Ольга Гуссаковская - Перевал Подумай

Ольга Гуссаковская

Перевал Подумай

Города создаются руками,

Как поступками — слава и честь.

Глава I

За окном самолета возникла неясная тень. Валя не сразу поняла, что это такое. И только когда тень уплотнилась, а затем словно бы распалась на темные мерцающие спицы, она догадалась: винт мотора. Он останавливается!

Но самолет продолжал лететь. Прямо под ним расстилался облачный фронт, похожий на бескрайнюю заснеженную равнину. Казалось, что самолет катится по земле. Наверное, именно это помешало Вале испугаться по-настоящему. Она заглянула в темные глаза сидящего рядом мужчины. Останавливающийся винт был виден пока только им двоим. Другие увидят не сразу. А может, вовсе не увидят, не успеют? Валя закрыла лицо руками. Сосед быстро нагнулся к ней:

— Спокойно. Не надо паники. Если вышел из строя только один двигатель — еще не все потеряно: ИЛ-14 — надежный самолет.

Он говорил отрывистым, требовательным тоном, но негромко. Его слышала она одна.

И Вале стало легче. Действительно, что изменилось бы от ее крика? Но неужели никто не видит, кроме них? Нет… За ними спокойно дремлют парень и девушка. У девушки рыжие, просто-таки огненные волосы, а парень очень красив, Валя приметила его еще при посадке. Брюнет с синими глазами. Кто они? Но не все ли равно теперь?

За окном лопасти винта провернулись еще раз, другой и замерли. А самолет все еще летит. Только, словно закладывая глубокий вираж, начал крениться набок.

По проходу быстрее, чем обычно, прошла молоденькая стюардесса с белым фарфоровым личиком.

— Товарищи пассажиры! Прошу всех пристегнуть ремни, с мест не вставать! Наш самолет по техническим причинам будет совершать посадку на запасном аэродроме. Повторяю: с мест не вставать!

— Что это? Никак, гробануться собираемся? Согласно купленным билетам? — с наигранной бодростью спросил чей-то сочный баритон, но неловко охрип на последнем слове и смолк.

— Товарищи! Еще раз прошу: оставайтесь на своих местах! — настойчиво повторила стюардесса.

Она стояла посреди прохода, подтянутая, прямая, и Вале стало стыдно за свой страх. Одно дело — сидеть на своем месте, а если на тебя все смотрят? Тогда как?

Сосед протянул руку и решительно застегнул и проверил Валин ремень. Так же основательно пристегнулся сам. Глаза его по-прежнему не отпускали Валю, и на какую-то секунду она почти успокоилась.

А дальше самолет начало трясти так отчаянно, что осталось одно-единственное отвратительное, тянущее чувство тошноты и страха, да еще — в редкие минуты просветления — Валя ощущала руку, которая крепко стиснула ее тонкие пальцы.

И вдруг все кончилось: самолет тряхнуло еще раз, другой, но уже по-иному. Он коснулся земли, побежал, остановился.

И тут наступила разрядка. Не слушая никого и ничего, люди разом кинулись по узкому проходу. Точно с ними могло еще что-то случиться, точно беда гналась за ними по пятам. Рука незнакомого соседа и тут удержала Валю. А рыжая девушка тоже не сдвинулась с места и парня не пустила. Они четверо последними покинули самолет.

Их встретил тихий осенний день. Аэродромное поле напоминало чашу с отбитым краем. Впереди, где светлел разлом, уходило в бесконечность море. Оно было строгого серого цвета, и даже небо над ним отражало этот пепельный переливчатый цвет. В неизмеримой выси небо перекрещивали полосы перистых облаков. А сопки по краям чаши сгорали в пламени осеннего пожара. Синеватые облака тумана казались дымом над неподвижным огнем лиственниц. Лилово-сизый кустарник дотлевал у подножия, как угли.

В этой тиши и покое нельзя было даже представить, что лишь недавно всем грозила смертельная опасность.

Валя остановилась на краю поля, не понимая, что ей так мешает видеть? Точно пелена перед глазами… Подняла руку и только тут догадалась — волосы. Они рассыпались в самолете и теперь растеклись по спине, по плечам, упали на глаза. Ее волосам не зря завидовали девочки в детдоме, где она росла. Ни у кого не было таких. Густые и прозрачно-светлые, как медленно текущий мед. Что с ними делать теперь? Ни одной шпильки не осталось… Наскоро перекинув пряди через плечо, она начала заплетать косу.

Странное чувство пустоты: точно ты одна на всем свете, хотя кругом — люди. Суетятся возле их самолета и через поле тоже бегут. Аэродром запущенный, наверное старый. Между плит кое-где пробивается трава. И вместо стекла и бетона аэровокзала — деревянный потемневший теремок. А может, здесь и всюду такая глушь? Как-никак Крайний Север…

Маша писала: «Ты не думай ничего. Город у нас красивый и современный». Вот уже для нее этот город — «у нас». А недавно «у нас» был Братск. Они там и познакомились, работали вместе на стройке. Теперь она приедет к Маше, и для нее тоже «у нас» станет здесь, на Колыме. Если бы не вынужденная посадка, уже были бы в Синегорске[1].

А где же все остальные пассажиры? Где ее сосед? Валя оглянулась. Ушел… Нет, вон он стоит в конце поля, разговаривает с какой-то женщиной. Махнул рукой, зовет. Около них и та, рыженькая, со своим парнем.

Женщина, с коричневым от загара лицом и крепко, по-мужски зажатой в зубах папиросой, сразу же уставилась на Валину косу.

— Зря, девка, такое богатство на Север привезла. Потеряешь! Ладно, — обратилась она ко всем, — пошли в дом, чего же стоять-то?

Валя несколько ошеломленно посмотрела на нее, потом на своего соседа. Он улыбнулся:

— Пойдемте. Надо отдохнуть, привести себя в порядок. Это моя хорошая знакомая, — кивнул он в сторону женщины, — Зовет к себе, тут рядом.

Та кивнула:

— Да, давненько знакомы. Сколько раз сюда приезжал — и не счесть, пока у нас тут новый клуб строили. — Опять покосилась на Валю. — Да, а я и не спросила, Наталья-то Борисовна как поживает? В отпуск не собирается? Или вы вместе полетите?

— Спасибо, хорошо живет, — спокойно ответил мужчина. — А насчет отпуска не знаю — неясно еще, как получится… Не все ведь от меня зависит. Дела…

Обычный разговор, обычные вопросы и ответы. А у Вали вдруг сжалось сердце. Наверно, наступила расплата за пережитое. По лицу невольно покатились слезы. Женщина, взглянув на нее, заторопилась:

— Идемте, идемте! Видите, человек с ног падает. Подумать, такая кроха и в какую страсть попала!

На этот раз Валю не обидело даже слово «кроха», подчеркнувшее ее маленький рост, — она действительно слишком устала от всего.

Вечером того же дня Валя сидела на теплой, нагретой солнцем завалинке гостеприимного дома. Рядом с нею — рыжая ее попутчица, Зина.

Девушки познакомились и быстро сблизились, а из дому вышли потому, что обе не любили питейные застолья. Пусть мужчины сами.

Над бухтой повисло белое низкое и плотное облако — не то туман, не то дым. Валя нигде еще не видела такого слепого неба и такой слепящей, как белый расплавленный металл, воды. Вот он — Крайний Север…

Зина рассказывала о себе так, словно знакомы они сто лет:

— Уж и не знаю, какой из Димки старатель? Да туда всех-то и не берут, поди… Задурил ему голову один колымчанин. В Москве в ресторане встретил. Я тебе не говорила, мы же на Новом Калининском работали. Ты не думай, Димка, когда хочет, все может, даже альфрейные работы. Я против него — ничто. Ну вот. Там он его и встретил, человека этого. Отпускник, широкая душа. А имя и не выговорить — Вержбловский, Леопольд Казимирович. Он Димке и рассказал про старателей, обещал устроить. Я, говорит, все про Колыму знаю, что людям известно, а что нет — тоже знаю. Трепач, по-моему: очень уж говорит красиво.

Она вдруг смешно оттопырила нижнюю губу и заговорила чуть в нос:

— Молодой человек, внешность — ценный капитал, учтите это! Ваше лицо напоминает небо перед пургой: синие глаза — осколки неба сквозь черные тучи. Знаете, об этом у какого-то поэта хорошо сказано, но забыл сейчас у кого. А может, у меня самого? Я ведь тоже балуюсь поэзией. Так… в свободную минуту. — Зина опять перешла на свой обычный тон. — Трепач, верно?

— Похоже, — согласилась Валя. — Я тоже не люблю таких… со слишком легкими и красивыми словами.

— Ну, конечно же! — бурно обрадовалась поддержке Зина. — Я так Димке и говорю, а он не слушает! Ничего, работу мы в городе найдем — маляры везде нужны, и ни в какие старатели я его не пущу!

Валя позавидовала ее уверенности. Не то чтобы ей не хватало своей, она же была бригадиром там, в Братске, и все у нее шло как надо. Но это только с девчатами, а не в личной жизни. Никогда и ни о ком не могла она сказать так, как говорила Зина: «Не пущу».

— Девушки, где вы там? Нам скучно! — Это позвал хозяин дома — разбитной, веселый рыбак. А Вале вдруг захотелось, чтобы ее позвал сосед по самолету, позвал именно ее, а не Зину.

Она уже знала, что зовут его Александр Ильич Ремезов и что он — архитектор. Знала, что есть у него жена, Наталья Борисовна, а попросту — Ната. Час или два спустя после их приземления он позвонил ей по телефону и без конца повторял, что ничего страшного не случилось, а она все не верила, заставляла его искать какие-то новые успокаивающие слова. Сквозь щелястую дверь кабины Вале все было слышно… Видела она и то, что не очень он молод, ее сосед по самолету. Спереди темные волосы тронула проседь, и даже в густых, заламывающихся от малейшей перемены настроения бровях тоже есть редкие белые волоски. Но какое ей, собственно, до него дело?