках. — Все хорошо, родной, — Каролина повернула его к себе, прижимая рыжую голову к своей груди.

Теперь-то у нее появилась возможность повернуть отношения в другую сторону. Сейчас она может окончательно оттолкнуть Эдварда от сына, и, если она не воспользуется этой возможностью, то потеряет все.

***

Лето 1910.

После смерти Фелисите многое изменилось. Каролина ощутила, как все больше к ней привязывается собственный муж. Эдвард после Рождества впервые подошел к ней и нежно поцеловал. Они стали больше разговаривать, он изливал ей душу и стал склоняться в сторону младшего сына. Такие перемены в доме ощутили все: домашние сразу приметили, как уже не молодые супруги всю весну провели вместе, не отпуская рук, плотно сжав ладони и сплетя в узел пальцы. Увидели взгляды, полные любви, а вскоре прислуга судачила о том, что супруги заняли одну из больших спален в Холстон-Холл, где предавались страстной любви. Словно смерть Фелисите освободила Эдвард от оков. Каролина только в ту весну осмыслила триумф — она почти что добилась всего, о чем так мечтала.

Летом, когда вернулись Виктор и Мария, она и в них приметила перемены. Голос Виктора сломался, в нем появились строгие нотки, черты лица стали мужественнее, а еще он сильно вытянулся. Мария хорошела с каждым годом, и Каролина уже примеряла за кого бы выдать ее замуж, считая, что выгодная партия усилит их влияние в Ирландии.

— Ты такая красивая, когда спишь, — прошептал Эдвард, сжимая ее в объятьях.

— А ты только это заметил, — лукаво улыбнувшись, сказала она. Нет, она не спала, она думала о том, как ей поступить дальше. Она уже рисовала новые перспективы для себя.

— Просто до этого я всегда уходил, считая, что мой долг выполнен, — его тонкие пальцы легко скользили по ее спине.

— Скажи, странное чувство, — она потянулась в его объятьях.

— Что странного? — непонимающе переспросил он.

— Любовь, — в ее улыбке скользило коварство, которое он не успел заметить.

— Ты говоришь, что любишь меня? — Эдвард приподнялся, чтобы лучше видеть ее лицо.

— Да, — ответили ее губы, он потянулся к ним, ощущая сладостную муку желания.

Как такое могло случиться с ним? Теперь его не прельщали шлюхи из борделей, он совсем не хотел ехать в Антрим к любовницам, его просто тянуло к женщине, с которой он прожил уже пятнадцать лет. Их брак не сложился сразу же. Она любила кузена, он любил Джорджину, считая ее идеалом, и совсем не обращал внимания на жену.

Он хорошо помнил день, когда жена сообщала ему о первой беременности, но в день рождения сына не мог разделить радость жены. Это была ее обязанность, но не подарок. Через год появилась Мария, а потом они отдались на долгие три года, не позволяя ни ласк, ни поцелуев, только сухое приветствие за завтраком и безликое «спокойной ночи» вечерами. Каким-то образом ей удалось заманить его в свои сети, это были две безумные ночи, результатом чего были Руфус.

Каролина уснула после долгого занятия любовью. Ей снился странный сон. Она шла по полю, дошла до озера, затянутого туманами, по воде к ней шла старуха-знахарка, она протянула к ней руке и сказала то, что произнесла однажды:

— Будет у тебя трое детей, но твои мечты рассыплются одна за другой. Один твой сын станет богатым, другой разрушит здесь все. Я вижу великую судьбу там, в другой стране, и его одна сестра будет такой же. Одного ждет все, другого ничего. Все потомки одного будут великими, а другие станут безвестными.

— Что ты несешь?! — кричала она, но старуха продолжала:

— Имя его значит...

Она очнулась, потому что ее тряс за плечо Эдвард. Он всматривался в ее бледное лицо, на котором выступила испарина. В последние время ему хотелось проникнуть в ее сны, чтобы знать все сокровенные мечты и мысли, но вместо этого он понимал, что его жене снятся только кошмары, все чаще посещающие ее.

— Каролина...

— Да, да...

— Тебе снился кошмар? — нежно спросил он.

— Похоже, да, — он обнял ее, чтобы страхи ушли.

— С Руфусом все будет хорошо, за ним присмотрит Виктор, — нет, она не беспокоилась из-за того, что сын уезжает, она боялась все когда-нибудь потерять.

— Знаю, — но чувство тревоги не отпускало.

***

Виктор вошел в кабинет отца; завтра он уезжал в пансион, чему очень радовался. Он не нуждался в этих местах, ощущая, как постепенно отмирают его корни, как у растения, но он не умрет, он просто станет свободным. Тогда прошлые ошибки окажутся мелочью, простой пылью, а золотое будущее будет маячить где-то совсем близко, как сейчас. Он чувствовал запах будущего успеха и славы. Ведь не зря его имя значит «победа».

Отец смерил его тяжелым взглядом, который Виктор видел со дня похорон Фелисите. Отец поменял вектор своего отношения к нему, но и Виктор не испытывал ничего, у него даже не было чувства долга по отношению к семье, он ничего не хотел делать для этой надменной стайки индюков, расхваливающей состояние и положение в обществе. Буржуазные порядки мало-помалу отмирали, и Виктор первым понял, что когда-нибудь проснется другим, и в мире будут нужны такие, как он, а такие, как его брат, потеряются либо всю жизнь будут приспосабливаться и все равно потеряются.

Виктор сел в предложенное кресло, надменно смотря на отца и высоко вздернув подбородок. «Гордец! Грешник!», — постоянно кричали вокруг него, но он всегда знал: гордость — хорошее качество, которое он будет прививать своим детям и внукам, тогда-то и появится выражение: «Настоящий Лейтон, он добился всего сам».

— Я хотел с тобой поговорить, — начал Эдвард.

— И о чем же? — в голосе скользила поразительная самоуверенность.

— О тебе, — отец встал, подходя к окну, Виктор видел только его затылок.

— А что во мне не так? — его дерзость заставила Эдварда обернуться к сыну. Он взглянул в его глаза и удивился, откуда во взгляде возникла эта холодная сдержанность, что никогда и никто не видел в их семье.

— Не дерзи мне! — он думал, запал сникнет, но Виктор и не думал молчать.

— А я и не...

— Я хочу поговорить, — оборвал его Эдвард, — как мужчина с мужчиной, а не как с мальчишкой, которой, играет в войнушку. Тебе пора повзрослеть и перестать быть ребенком.

— А я давно вырос, только ты между своими заводами и приемами этого не заметил. Я решил, кем буду и как буду жить, — ответил Виктор.

— А я думал, ты оставил эти глупые мечты, — прошептал горячо Эдвард. — Ты хоть представляешь, что тебя ждет?

— Да, — этот ответ окончательно убедил Эдварда, что сын не перемет решения ни за что.

— Жалкое существование докторишки, который будет лечить либо бедных, либо богатых, но при этом будет все равно нищ, или через годы стать профессором и преподавать глупым студентам? Ты этого хочешь? — он почти перешел на крик.

— Да, — снова ответил Виктор, — это моя жизнь и позволь мне самому решать как жить.

— Это абсурд! — Эдвард ударил по столу кулаком.

— Не абсурд, я не хочу заниматься дурацким фарфором и льном! — Виктор с ненавистью глядел на отца.

— Но почему?! — это было больше похоже на плач, нежели на вопрос.

— Потому что я — не ты! — выпалил Виктор. — Я не позволю своим детям слепо следовать строго намеченной траектории, я не хочу быть их богом!

— А ты дорасти до моих лет и удержи хотя бы то, что есть! — Эдвард встал напротив сына, которые уже догнал его физически.

— Через двадцать лет, если ничего не совершенствовать, все начнет сыпаться, а через пятьдесят здесь все придет в упадок, — заключил Виктор.

— Никогда это не произойдет!

— А что если... Ты же не Господь Бог, ты не можешь знать, что будет завтра, но мир изменится, поверь, — Виктор говорил то, что думал.