Александр Батров - Орел и Джованни

Александр Батров

Орел и Джованни

Орел и Джованни

Неизвестно, что потревожило сон Джованни. Был ли то всплеск волны, или золотые звезды сказали: «Эй, проснись, погляди-ка на нас, Джованни!» — но Джованни проснулся. Он взглянул на небо, улыбнулся и осторожно вылез из-под брезента, которым были укрыты рыбаки — Филиппо с черными, как смола, усами и дряхлый старик Антонио. Остальные рыбаки спали в бараке, сколоченном из кусков фанеры.

Море молчало. Было тихо и на берегу. Вдали виднелись огни Катании. Там, на Портовом спуске, в доме, на воротах которого изображен Меркурий, живут друзья Джованни. Хорошо бы сейчас очутиться в городе и взобраться на чердак к Паоло! «Ну-ка, вставай! — закричал бы Джованни. — Как дела, Паоло? Как поживает Филиппо? Нашел ли он работу? А счастливчик Пьетро? Все ли он плавает на моторной шхуне?»

Что же, и он, Джованни, счастливый. Он — «мальчик при рыбацком котле». Это значит: чини старые сети и носи пресную воду. А она далеко, наверху, за белой квадратной башней, где находится вилла синьора иностранца. Но Джованни сильный, он любит труд, звезды и море. Он всегда поет песни. Только жаль — рыбаки то и дело ворчат на него: «Помолчи, ты разгонишь всю рыбу!» Что же, придется помолчать. Зато при удачном лове макрели он не с пустыми руками вернется в Катанию.

Джованни четырнадцать лет. Он служил на макаронной фабрике уборщиком цеха, был юнгой на пассажирском катере «Сиракузы» и продавал газету «Унита». Его звонкий голос: «Эй, покупайте газету, которая никогда не лжет! Читайте, синьоры!» — хорошо знаком грузчикам гавани. Потом полиция разгромила типографию. И вот теперь он рыбак. На нем широкие голубые штаны, парусиновая рубаха, а на голове косынка. Рыбаки — хорошие люди: их крепко-накрепко сдружило море. Не потому ли они все на «ты» и называют друг друга просто по именам, как братья?

По свету звезд казалось, что до рассвета еще далеко. Но Джованни знал — не пройдет и часа, как над морем поднимется солнце. Не разбудить ли Филиппо? Это он привел безработного Джованни к рыбакам и поручился за него перед рыбацкой артелью.

Лицо Филиппо, со следами оспы, сурово с виду, суров и голос, которым он может перекричать бурю, а сердце у него доброе. Сейчас Филиппо крепко спал, и Джованни передумал будить рыбака. «Пусть спит, — решил он, — а тем временем можно разок-другой окунуться в море».

Джованни с разбега бросился в воду, вмиг вспыхнувшую под ним синими огоньками. Он глубоко нырнул и, вынырнув, всем телом своим почувствовал резкую свежесть ночного моря. Ух, и хорошо! Джованни загорланил и закружился, стараясь схватить руками длинные звездные блики, словно это были живые угри.

Заплывать далеко было опасно: от какой-нибудь набежавшей со стороны тучи берег скрылся бы в густой мгле. Но Джованни смело поплыл вдаль и, перевернувшись ни спину, долго неподвижно лежал на воде. И странное, пленительное чувство, известное лишь одним пловцам, охватило мальчика. Казалось, небо и море поменялись местами, и он, Джованни, не лежит на воде, а легко, плавно парит над золотыми звездами, как сильная, длиннокрылая птица. Начало рассветать, и вдруг настоящее крыло какой-то серой, камнем упавшей птицы хлестнуло Джованни по лицу, и он, даже не успев испугаться — так мгновенно это случилось, — ушел под воду. Вынырнув, Джованни увидел в нескольких метрах от себя тонущего орла. Его намокшие крылья яростно били по воде.

Надо было отплыть подальше. Обезумевший от страха орел мог снова наброситься на него и, чего доброго, оставить без глаза. Но Джованни, который поплыл к берегу, вдруг возвратился. Затаив дыхание, он без единого всплеска приблизился к орлу — и во-время: тот уже погружался в воду.

Произошла быстрая шумная схватка.

Джованни не знал, как он доплыл до берега. Лишь очутившись в бараке, на койке, он вспомнил, как к нему навстречу бросился забывший раздеться Филиппо, а за ним Эмилио. Бенито, маленький толстый рыбак, увидев на груди Джованни царапины, хотел было расправиться с птицей, но рыбаки остановили Бенито.

— Это, может быть, к счастью, — сказал широкоплечий рыбак Алессандро, старшина артели.

А Филиппо рассмеялся. В нескольких шагах от барака он утрамбовал ногами песок, опрокинул вверх дном большую плетеную корзину и бережно посадил под нее орла. Рыбаки, собираясь в море, как-то странно поглядывали на мальчика. Это не понравилось Джованни.

— Разве я сделал что-нибудь плохое? — спросил он, поднявшись с койки.

— Нет, нет! — поспешил успокоить его Алессандро. — Если ты спас орла — значит, ты спас бы и человека. Вот мы и глядим на тебя… Ты молодец, мальчишка! — Он ласково потрепал волосы Джованни и сказал: — Отдыхай денек-два, а пока тебя заменит Антонио.

Но в полдень Джованни был уже на ногах: первым делом он решил, что орлу мало света, и, ловко орудуя ножом, выдернул из плетеной корзины половину прутьев. Орел даже не пошевелился. Лишь птичьи глаза настороженно следили за руками мальчика.

— Не бойся, — сказал Джованни, — никто тебя не обидит. Верно, Антонио?

— Верно, — подтвердил Антонио.

— Антонио, скажи, кто ранил орла?

— Вчера я слышал выстрелы на вилле… Пожалуй, орел всю ночь просидел в траве, а потом взлетел, потому что обрадовался солнцу…

Дул теплый ветер и приносил со стороны Этны аромат лимонных плантаций. Синева моря слепила, и на горячем песке сверкали маленькие, словно добела раскаленные солнцем ракушки. Сидя на пороге барака, Антонио латал свою рваную рыбацкую рубаху. Вдруг, что-то вспомнив, он неодобрительно покачал головой:

— Вернись-ка, сынок, на койку.

— Нет, не вернусь! — заупрямился Джованни. — Мне долго болеть нельзя. Вы возьмете другого на мое место…

— Это так, — с грустью согласился Антонио. — Вот и мне придется скоро уйти. Да, Джованни… А могло быть иначе. Будь у нас настоящее судно, мы бы заработали кучу денег. Я бы ушел на покой.

Антонио с досадой махнул рукой, замолчал, сосредоточив все свое внимание на игле.

— Антонио, орел голодный, — сказал Джованни.

— Нужна дичь. Может быть, поймать молодую чайку?

— Мне жалко чайку.

— Тогда он умрет. Ты знаешь — у нас нет мяса.

Джованни вдруг весело подмигнул старику:

— Дай мне леску с маленьким крючком и насади на него шарик из хлеба.

— Это можно, — добродушно согласился Антонио. — Ну и хитрый же ты мальчишка! Не собрался ли ты ловить полевых мышей?

— Угадал, Антонио!

Орел поправлялся.

Он часами глядел на солнце, весь напрягаясь и расправляя, как для полета, крылья. Но лететь он еще не мог: правое крыло, пробитое дробью, заживало медленно.

— Погоди, не волнуйся! Ты у нас в неволе не засидишься, — говорил Джованни.

Он ловил для него полевых мышей, но вскоре, к удивлению рыбаков, орел стал есть хлеб — правда, сначала недоверчиво, а потом все смелее.

Рыбаки назвали орла Амико.

В конце августа (к этому времени ждали подхода макрели) с утра налетел юго-восточный ветер и развел на море крутую зыбь. Рыбачью лодку пришлось вытащить на берег, почти к самому бараку. Джованни нравились штормовые дни. Рыбаки отдыхали: кто сидел возле костра, кто занимался стиркой белья; другие курили крепкий табак и рассказывали интересные истории.

Алессандро Бадальо сражался в партизанском отряде «Стелла Росса», а об этом стоило послушать. Эмилио Фарини, красивый молодой рыбак, родом из Трапани, спас этой весной двух человек с «Сардинии» — танкера, загоревшегося в виду Катании. А Филиппо Рассели? Он когда-то был отличным стрелком — дважды попадал в подброшенную вверх шляпу. Но когда Филиппо послали в Африку убивать абиссинцев, он не попал ни в одного из них, словно его снайперская винтовка была сделана из кровельной жести…

Шторм грозил затянуться, и рыбаки приуныли. Если они пропустят макрельные косяки, все с пустыми карманами вернутся домой. Рыба уйдет через Мессинский пролив к берегам Палермо. А туда им не добраться. У них не было ни парусника, ни сетей: все приходилось арендовать у рыботорговца Аттилио Мартини.

Море не баловало рыбаков. Две-три корзины анчоусов — обычный улов артели. В полдень рыбу доставляли в лабаз синьора Мартини. Он забирал половину улова за невод и лодку, а за остальную рыбу платил по самой низкой цене.

Лабаз находился в шести километрах от барака, на скалистом берегу, так что в ветреные дни приставать к причалу было опасно. При лабазе имелась лавчонка, где отпускались в кредит соль, хлеб и табак и даже бразильские мясные консервы.

Свой долг Аттилио Мартини каждый рыбак записывал на листе плотной бумаги и хранил в вещевом мешке. Такие мешки висели в бараке над каждой койкой. И чего только не было там! Коробки с табаком, бритвы, старые башмаки, гребни, испорченные зажигалки и непременно одна какая-нибудь ценная вещь — свитер из австралийской шерсти или новая великолепная шляпа.