Евгений Дубровин - Шотландский блокнот

Евгений Дубровин

ШОТЛАНДСКИЙ БЛОКНОТ

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

в которой двадцать шесть путешественников делают попытки спеться. Юлий Цезарь каркает о крушении, и оно происходит. Приключения начинаются. Нападение велосипедистов. Девушки-тюльпаны. Чудо из чудес – черная ворона. Поющий танк. Заяц, пытающийся взлететь.

В автобусе мы исподлобья рассматривали друг друга. Что каждый из себя представляет? Настоящий ли путешественник или так, едет просто от нечего делать? Мысленно даем оценки. Первые симпатии и антипатии. Мне лично, например, не нравится полный черный парень с глазами навыкат. Без конца острит и пристает ко всем с разной чепухой. Зовут Юлием. Подумаешь, Юлий Цезарь. Вон тот, увешанный фотоаппаратами, уже что-то строчит в блокнот. Вот этот – настоящий охотник!

Лиля, старшая группы, стоит впереди, улыбается и шевелит губами. Она не молится: она считает нас в десятый раз. Вдруг кто отстал!

Но разве можно отстать, если через четыре часа ты будешь в Лондоне, а через день услышишь пронзительные вопли шотландской волынки.

Автобус мчит нас в Шереметьево. Мелькают заснеженные поля, темные ели, черными зайцами скачут вбок проселочные дороги.

По пути были распределены обязанности. Юлий Цезарь получил власть диктатора. Он – Главный хормейстер и Великий виночерпий. Музыкальные и административные таланты Цезаря стали раскрываться немедленно. Первым делом он изъял у нас в общественный фонд спиртные запасы, а затем приступил к проверке голосов.

– Скажите «а», сэр. Леди, возьмите «соль». Пойте, светики, не стыдитесь.

Через пять минут мы уже дружно ревели «Я люблю тебя, жизнь». Цезарь метался по проходу между сиденьями, морщился и хватал себя за волосы:

– Боже мой, настоящий докакофонный оркестр. В Англии нас растерзают поклонники.

Гигантская серебристая птица покрыта изморозью. На белом поле вокруг нее – ниточки следов. Значит, экипаж уже на местах. Стюардесса встречает нас в самолете в теплом пальто и шапке.

– Скоро жарко будет, – улыбается она.

– Вы считаете, что мы попадем в ад, а не в рай? – осведомляется Юлий. – Нехорошо-с. Стюардесса должна быть оптимисткой.

Вскоре действительно становится жарко. Мы летим возле самого солнца, над белым небом. Высятся воздушные замки, текут молочные реки в кисельных берегах, пасутся курчавые барашки. Иногда мимо пронесется баба-яга на метле или китайский дракон. Сказочный мир. Так и кажется, что появится старикашка бог в белом маскхалате, с нимбом и посмотрит на нас из-под руки.

Почти всех наших укачало. Лиля больше не похожа на руководителя группы. Она – просто женщина, которая боится высоты. Руки вцепились в кресло, взгляд устремлен на спасительный синий пакет. Увешанный аппаратами Алик фотографирует носом потолок. Один лишь Юлий Цезарь острит.

– Сегодня я видел во сне мою умершую бабушку. Она всегда является перед тем, как мне разбиться.

Я смотрю на работающее крыло. Оно дрожит от натуги. Кажется, посильней ветер – и оно рассыплется на тысячи кусочков и заклепок. Вон уже отделился довольно крупный кусок. Он наполовину вышел из паза и словно задумался, выпадать ему или нет. Это так нужно или небрежность механика?

– Юлий, а Юлий, поди глянь.

Цезарь заглядывает в окно и слегка изменяется в лице.

– Кажется, мы падаем, – говорит он шепотом.

Я касаюсь лбом холодного стекла. Самолет явно идет на снижение. Мелькают разорванные в клочья облака, сквозь них проступает чернота земли. Странно… До Лондона еще сорок минут лёта.

Приближающуюся землю увидели и другие. В самолете – легкое возбуждение. Даже Лиля оставляет свой пакет и тянется к окну.

– Пристегивайтесь к креслам. Может быть, поможет, – советует Юлий.

Земля все ближе. Уже отчетливо видны поля, дороги, домики городков. Вдруг дверь кабины летчиков открывается и появляется улыбающаяся стюардесса.

– В Лондоне только что выпал полуметровый снег, – говорит она. – Такого не было уже сто лет. Аэропорт реактивные самолеты не принимает. Мы садимся в Амстердаме.

– Ура! – орет Юлька.

Каналы… каналы… каналы. Можно подумать, что мы повисли над Марсом. Прямые, кривые, широкие, узкие. Продольные, поперечные. По каналам движутся суда, по мостам проскакивают разноцветные тучки – автомобили – и уносятся за горизонт, в туманную дымку.

Зеленые поля, красные аккуратные домики, серое море, синее небо, – наверно, по этим местам бродили герои Андерсена.

Еще ниже. Тень от самолета бежит по крышам городков. Раз, два, три – один городок, раз, два, три – другой… Черепичные крыши, остроконечные башенки, декоративные садики, широкие массивные дороги. Добропорядочная, аккуратная, упитанная Голландия ждала нас.

Толчок. Мелкая тряска. Опять толчок. Солнце. Зеленая трава. Голубые тени. Неужели где-то еще есть снег?

Полтора часа, волнуясь, ждем в аэропорту вестей из Лондона. Генеральный представитель Аэрофлота в Нидерландах, вежливый медлительный мужчина, считает, что нам надо подождать оформлять визы в Голландию. Вдруг снег в Лондоне перестанет идти?

– Ну и пусть перестанет! – горячо убеждает его Юлий. – Нам бы хоть одним глазком взглянуть.

Другие тоже просят. Лиля недовольна.

– Ребята, надо быть сдержаннее, едем же к англичанам. Они не любят эмоций.

Генеральный представитель улыбается и пожимает плечами. Ему осточертела Голландия, неужели есть люди, которым интересно в Амстердаме?

Снег в Лондоне все идет, и нам выписывают визы. Наскоро устраиваемся в отеле, сбрасываем пальто, надеваем плащи. Шумно сбегаем по лестнице. В вестибюле хозяин объясняет, как пройти к центру города.

– У меня первый раз останавливаются русские. А говорили – вы угрюмый народ.

Гурьбой вываливаемся на улицу и сразу оказываемся во власти велосипедистов. Они завладели городом. Мчатся по улицам, стоят на тротуарах, чинят машины на балконах. Автомобилей почти не видно. Красный свет – нога в сторону, подруга соскакивает с багажника, и перекресток взят в кольцо. Зеленый свет – короткая суета, велосипеды оседланы, и летучая армия понеслась дальше. Мелькают стройные ножки голландок, развеваются по ветру прически-тюльпаны, пищат сигналы.

Медленно бредем по городу. Амстердам залит солнцем. Посреди улиц плещутся все в бликах сонные каналы, летают крупные чайки. Чаек так много и они так свободно держат себя, что мешают уличному движению. Чайки сидят на крышах автобусов, разгуливают по набережным, охотно позируют перед объективом. В конце концов мы так привыкли к их присутствию, что когда увидели в «чаечной стае» обыкновенную ворону, она нам показалась очень удивительной. Разгуливает в белой кипени, черная, важная, клюет какую-то чепуху. Нашла себе подруг. Попробуй здесь примени пословицу о белой вороне.

Странный город Амстердам. По его улицам ходят парусные шхуны, на стенах домов крутятся декоративные ветряные мельницы. Уличное движение здесь регулируют женщины и дети, одетые в специальную форму, а полисмены стоят в нишах домов. И везде – живые тюльпаны. Их несут в руках, выставляют в витринах, продают на углах. Девушки словно тоже подделываются под тюльпаны. Они – тонкие, изящные, будто стебельки; волосы спадают свободно до плеч и загнуты концами внутрь, наподобие опрокинутых тюльпанных головок.

Солнце все ниже. На каналы от высоких черных домов с большими окнами, обведенными белой краской, ложатся длинные тени. Пора возвращаться в гостиницу. Идем, рассматривая украшенные ветряными мельницами и цветами витрины. И вдруг – звуки печального вальса вперемежку с резким дребезжанием. Сильная, красивая мелодия заполнила улицу, но нельзя понять, откуда она идет. Мы недоуменно оглядываемся. Прохожие же бегут, не обращая на музыку никакого внимания. Ах, вот оно что! Из узкого переулка медленно выкатывается непонятное сооружение. Танк не танк, сортировка не сортировка. Машину толкают сзади двое мужчин в комбинезонах. Весь «экипаж» состоит из четырех человек. Третий крутит ручкой колесо-маховик, а четвертый бежит впереди процессии, трясет жестяной коробкой с мелочью и что-то пронзительно кричит. Из недр танка-сортировки вырываются прекрасные звуки грустного вальса.

Это громоздкое сооружение – всего-навсего шарманка. Шарманка на улицах Амстердама! Мы хватаемся за фотоаппараты.

Мужчина с коробкой издает предостерегающий крик. Звуки обрываются. Трое быстро забегают вперед машины и, испуганно оглядываясь, начинают торопливо запихивать ее в переулок, как прячут от посторонних глаз в ящик стола слишком большую вещь.

Звуков шарманки долго не слышно, потом вальс звучит совсем в другом месте. Мы не понимаем, в чем дело. Почему испугались нас эти люди? Может быть, они боятся попасть в газеты? Переводчика среди нас нет.

Немного огорченные, идем дальше. Уже стемнело, зажглись фонари, огни реклам, на старинной башне посреди площади пробили часы. От каналов, налитых огнями, поднимается легкий туман. На фонарных столбах возле воды сидят притихшие чайки.