Владимир Ставский - Сильнее смерти

Владимир Ставский

Сильнее смерти

Героической Красной армии с преданностью и любовью посвящаю эту книгу

По коридору громыхают сапоги, на недописанный плакат падает тень.

— Опять несет кого-то! — ворчит Костя. Отводит с бумаги кисть. Краска звонко капает на чистые доски пола. — Чорт их носит! — Спохватившись, он сует кисть в горшочек, свирепо оборачивается, и по смуглому лицу его расплывается улыбка.

— Здорово, Леонид Сергеевич!

В серых просторных глазах Кости сверкает уважение и любовь. Военком дивизии Дегтев, пригнув широкие покатые плечи, глядит на плакат.

— «Товарищи! Кровожадные псы Антанты...» — читает он вслух.

- Начал придираться! — обрывает, вспыхнув, Костя.

- Ну, как плечо? — заботливо спрашивает Дегтев.

Костя вскакивает в стойку, сильно разводит руками, сопя, вздыхает через нос.

- Ого!

- Через неделю в часть! — улыбается Костя. — Хватит с меня подивов!

- Ну, ладно, ладно! Я к тебе по делу. Идем-ка!

Они шагают по солнечной и пыльной станичной улице. Рядом, с огромным, грузным военкомом Костя Борисов словно подросток. А он выше и крепче своих девятнадцати лет. Худое тело его стройно и гибко. Молодые сильные мускулы уже втянуты в работу. После городского училища три года в сортировке на писчебумажной фабрике, потом комсомол, потом по мобилизации комсомола четыре месяца на командных курсах и вот уж второй год на фронте. Сейчас, после ранения в плечо, Константин Борисов, командир пулеметной роты, живет при политическом отделе дивизии, помогает товарищам.

- Ночью опять перебежчики были с той стороны! — тихо говорит Дегтев. — С Восточного маяка прибежали. Прожекторные зеркала, черти, приволокли!

- Здорово! — радостно вскидывается Костя, но, взглянув в озабоченное, заросшее щетиной лицо военкома, тревожно спрашивает: — Что-нибудь сообщили?

- Ничего не разберешь! Донские части ушли на Сиваш. Корниловская дивизия - под Перекоп...

Сразу за хатами станции - многосаженный глинистый обрыв. Внизу гулко грабастает о берег прибой. Далеко - по Керченскому проливу - стремительная леванта[1] гонит с юга зеленые в гулких гребешках и оттого страшно холодные волны. За проливом в синей дымке плавает Крым. Угрюмо выпирают громады мысов на концах пролива. Меж ними, в волнистых складках гор, у самой воды лежат розово-белые пятна Керчи, селений. Видны дымные трубы Брянского металлургического завода.

- Говорят, пальмы там так растут! — мечтательно вздохнув, говорит Костя.

Дегтев, дико взглянув на него, бубнит:

- Пальмы? Нам белые могут баню задать. Ты же сам провожал корпус Гая на польский фронт. Сколько нас тут!

- А чего же разведка спит? — возмущенно замечает Костя.

«Как огонь, быстрый!» думает Дегтев, ласково обнимая Костю.

- Я то же думаю. Ну, пошли в штаб.

Около штаба, поместившегося в школе, лениво балагурят в душной синеватой тени коноводы, ординарцы. Ветер сбивает в метлы густую и мягкую листву акаций, пожелтевшую от жары. В открытые окна слышны мягко-гнусавые гудки полевых телефонов, выкрики связистов, вызывающих полки.

- Никого не пускай, — говорит Дегтев вытянувшемуся белобрысому секретарю и пропускает Костю впереди себя. — Иди-ка смотри.

На карте Крыма и кубанского побережья, висящей на стене, покрытый густыми коричневыми пятнами гор полуостров высится в плотной, волнующей синеве морей, цепляясь за материк узкой полоской Перекопа да Чонгарским мостом на желтом песке Арабатской стрелы.

С кубанской стороны в Керченский пролив далеко выдаются две косы: Чушка - близ Азовского моря и Тузла - немного южнее Таманской станицы.

- Смотри, какой у нас берег! — Дегтев тычет огромным жестким пальцем в извилистые узоры приазовского побережья: — Тут сотни верст кругом камыши да лиманы. Прозеваешь - да-ле-ко в тыл заскочат.

- Не надо зевать! — строго окликает Костя.

Дегтев нетерпеливо щелкает пальцами, смотрит в окно. Вдруг сурово и вместе с тем ласково говорит:

- Я, Костя, решил тебя послать в Крым на разведку.

- Меня? — восклицает Костя. — Меня? В Крым?.. Ну, уж нет! Брось шутить, Леонид Сергеевич!

- Не шучу, Костя! Надо итти!

- Да я же не умею! Не знаю я!

- Кое-что расскажу. А больше самому соображать придется.

- Я не...

- Да ты подумай! — обрывает Дегтев и склоняется над бумагами.

В комнате тихо. Ноет, стучится в окно большая синяя муха, из-за стены слышится невнятный разговор.

- А как туда попадешь-то? — вскидывается Костя.

- На лодке ночью переправим.

Снова падает тишина, и жужжит муха.

И сердце Кости отчаянно колотится.

«Может быть, и надо итти! Да ведь жутко-то как!» думает Костя, глядя в окно на против - на синие очертания крымского берега. Вспоминает: в восемнадцатом году тихим вечером идет заседание комитета комсомола. В большой комнате пересыльного пункта при станции сумрачно, еле видны лица. Докладчик рассказывает о текущем моменте, о том, что со дня на день вспыхнет революция на Западе... Перед заседанием докладчик говорил Косте, смеясь: «Если нападут, до Москвы отступим, запремся там, а своего добьемся». И в голосе докладчика такая страсть и волнение, что Костя весь горит, и напряженный взор его уже ловит на тусклых стеклах отблески не заката, а пламени восстаний.

- Если бы можно было дивизию оставить, я бы сам отправился! — тихо говорит военком.

- Ну уже нет! — перебивает Костя. — Отправлюсь я!

- Ни на миг в этом не сомневался!

Костя порывисто шагает к нему.

Дегтев роется в куче потрепанных, старых документов на столе.

- Лучше не может быть! — говорит он, подавая Косте рваный листок. — Тут отметки этапных комендантов, и уволен был этот перебежчик вчистую от военной службы. Так?

- Хорошо!

- Самое главное, по-моему, — перебраться на ту сторону да отойти подальше. По берегу конечно сильная охрана. А дальше ты по всему Крыму гуляй... Садись за карту, выучи ее.

Он вынимает из планшетки, раскладывает шуршащую, ломкую карту на столе, тычет карандашом.

- Тут, тут, тут стоят кубанские дивизии. Ты идешь вот тут, по маршруту...

Костя всматривается в тонкие черточки дорог, коричневые точки хуторов и селений. Повторяет непривычные татарские названия. От напряжения ломит в глазах. Карта сливается в синее пятно.

- Лучше бы дал мне хоть книжку почитать, как это делается! — говорит Костя, вздыхая.

- Нам старое не годится! — серьезно и тихо отвечает Дегтев. — Ну, узнаешь, что еще Иисус Навин - об этом в библии говорится - посылал соглядатаев в землю Ханаанскую. Узнаешь, что Наполеон говорил: «Лучше сто шпионов впереди, чем сто поваров сзади». Ну, узнаешь ты, какая это была сволочь - все эти шпионы. А мы лучших наших ребят посылаем. Думаешь, мне легко тебя посылать? Надо выяснить. Если белые из Крыма вырвутся, что они наделают? Нам надо всем, как один, стоять. Теперь уже недолго до конца!

- Кто будет переправлять? — спрашивает Костя. — Я ведь моря совсем не знаю. Первый раз...

- Так и наша такая революция первый раз!

- Как стемнеет, тебя и отвезут. Ребята надежные! А мне уже надо трогать.

Костя молча сжимает протянутую ручищу. Дегтев порывисто обнимает его и быстро, не оборачиваясь, уходит за хату. Слышится резкий окрик, фыркают кони, глухо бьют копыта.

Костя с щемящей сердце тоской вслушивается в замирающий топот. Потом идет через рыбацкий поселок, ныряя под растопыренные на кольях и веслах тяжелые мокрые сети.

Под невысоким обрывчиком шорохтят мутные желтые волны Азовского моря. Метрах в ста от берега чернеют, болтаясь, бочковатые поплавки высыпанных рыбацких снастей. На отмелях начинающейся от хутора косы Чушки вывертываются, играючись, черные тупорылые дельфины. Пылающий и словно звенящий диск солнца, тускнея, снижается в сизо-молочную слитную мглу неба и моря. Костя подсаживается к дружному ряду красноармейцев на обрывчике, вслушивается. Верхняя губа его, крупная, изогнутая, как татарский лук, смешно вздергивается кверху.

На плечи его наброшен порыжелый английский френч с хвостатыми львами на крупных пуговицах. Под френчем - гимнастерка с дырочками и петлями на плечах из-под погонов.

Красноармейцы оглядываются и продолжают разговор.

- Понятно, денег при коммунизме не будет! — уверенно говорит седой боец с большим, через все лицо, багровым сабельным рубцом, от которого, как ноги гусеницы, отходят белые следы лазаретных швов.

- А как же будет? — испуганно спрашивают его.

- Да так и будет! Поработаем мы - тут тебе в книжку записывают. Потом идешь на склад. «Чего тебе, Иван Иваныч? Выбирай!» говорят...

- Скильки по хатам грошив пропадэ в глэчиках! — вздыхает молодой. — Богато понаховано бамажек!

«Да! Когда-нибудь ни денег, ни торговли не будет! Одни продукты!» думает Костя, улыбнувшись.