Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин

Весна Михаила Протасова

О ПЕРВОЙ КНИГЕ ВАЛЕНТИНА РОДИНА

Каждый раз, когда мне приходится напутствовать начинающего автора, я думаю: обернется ли проба его пера настоящей работой в будущем, не подведет ли он тебя и читателя?

Такое сомнение вполне объяснимо, ибо нередко случается, что шаги начинающего, даже очень уверенные и твердые, сбиваются после на хромоту, не приносят повторения победы. Но трудно поверить, чтобы сам молодой автор не жил надеждой на новый успех. Тут дело в том, как он отнесется к себе, сколько приложит усилий к достижению поставленной цели. В этом ему должно помогать и доброе слово доверия, с каким была встречена его первая книга. И так приятно бывает узнать впоследствии, что доброе слово дало начинающему толчок большой побудительной силы! Смотришь, а новая книга вышла лучше, значительнее первой. Значит, ты не ошибся в скрытых возможностях автора…

Знаю Валентина Родина года четыре. Наше знакомство началось с его просьбы прочесть кое-что из сочиненного им. Прочел и увидел: автор серьезно берется за дело.

С тех пор я познакомился с многими его рассказами, повестями. Одни были слабые, другие — удачные. Была среди них и повесть, давшая название этому сборнику. Можете мне поверить, что прежняя «Весна Михаила Протасова» значительно отличалась от этой. Способность автора усваивать критические замечания (если они верны), перерабатывать их, обращать на пользу себе — способность счастливая.

Надо бы здесь заметить, что стремление писать у автора — от любви к лесу, к нашей сибирской природе вообще, от тех конфликтов, что неизбежно возникают между человеком, его делом и тем, как этот человек выполняет свое дело, как поступает по отношению к другим людям, как хозяйничает в природе — рачительно или бездарно… Автор любит людей хозяйственных, деловых, любит труд и образец в труде. Причем носители этих качеств у него люди яркие, щедрые, наделенные духом и чувством возвышенным. Сам автор полон заботы о таких людях, как полон заботы о лесе, о его сохранности, ибо только тогда можно ждать и от леса пользы — доброй, неисчерпаемой. Связанный с лесом профессией, Валентин Родин знает много о нем. Знает из первых рук.

В чем зерно повести «Весна Михаила Протасова»? В прямоте, доброте, честности ее главного героя. Конфликт молодого мастера лесоучастка с начальником Гребневым, этим матерым и меченным множеством выговоров лесодобытчиком, и состоит как раз в том, как поступать: честно решать производственные дела (да и житейские тоже) или идти обходным, а точнее сказать — подлым путем? В повести сталкиваются, если так можно выразиться, вопросы хозяйственности и халатности, попустительства. А корни этого зла у Гребнева пущены еще с той поры, когда он был фигурой куда более крупной, чем теперь.

«Были времена, когда на выездном катере Гребнева стояло пианино, а дорожным буфетом командовала черноглазая, горячая характером Сима… инженер сплава… Как вырвутся бывало на речной обской простор… Что там Стенька Разин со своими строптивыми гребцами и уворованной княжной! Под рокот мотора в триста лошадиных сил четверо суток качаются перед глазами солнце, вода, крутые береговые яры, дикие луговины, белые от ромашек, ночные звезды и Симочкины жгучие глаза… А стерляжья уха, а раскаты грома по речным плесам от безудержной пальбы во все, что плавало, летало и прыгало вокруг!»

Но не трогает его очерствевшей души годами сложившаяся картина: что «…бревна густой лапшой пересыпали береговой яр на трехкилометровом расстоянии», что «…дно запани, где на воде собирали плоты, было устлано затонувшим лесом, и, когда река мелела, бревна высокими пнями торчали из воды», что «…из десяти поваленных деревьев пять в лесу оставляют».

Да, в Ургуле именно так и поставлено дело. Лес там просто искореняют без пользы и смысла. На участке большой недочет деловой древесины, Гребнев боится контроля, комиссии и молит стихию помочь ему, как было уже не один раз: половодье сорвет, унесет лес — лови его в море, считай!

Есть у Гребнева Щучья курья, что-то вроде палочки-выручалочки. Там — сплотки бревен, абы как закрепленные ржавыми гнилыми тросами, как попало уложенные. И Гребнев посылает туда мастера… для отвода глаз наблюдать за характером реки, которая вот-вот должна тронуться.

Но мастер Протасов — иной человек. Для него народное добро есть народное добро. Его надо беречь. Для Михаила Протасова дурно налаженное производство — это варварское отношение к природе, будь то сброс неочищенных вод, нефти или сведение лесов. Победа остается на стороне Михаила. Этого требуют правда жизни, веление времени…

Положительный (но не святой) Протасов сильно влияет на Гребнева, заставляет его волноваться, искать пути сближения с молодым мастером, что само по себе уже имеет значение.

Я умышленно подчеркнул вначале, что автор любит человека житейского, честного, делового, душевного, ладного, словом, хозяина-рачителя. И в рассказах (особенно в «Бобровых») мы тоже видим эту черту…

Напутствуя молодого автора, всегда хочется быть чуть-чуть снисходительным к его первому творению, к нему самому. Но этого делать нельзя: мера искусства должна быть высокой.

Надеюсь, что и читатель разделит со мной приятное чувство: в литературу влился еще один ручеек, пусть не такой шумный и бурный, но чистый и со своим голосом.

Владимир Колыхалов

Весна Михаила Протасова

Калистрат Иванович Щеглов заслонился рукой от солнца — посмотреть, что делают люди за его огородом и почему там рокочет бульдозер.

«Теперь только бди да бди, а то и огород лесом завалят», — подумал он в заботе.

Когда пригляделся получше — от великого гнева в глазах все поплыло. Поспешил в избу, трясучими руками нашарил за печкой ружье и снова в огород к тем людям. Бороду клином выставил, глаза выпучены, ружьем потрясает, а слов нет — один хрип горловой…

Мастер нижнего склада леспромхоза Михаил Протасов и бульдозерист Литохин, как увидели разъяренного Калистрата Щеглова, его ружье, оставили жерди, которые было сняли с изгороди, и поскорей к бульдозеру, заскочили в кабину. Бульдозер взревел, быстро попятился от изгороди на безопасное расстояние, поднял свою лопату и загородился ею на случай, если дед пальнет.

К тому времени у Калистрата прорвался голос:

— Всех порешу!