Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин Страница 2

Дед метался у разобранной изгороди, грозил ружьем, но стрелять не мог. Года три назад в стволе ружья раздуло патрон, и Калистрат выколотить его не сумел, только оборвал шляпку. Сходить в мастерскую ему было недосуг из-за неважности дела: в Ургульском лесничестве запретили охоту, сделали заказник, и ружье не требовалось.

Вспомнив об этом, дед несколько поутих, засомневался в своих силах, и, почувствовав это, Михаил Протасов решил вступить в переговоры. Он выпрыгнул из кабины, изобразил приветливую улыбку и осторожно двинулся к деду. Бульдозерист пошел следом. Так и двигались: впереди приземистый, но прямой, как шпилек, Михаил, за ним — высокий, увалистый Литохин.

— Не подходи! — срывая голос, закричал Калистрат. — Как есть обоих шлепну! Картечью заряжена…

— Ты что, дед, озоруешь? — остановился на полпути Михаил. — Не нужен нам твой огород. Вон, штабель обрушился и на запасной склад негде проехать. Дорогу через огород будем делать. Машины с лесом надо пускать, а разгружать места нет… — Мастер оглянулся на Литохина и, видя его полную поддержку, сделал еще несколько шагов. — К пахоте изгородь вам новую поставим и, опять же, первому огород вспашем… Ничего ему и не сделается…

Увидев, что дед опустил ружье и по своей глуховатости прислушивается к его словам, Михаил еще передвинулся к нему, разулыбался круглым, чернобровым лицом. Теперь их разделяла наполовину разобранная изгородь.

— Так что, Калистрат Иванович, успокойся — чего мы тут нарушим, то и построим. Заявляю без обмана и могу расписку в том дать.

Серые глаза мастера улыбались, а крупные зубы меж черноты короткой щетины усов и густых зарослей подбородка блестели ярко и нагловато. Калистрат приставил дробовик к ноге и, не находя еще нужных слов, взволнованно оглаживал седоватую бороду.

— У тебя, бесстыжего, совесть есть?! Глянь-ка кругом себя! Вон сколько лесу-то накострили, наворочали: ни проехать, ни пройти! Теперь уже до моего огорода добрались?.. Нет, ты вот не скалься, а посмотри человечьими-то глазами!..

Но Михаил и без того каждый день на работе глядел, как высокие штабеля бревен, завалы из сучьев и хлыстов березы, осины, сосны валом поднялись на задах Приречной улицы, теснили ее и грозили завалить весь поселок Ургуль по самые крыши. Апрельское солнце согнало снег, обтемнило всю эту валежь, и когда Михаил, невольно подчиняясь деду, поглядел — штабеля показались ему устрашающими. От старогодних остатков, от лихой вывозки нижний склад Ургульского леспромхоза был забит лесом до предела, да еще часть леса зимой была перевезена за Обь и уложена на Щучьей курье.

— Тебе, Калистрат Иванович, не впервые такое видеть, — согнав улыбку, вздохнул Михаил. — Не один ведь я наработал…

— Да кому нужна такая работа?! Прямо вредительство!.. Не один, не один… А ты не отвечаешь, что ли? — Борода Калистрата пикой снова уставилась в грудь Михаилу. — До чего дошло — штабеля разваливаются! А сколько лесу-то погноили… Хватит такое терпеть! Я вот напишу, куды следует, как вы с лесом варварничаете…

— Река вскроется — все в воду скатаем, поплавим. Будет порядок, Калистрат Иванович, — в надежде, что дед станет сговорчивее, твердо пообещал мастер и поглядел на бульдозериста. Тот одобрительно закивал.

— На посулы-то все богаты, — заметил Калистрат. — А пока, с этим порядком, ты иди к ейной фене и к огороду не подступай! Не дам проезду! Вали лес, куда хошь!..

— Несознательный ты, дед, ох и несознательный… — покачал головой Михаил. — Давно ли тебя на пенсию провожали? Самовар электрический подарили. Руководство к тебе со всем уважением, а ты…

Про самовар Михаил помянул напрасно. По недосмотру бабки Щеглихи, он сгорел на второй день после проводин. Припомнив это, дед вновь разгневался.

— Ах ты, молокосос! Самоваром меня попрекаешь?! — вскричал он и, погрозив ружьем, приказал: — А ну, поставь жердины на место! Я вас не просил разбирать…

Когда Михаил с бульдозеристом поправили изгородь, он сказал:

— А теперь катитесь, откель приехали! — и, положив ружье на плечо, неторопливо зашагал к дому.

— Как за свое, так с ружьем кинулся — озверел, что ли? Раньше он вроде не был сквалыгой, — заметил вслед Калистрату бульдозерист Литохин.

— Да-а, поддал жару… — протянул Михаил. — Вот до чего дошло, до какого позора доработались!..

Гнилой штабель обрушился и завалил проезд как раз возле огорода деда Щеглова. Минуя этот завал, Михаил по бревнам пробрался на запасный склад Зелененький, хотел посмотреть, нельзя ли в другом месте проделать туда дорогу. Кроме того, надо было прикинуть, много ли там можно уложить хлыстов.

Года три назад здесь, на крутом высоком берегу, была небольшая ровная лужайка. С дальнего края ее пересекал глубокий овраг, по краям которого росли высокие мачтовые сосны. Склоны оврага и берега застилали кусты талины, черемухи, смородины и волчьей ягоды. Со стороны поселка густо стоял молодой сосновый лес и начинались огороды.

Летом в солнечном затишье лужайка весело пестрела цветами ромашки, клевера, репейника, звенела от стрекота кузнечиков. По лужку к берегу между соснами и кустарником по крутому склону извилисто сбегала тропа: к пойменным лугам, озерам, протокам и речным омутам.

Сколько раз Михаил ходил по этой тропе косить сено, рвать черемуху, рыбачить или стрелять уток! Возвращаясь, непременно здесь устраивал перекур, отдыхал, приводил себя в порядок. Приятная была полянка, но места на берегах под укладку леса не хватало, и новый начальник участка Андрей Никитович Гребнев велел расчистить луговину под буферный склад. Бульдозерами сосны завалили, сбили под берег, кустарники срезали и всю эту площадь в первую же осень завалили лесом. К сплаву подавать бревна было затруднительно из-за очень крутого берега, и лес с этого склада не убывал.

Михаил забрался на старый прошлогодний штабель.

Разогретые весенним солнцем бревна источали густой запах прелого корья, смолы, гнили. Михаилу почему-то припомнились телеги, сыромятная кожа сбруи, лошади и то время, когда они жили на Протасовском кордоне, а отец Михаила работал лесником.

Некоторые штабеля на Зелененьком лежали третий год, и торцы бревен выглядели одинаково сизыми, грязными — не сразу узнаешь, где лежит сосна, а где береза или осина.

Оглядывая неуютное, серое нагромождение подгнивших бревен, Михаил вздохнул: проехать сюда, минуя огород Щеглова, негде, и места для укладки