Дом Ветра (СИ) - Савански Анна Страница 8

Все было настоящим, счастье длилось недолго, в День Рождения Руфуса ветер переменился. Каролина по обыкновению распаковывала подарки вместе с Руфусом и Анной и, дойдя до простого подарка от Виктора и Марии, громко произнесла вслух то, что повторил через минуту Руфус:

— Какая некрасивая картина, — Виктор стиснул зубы. Они с Марией вечерами запирались в одной из пустых комнат, приклеивали сухие листочки, создавая композицию. Руфус кинул ее на пол, стекло разбилось. Виктор с Марией переглянулись. Девочка подняла картину, бережно заворачивая в бархат:

— Как хотите, — произнесла она. — Нет так нет.

— Ты будешь это терпеть? — тихо спросил Виктор.

— Я смолчу, — также беззвучно ответила она, но Виктора было не остановить.

У него был вспыльчивый, своевольный характер, он в свои девять лет бунтовался при любом проявлении силы или давления извне.

— А я — нет! За что ты так нас ненавидишь? — бросил упрек Виктор прямо в лицо матери.

— Как ты разговариваешь, сопляк! — теперь уже вскипел Эдвард. — Извинись перед матерью!

— Не буду, я не обязан этого делать, — Эдвард схватил его за рукав, но он вырвался и бросился к себе в комнату.

Он ненавидел мать и отца, и с каждым днем пропасть между Виктором и ними становилась все больше. Они отдалялись, и уже стало понятно, что когда-нибудь привычный мир рухнет. А Каролина торжествовала. Муж впервые признал, что Виктор не так уж идеален, но по-прежнему верил в сына.

Только Каролина была уверена, что этому не бывать, потому как Виктор проявлял дурной характер, что не изменить. Он своими руками разрушит все, что у него есть, а поскольку Мария слепо следует за ним, то и ей поможет разрушить свою жизнь. Этого-то она и добивалась.

Глава 3

Молодому человеку свойственно мечтать.

Джейн Остен. «Уотсоны»

Лето 1905.

Оторвавшись от книги, Виктор принялся писать сухое письмо отцу и матери. Он не мечтал поскорее вернуться домой, как его друзья и товарищи. Когда-то, еще совсем недавно, он любил проводить время с отцом. Тот брал его на заводы или в свою контору в Антриме, возил в банки и множество других мест. Мальчик с любопытством смотрел за всем и следил за беседой отца и его подчиненных, но со временем начал ко всему охладевать, его звал другой мир. Теперь больше всего его интересовали травы и их секреты, анатомия человека и препарирование лягушек; то, что делал отец, стало второстепенным. Если бы он принял увлечения сына, все сложилось бы по-другому. Но случилось так, а давление, что оказывал отец, вынудило Виктора отказаться от всего, что он предполагал получить, став взрослым.

Он считал себя человеком нового времени и не думал, что мир, менявшийся с каждый месяцем, может сохраниться благодаря консервативным взглядам. Темпы ускорились, то и дело слышались новости о новых событиях в других уголках света. В январе грянула революция в далекой России, в Тихом океане шла русско-японская война. Колонии волновались, а Большие страны продолжали делить уже поделенный мир. Запах Великой войны ощущался в воздухе, и оставался вопрос — когда, где и будет ли кровопролитие.

Он перестал писать, не зная какие слова подобрать, предпочтя чтение, но и оно быстро надоело ему. Виктор отложил все в сторону, он опять написал сухой отчет отцу. Эдвард был крайне недоволен поведением сына в последнее время — где тот спокойный, послушный мальчик, которого он любил? Ему только девять, а в его сердце уже живет чувство ненависти к родителям. И все она, Каролина, это она сделала это! Она своими словами отдалила его, он, вечный искатель, грезящий о мире и благе для всех и не думающий о деньгах, понимал как не похож ни на кого из своей семьи. Когда он вырастет, его назовут бездушным богачом, но это будет неправда — у него ангельская душа, в то время как у Эдварда охвачена огнем порока.

Сын его сильно беспокоил. После того как он установил в конторе телефон, ему стали звонить воспитатели, рассказывая о проделках. То он убегал за пределы пансионата, то не выполнял домашние задание по ненавистным ему предметам, то прикидывался больным, так как знал о болезнях многое. Он ощущал, что теряет мальчика, и когда-нибудь потеряет навсегда. Фелисите утверждала, что это переходный возраст и он вырастет, но Эдвард укрепился в мысли, что когда-нибудь Виктор покинет Холстон-Холл навсегда. Теперь надо придумать, как его удержать здесь. Для этого его надо рано женить, чтобы совесть и честь не позволили бросить жену и ребенка.

Как же сильно Эдвард ошибался...

***

Воздух будоражил голову и тело, был теплый май, все буйно цвело, и сады в пансионе для девочек были окружены легкой дымкой ароматов. Хотелось не учиться, а просто выйти на улицу и целый день просидеть под сенью сада, вдыхая сладковатый запах цветов и новых листьев. Мария откинула покрывало, выбралась из постели, подошла к окну и распахнула створки. На нее хлынул поток свежего воздуха.

Мария села на подоконник; она жила на третьем этаже, но до безумия хотелось спрыгнуть по крыше и убежать куда-нибудь, тем более завтра выходной, и им можно будет поспать подольше. Она поставила осторожно ноги на гладкую черепичную крышу, держась за трубу. Мария легко шла по краю, стараясь не смотреть вниз, — возвращаться обратно уже поздно. Девочка оказалась на втором этаже, а потом ловко спрыгнула на первый.

Оставалось спрыгнуть на землю, она зажмурила глаза, ноги стали скользить, и ощутила, что летит вниз. Тело пронзила жгучая боль.

Очнулась Мария, когда расцвел день. У нее была перебинтована рука, рядом суетился доктор, мистер Садонли. Голова жутко раскалывалась, во рту пересохло. Она помнила, как ей захотелось вдохнуть свободы и как решилась пройтись по черепичной старой крыше, так как все двери на ночь запирались на замок.

— Хорошо, что вы очнулись, леди Мария, — мягко произнес он. — Скоро приедет ваш отец, — она беззвучно шевелила губами.

«Нет, только не это!», — думала она, Мария не хотела, чтобы он был здесь, лучше Виктор или бабушка, только не отец. Три дня она провела в постели, девочки приходили в лазарет и приносили фрукты и букетики полевых цветов, зная, как она любит их. Они с ней болтали и уходили, а воспитательницы, строгие мистрис, даже не пытались ее отчитывать, переложив ответственность на отца. Его она ждала со страхом, ведь он может все, а что она? Бунт будет во вред не ему, а прежде всего ей. Но и прилежностью ничего не решить. Что же делать? Гнев, чтобы был невелик, и при этом не пострадала ее же гордость? Где золотая середина?

Отец приехал через неделю и не один, а с Каролиной. Мать вошла в комнату, залитую светом, строго смерив взглядом непокорную дочь. Пока муж заговаривал с мистрис, она решила отчитать Марию, сбросить с небес на землю:

— Твое поведение недостойно леди, настоящей леди Холстон, да и вообще леди, — Мария не смотрела на мать. Хоть она и была очень красива в новом модном платье лавандового цвета, подчеркивающего бледность, девочку это не привлекало. То, что красиво снаружи, гнилое изнутри. — Смотри на меня, когда с тобой разговаривают.

Мария подняла на нее глаза, полные гнева и обиды. Да как она вообще смеет ей говорить, что такое «быть леди», когда вела себя как мелочная тварь. Месть — это холодное блюдо, но Мария не хотела уподобляться матери.

— Ты не леди, я вообще жалею, что тебя ей называют. Я тебя не родила, тебя принесли фейри[1]!

— Я леди... — прошептала Мария, еле сдерживая шквал слез. Она хоть и сильная, но все же еще ребенок.

— Ничего, это поправимо, — Каролина вышла из лазарета.

Ее снедал гнев. Как хотелось подойти к девчонке и отхлестать по щекам! Неужели она ее родила, неужели она — ее плоть и кровь? А может, ее подменили злые эльфы? Мария дочь Эдварда, сомнений нет.

Марию забрали домой до выздоровления; Виктор, когда приехал, растрогался от наплыва чувств. Потом с Марии сняли гипс, и они снова провели вместе еще одно волшебное лето. Они еще не знали, что скоро волшебство прекратится. Просто они станут взрослее...