Евгения Скрипко - Друзья и родители

Елена Скрипко

Друзья и родители

Будьте зорки! Ибо вина или заслуга ваших детей в огромной степени ложится на голову и совесть родителей.

1

Это было в том июне, когда к счету прожитых лет уже прибавилось: «После войны». В этот счастливый год многие встречались, многие ждали встреч; одни ехали домой, другие – на новоселье.

Тесно и людно было в поездах и на станциях.

Капитан-лейтенант Николай Николаевич Саянов тоже готовился к встрече, которая на этот раз не предвещала ему радости. Зато никогда еще письма жены не заставляли его действовать так решительно и поспешно.

Получив однодневный отпуск, Саянов с трудом достал билет в общий вагон, где ехали демобилизованные воины. Он не успел к началу посадки и, пробираясь между толпящимися в проходе, высматривал себе место. Вдруг за спиной его послышался голос:

– Товарищ капитан-лейтенант!

Саянов оглянулся. Вначале он даже не поверил, что сержант-артиллерист, которого он видит впервые, обращается к нему.

– Занимайте, товарищ капитан-лейтенант! – указав на нижнюю полку, где только что сидели солдаты, пригласил сержант.

– Там еще плотней! – махнув рукой, добавил он.

Саянов поблагодарил сержанта и стоявших рядом солдат.

– Товарищи, здесь достаточно свободно, – присаживаясь к окну, предложил он. – Устраивайтесь.

– Располагайтесь, ребята! – подсказал сержант. – Они, товарищ капитан-лейтенант, к ночи все разбредутся – вон в поднебесье какой простор! – лукаво подмигнув, сержант кивнул на багажные полки.

Этот худощавый и подвижной человек с лоснящимся от загара лицом и быстрыми светло-серыми глазами обладал неутомимым характером. Он обращался со своими попутчиками так, будто они его подчиненные.

– Постой, постой, друг! Куда тебя несет?

Он поймал за ремень пожилого солдата, когда тот уже забирался на боковую верхнюю полку.

– Чего тебе, подковыра? – оглянувшись, спросил тот.

– Иди-ка раньше свои кирзовые почисти. В таких сапожищах тебя и баба на порог не пустит, а ты ими над головами людей маячить собираешься.

– Эх, и фельдфебель! Как только ты от царского режиму уцелел, – добродушно проворчал солдат и направился к тамбуру.

Когда в соседнем купе заиграл баян, солдаты один за другим потянулись к музыке. Сержант одним из первых побывал там, но вскоре вернулся. Он подсел к старшине, который держал правую руку в кармане и не двигался с места.

– И чего ты, сибиряк, все печалишься? – заговорил сержант, прислонившись своим плечом к старшине. – Человек домой едет и вроде не рад! – обратился он уже к Саянову.

– Велика радость, когда калекой едешь! – отозвался старшина.

– Боится, что там здоровый нашелся, – пояснил сержант. – И втемяшилось же парню! Брось тужить, старшина: муж с женой, что мука с водой – сболтать легко, а вот разделить сумей!

Сержанту явно хотелось развеселить и ободрить товарища и, подмигнув Саянову, он не унимался:

– Жена без нас на сторону глянуть не смей! А самому смазливая бабеночка подвернулась бы, пожалуй, не рассуждал бы, как это жене понравится. Все что ли у вас в Сибири такие ревнючие?

– Постыдился бы, сержант, хоть при товарище капитан-лейтенанте чепуху молоть! – сердито отозвался сибиряк.

На боковых местах уже тасовали карты. Кто как сумел, размещались игроки.

– Не наводи, старшина, тень на ясный день, давай лучше в картишки перекинемся, – предложил сержант, подымаясь с лавки, затем обратился к Саянову: «Товарищ капитан-лейтенант, может, и вы к нам присоединитесь?»

– Нет, благодарю. У меня тут газета нечитанная.

Но газета была только предлогом. Два письма, такие разные и противоречивые, лежащие вместе в кармане кителя, теперь занимали Николая Николаевича. И, когда все в купе увлеклись картами, он достал их и, разглядывая, задумался.

Письмо Людмилы он знал, как старательный школьник заученное стихотворение. Но каждый раз, когда смотрел на эти ровные зеленые строки, им овладевало беспокойство.

Саянов спрятал это письмо и развернул листок из ученической тетради. Здесь буквы, казалось, выпрыгивали из строк, спеша передать материнские жалобы и угрозы забытой жены.

«…мы могли потерять сына. Я с трудом вернула его, но чувствую: не справлюсь с ним, если и дальше мы будем жить врозь. Дело не только в дружбе с Витей, но и в том, что у Вадика сейчас переходный возраст и он не всегда отдает себе отчет в своих поступках. Как никогда ему теперь нужен отец, а ты оттягиваешь наш переезд и даже не отвечаешь на письма.

Если не можешь приехать за нами, шли вызов и документы на выезд. Если в ближайшие дни от тебя ничего не будет, я сделаю для себя окончательный вывод, и тогда… пеняй на себя!»

В это время за картами шел оживленный разговор о доме, о детях, и Саянов невольно к нему прислушивался.

– Моему Васятке в августе двенадцать исполнится, а зимой писал – конюхом в колхозе работает, – говорил повеселевший старшина-сибиряк.

«У людей и дети, как дети, а тут, черт знает, что за сорванец растет! А мать еще оправдывает: „переходный возраст!“ – с явным возмущением Саянов мысленно повторил слова жены и, взглянув на письмо, сунул его в карман.

– Не знаю, как мой Федька, – заговорил коренастый ефрейтор, сидевший на чемодане спиной к Саянову. – Год скоро, как в детдоме.

– Это с чего же он у тебя при живой матери в детдом попал? – поинтересовался сержант, собирая карты, чтобы раздать их вновь.

– С матерью у нас неприятность вышла…

Саянов насторожился, но ефрейтор, рассматривая карты, помолчал и затем неторопливо заговорил, обращаясь к сержанту.

– Видишь ли, жена у меня еще до войны легкими болела. А тут довелось на заводе по две смены подряд работать, да с харчами стало трудно. Она там в деревню с барахлишком потащилась, простыла, ну и слегла. Дело-то сурьезное получилось – туберкулез. Мальчишку пришлось от матери изолировать. Родни у нас нет, вот и живет в детдоме. Приеду, заберу его.

– А детдом где, знаешь? – поинтересовался сидевший на конце скамьи вполоборота к Саянову смуглолицый солдат с рубцом на правой щеке и рассеченным чуть повыше мочки ухом.

– Детдом у нас отменный! – выкинув очередную карту, отозвался ефрейтор. – Лес кругом, до Волги рукой подать…

Рассказ ефрейтора о детдоме, где живет его сын, навел Саянова на мысль, которая никогда раньше не приходила ему в голову.

«А что, если нашего в детдом устроить?» – подумал он, и эта мысль показалась ему настолько спасительной, что последующие хлынули неудержимым потоком.

Ему уже представлялась просторная территория, обнесенная белой каменной оградой. Небольшие домики с верандами, зелень, клумбы с цветами, спортивная площадка, где гоняют мяч здоровые и загорелые мальчишки Вадькиного возраста, а в столовой гремят посудой дежурные…

«Коллектив и контроль опытных воспитателей. Там ты бегать по вечерам не будешь! – мысленно пригрозил он сыну. – Заставят тебя и уроки вовремя готовить».

Саянову вспомнился один из сослуживцев военных лет. Будучи человеком женатым, он сохранил свою привязанность к педагогам и воспитателям, вырастившим его в детском доме. С каждой почтой он получал оттуда письма, и многие завидовали ему. Новое поколение воспитанников этого детдома считало его своим старшим братом. В пространных посланиях мальчишки высказывали свои мечты и надежды, задавали вопросы, советовались, и у него хватало терпения отвечать всем. «Значит, там было неплохо!» – думал Саянов.

«Но вдруг она не согласится поместить Вадьку в детдом?» И Саянов снова достал и перечитал письмо жены. Последние строчки заставили его задуматься.

«Как это все непросто!» – подытожил он свои размышления.

Он прошелся по вагону и вернулся обратно. Давно разместились на полках соседи. Всеобщий сон победил даже неутомимого сержанта, но Саянов уснуть не мог. В купе его начали преследовать запахи: ему показалось, что от чьих-то ног разит потом, а от начищенных до блеска сапог солдата – ваксой. Когда же с верхней полки послышался храп спящих, Саянов не выдержал. Он накинул на плечи китель и вышел в предтамбур. Разбудив прикорнувшего здесь мужчину в штатском, он предложил ему свое место в купе, а сам до утра остался у открытого окна.

2

В теплый солнечный ноябрьский день, когда на кленах еще держался золотисто-зеленый лист, мать и сын Саяновы, одетые по-зимнему, отыскивали свою одесскую квартиру.

Поднявшись по чугунной лестнице на второй этаж, они постучали в дверь. Им открыла пожилая женщина.

– Вам кого? – спросила она, удивленно оглядев их теплую одежду.

Выслушав Саянову, посочувствовала:

– Если бы раньше! Ваш муж уехал, а квартиру заняли старые жильцы. Они всего неделю тому назад вернулись.

Заметив, как опечалена Саянова, старушка посоветовала: