Ефим Гринин - Золотые коронки Страница 10

— Даю вам три часа на отдых — и за работу.

Деловой разговор был окончен. Капитан смущенно сказал:

— Вечером кино, Николай Артемьевич, около памятника. Говорят, «Актриса», но точно неизвестно.

Майор засмеялся. Он знал причину смущения помощника. Кино было страстью Сотникова, мечтавшего после войны вернуться к своей профессии художника-декоратора. Ради кино капитан менял с товарищами одно вечернее дежурство на два ночных. Кроме того, у капитана было не так много времени для встреч с маленькой смуглянкой в форме сержанта, которую звали Маринкой и которая была радисткой на РАФе. А что может быть лучше для свидания, чем проводы после кино?

Правда, майору не по душе была Маринка. Превыше всего он ценил в женщинах постоянство и верность. А легкомысленная Маринка крутила голову не только Сотникову, но и лейтенанту Турушину из армейской газеты. Майор про себя называл Маринку вертихвосткой и надеялся, что Сотников раньше или позже поймет это. Но лишать капитана кино было бы нехорошо, и он сказал уклончиво:

— Ладно, Петя, посмотрим эту «Актрису», если ничего не случится. Давай иди завтракать и спать.

На сельской площади, возле деревянного обелиска героям гражданской войны, бомбы обезобразили каменный склад и магазин сельпо: ни одной рамы не уцелело в огромных окнах, в стенах зияли большие отверстия, штукатурка обвалилась. Но толевая крыша над половиной здания каким-то чудом сохранилась.

Армейский ДКА использовал это здание как зрительный зал. Конечно, на концертах ансамбля песни и пляски и во время кино зрители должны были стоять, но это считалось в порядке вещей. В такие вечера в импровизированном зале собирались офицеры штаба, красноармейцы, чинными группами приходили принаряженные сельские женщины.

Ефременко и Сотников чуть не опоздали к началу сеанса. Они собрались идти, когда старший лейтенант Белов доложил, что к майору просится ездовой комендантской роты Шрамов.

— Шрамов? — переспросил майор. — Не помню такой фамилии. Пусть зайдет.

Пожилой красноармеец вынул из-за подкладки пилотки и отдал майору смятую записку, на которой было написано: «Магазин № 6, улица Ленина». Майор вопросительно посмотрел на красноармейца, тот торопливо объяснил:

— Нашел я, значитца, товарищ майор, эту записку в избе. Оно могёт и ничего, ну сумлеваюсь я об своей хозяйке, то есть, где меня на квартеру постановили. Сама молодая еще, годов тридцать ей, и видная из себя. Живет чисто, и никого при ней из сродственников нет. И скажите, товарищ майор, на этой неделе три раза в Ростов ездиет. Спервоначалу я, было, подумал, спекулирует она. Да, скажите, ничего не привозит из города и туда без груза снаряжается. А суседка ейная — я тут с ней познакомился, — солдат вдруг запнулся, и его небритое потертое лицо густо покраснело, — говорит про мою, то есть, хозяйку, будто она с немцами тайком баловалась…

— И вы решили сообщить мне? — закончил майор.

— Так точно, товарищ майор, — обрадовался помощи красноармеец и еще раз повторил: — Могёт быть и ничего, а могёт и какая загвоздка, дело ж военное. Нынче она вот-вот возвернулась и при ней ничего…

Майор расспросил красноармейца, похвалил его за бдительность. Шрамов неловко откозырял и ушел.

— Не из нашей ли это оперы солистка, товарищ майор? — живо спросил капитан.

— Не исключено, — сказал майор. — Значит, делаем так: после кино пройдемся туда, проверим в целях профилактики.

Капитан вздохнул с облегчением.

— Сразу после кино, товарищ майор, или минуток тридцать вы мне дадите?

Хитрая улыбка майора свидетельствовала, что он понимает, зачем капитану эти полчаса.

— Посмотрим по ходу дела!

Отвечая на множество приветствий, они прошли по площади. Ефременко скользил улыбчивым взглядом по оживленным лицам военных и женщин.

— Обрати внимание на девчат, Петя, — негромко сказал майор. — Хохочут, как ни в чем не бывало, будто война уже кончилась и передовая не в шести километрах.

— О, они еще поплачут, Николай Артемьевич, когда мы двинемся вперед.

Из-за угла вышли Маринка в пилотке на густых черных кудрях и щеголеватый лейтенант Турушин. Маринка еще издали призывно махнула рукой Сотникову. Майор отвернулся, потом не спеша зашел внутрь здания и, будучи дальнозорким, стал на свое обычное место у задней стенки.

Он с удовольствием смотрел «Актрису». Музыка и арии из любимых оперетт навевали воспоминания о жене, о Ленинграде. Когда кончалась часть и киномеханик зажигал свет, Ефременко разглядывал публику. Сотников и Турушин с Маринкой стояли недалеко от экрана. Сбоку толстый майор из оперативного отдела и начальник санслужбы армии разговаривали с женщиной — ветврачом из хозроты. Сзади них группа девушек и красноармейцев лузгала подсолнухи и громко смеялась.

Медленно потягивая папиросу, Ефременко почти неподвижно стоял у стены, а между тем от него не ускользало ничего в большом помещении. Он выработал умение все видеть, не привлекая к себе внимания. После четвертой части Сотников подошел к нему.

— Ну как, Николай Артемьевич? — спросил он и, не дожидаясь ответа, весело воскликнул: — Мировая картина!? Вот только перерывы эти на нервы действуют!

— Вряд ли, Петя! — насмешливо подмигнул майор. — Тебе скучать некогда, а то проскучаешь девушку. Кстати, капитан, — уже серьезно сказал он, — ты с девушками якшаешься. Объясни, с каких это пор у наших девиц такие странные вкусы?

— Это вы о чем? — осторожно спросил капитан, понимая, что начальник неспроста завел разговор о вкусах.

— Ну, как же о чем? Овсянникова знаешь? Мужчина немолодой, красотой не блещет, в чинах небольших ходит, а вот удивительным успехом пользуется. Давно я к нему приглядываюсь, встречал его с разными девушками. А сегодня опять новая, по-моему, радистка Кутырева.

— О, господи, товарищ майор, разве ж это девушка? Выдра! — убежденно сказал капитан. — Маринкина сменщица на РАФе. Ни кожи, ни рожи, только Овсянников и мог соблазниться.

— И давно он с ней встречается?

— Да кто их знает, — сказал капитан и устремился поближе к экрану, потому что свет потух.

Но в следующий перерыв, болтая с Маринкой, чтобы не уступить первенства лейтенанту, капитан невольно посмотрел на ту пару, о которой говорил начальник.

Завдел продфуражного отдела штаба армии старший лейтенант Овсянников стоял с Кирой Кутыревой — рослой, коротко остриженной, с погонами старшего сержанта-связиста. У нее было угреватое грубое лицо. Овсянников что-то рассказывал ей, она смеялась, открывая блестящие зубы.

Кино кончилось в десять часов. Ефременко одним из последних вышел из помещения. Он видел, как Овсянников взял под руку девушку и повел ее через грейдер в переулок. Капитан с Маринкой ждал начальника на углу. Лейтенант тоже топтался около них. Ефременко подошел и сказал девушке:

— Простите великодушно, но я лишу вас одного провожатого. Капитан мне нужен.

— Вы, товарищ майор, совсем замучили капитана, — кокетливо сказала девушка. — Он у вас и свежим воздухом не подышит…

— Эх, тяжела ты шапка Мономаха! — вздохнул капитан, сдвигая на затылок фуражку, и вдруг озорно обнял и поцеловал Маринку; девушка вскрикнула и вырвалась из его объятий.

— Безобразие! — громко возмутился Турушин.

— В качестве компенсации за неиспользованный вечер, — виновато сказал капитан. — Не сердись, Маринка…

Но девушка подхватила лейтенанта и быстро пошла по улице. Майор отвел помощника в сторонку.

— Овсянникова видел? Вон в тот переулок пошел. Проводи! — приказал майор. — Потом зайдешь, займемся профилактикой.

Раздумывать было некогда. Овсянников мог уйти так далеко, что и не сыщешь. Капитан спорым солдатским шагом пошел по направлению, указанному майором. Он увидел Овсянникова, когда тот со спутницей уже поднимался по узенькой дорожке на вершину холма, где темнели крайние хаты села. Овсянников и Кира не торопились, и капитану пришлось умерить шаг.

Село затихало. В темноте безлунного вечера лишь кое-где вспыхивали красноватые огоньки цигарок. В саду белели платья девушек. Со стороны взорванной немцами церкви доносились приглушенные расстоянием звуки гармошки и нестройный хор мужских и женских голосов.

И только на грейдере не замирала жизнь. С наступлением сумерек по нему потянулись на запад длинные вереницы пехоты, перемежаясь колоннами танков и моторизованной артиллерии. Поток автомашин к вечеру усилился, они двигались почти впритирку. Крупная артерия фронта— дорога через Ново-Федоровку — гнала к переднему краю питательные соки войны: боеприпасы, технику, снаряжение.

На вершине холма Овсянников остановился. Капитан, державшийся в полусотне шагов, тотчас присел за каким-то кустом. На фоне звездного неба мягкие очертания двух домиков и в прогале между деревьями четкие силуэты мужчины и женщины смахивали на знакомую декорацию, и капитану вспомнился театр теней, которым он увлекался в юности.