Григорий Терещенко - Счастье само не приходит Страница 10

— Откуда ты знаешь?

— Сам рассказал мне.

— Он знает, что я к тебе переехала?

— Вероятно, нет.

— Значит, учится... Раньше, бывало, газету не заставишь прочитать, а тут... Может, еще за ум возьмется... Только зачем ты мне это говоришь? Давай условимся: о нем — больше ни слова.

— Хорошо.

На сердце Оксаны было тяжко. И не столько из-за разговора о бывшем муже, сколько из-за ссоры девочек. Неужели не поладят, не подружатся? Интересно, слышала ли мать Сергея их разговор? Наверное, слышала. Только виду не подала.

В десять вечера Сергей и Оксана поехали на новогодний бал-маскарад, во Дворец культуры.

В кабинете Григоренко у приставного стола сидит Бегма.

— Почему все же допущен перерасход? — спрашивает его Сергей Сергеевич.

— Производили дополнительные работы.

— Какие?

— Разные... Ну, что поручал Белошапка, то и делали. Он ведь прораб...

— Значит, выполняли ненужные работы?

— Приходилось. Не стоять же рабочим. Ну, если, скажем, бетон не подвезли, на опалубку ставили. Или на другую работу. У них же на руках наряды. Требуют...

— Я вас понял. Значит, раньше, когда у рабочих не было нарядов, если мастер не организовал работу, они просиживали. Просиживали и молчали, потому что денежки им все равно платили. Платили за то, что мастер не сумел четко организовать работу. Так?

— Не совсем...

— А как же тогда?

У Бегмы выступили на лбу капельки пота.

— Значит, по-вашему получается, что виноват прораб Белошапка, который заставил выписывать наряды. Так?.. Ну, а что с механизацией? Помните наш разговор?

— Бадью приспособили.

— И это все?

— Ну, еще кое-что намечаем... Транспортер...

— Сами? Или Белошапка заставляет?

— Сами. Кто же за нас делать будет? — неуверенно отвечает Бегма.

— В январе уложитесь в фонд зарплаты?

— Постараюсь.

— Точнее?

— Да, — выдавливает из себя Бегма.

— А как с дисциплиной на участке?

— Вы же сами знаете, кто на строительство попадает. Кто не нужен на основном производстве, того и переводят к строителям.

— Многих к вам на участок перевели?

— Верхогляд, Конопля...

— Кого еще?

Бегма молчит.

Григоренко не спеша набирает телефон директора банка. Надо ехать, просить. Перерасходован фонд зарплаты еще на одном участке. На других понятно — задел работ на следующий месяц: подвозка материалов, изготовление опалубки. А у Бегмы — чем объяснишь?

Трудная предстоит беседа с директором банка. Григоренко ясно представляет, как тот станет ссылаться на инструкции, распоряжения. И, наверное, откажет. А вдруг разрешит? Ведь если откажет, придется некоторые наряды перенести на следующий месяц. Перенести... Это вызовет недовольство рабочих. Нет. Надо оплатить за счет камнедробильного завода. За счет камнедробильного... Но это нарушение... Что же делать?!

Когда Лисяк вошел в кабинет Григоренко, то сразу понял, что тот не в духе. А может, просто плохо выспался, и потому так хмуро смотрят его острые черные глаза. Или Лисяку все это только кажется? Ведь у директора столько всяких забот, обязанностей, различных дел, что одно лишь чувство ответственности за все может навсегда согнать улыбку с лица.

— Можно?

— Заходите.

Пока Лисяк шел к столу, Григоренко отметил: аккуратный, спецовку подогнал по себе, сидит на нем как влитая.

— Прошу подписать, Сергей Сергеевич, мое заявление,— протянул Лисяк Григоренко бумагу.

В это время загорелась лампочка, Григоренко вызывали по телефону.

— Садитесь, — кивнул он Лисяку и взял трубку. Долго слушал, потом сказал: — На многое, Остап Вавилович, не рассчитывай.

Григоренко положил трубку и, не глядя на Лисяка, начал читать его заявление. Прочитав, поднял удивленные глаза:

— Что, с новым начальником цеха не поладили?

— Да нет, полный порядок, — улыбнулся Лисяк.— Борзов — человек знающий. Настоящий начальник!

— Может, с бригадой подрывников нелады?

— Нет, здесь тоже все в норме... Живем дружно.

— Но вы представляете себе, что значит, имея хорошую специальность, начинать все с начала, с разнорабочего? Да и порядка там пока еще нет. Зарплата низкая. Даже на приличный костюм не заработаешь...

— В майке похожу.

«Не решил ли он за прежнее приняться, — подумал вдруг Григоренко, — окружение там подходящее».

— К старому не вернетесь?

— Что вы, товарищ директор, — улыбнулся снова Лисяк.— Порвал окончательно! Хотя, по правде говоря, не легко было. — Лисяк вздохнул и уже серьезно продолжил: — На суде я ведь не все сказал. Кое-какие мелочи... В общем, пожалел братву, да и себя тоже. Вот перед Белошапкой я в долгу... Мы тогда собирались проучить его, проверить, так сказать, на твердость. Для взрыва бомб два патрона изготовили. Один настоящий, а другой — ложный, песком начиненный. Потому и со взрывом волынили. Ложный патрон я и подложил под бомбы...

— Ну и что?

— Как что?! Хотели посмотреть, как Белошапка станет себя вести, когда капсюль сработает, а взрыва не будет! Он же сам подрывник. Я бы отказался лезть к бомбам вторично... а он полез бы... Что из того получилось — вы сами знаете.

— Жестокая шутка!

— Да, жестокая. Но теперь все! Потребуется — своим телом Остапа Вавиловича закрою!

— Ну, желаю вам успеха на новом месте, — сказал Григоренко, выходя из-за стола и пожимая Лисяку руку.

Комашко пребывал, что называется, в добром расположении духа. Он быстро двигался по площадке. Часто смеялся. Даже анекдот Бегме рассказал. Правда, анекдот был с бородой, но мастер выслушал его с большим вниманием.

Когда главный инженер закончил обход строительства, Бегма пожаловался:

— Тяжело стало работать, Арнольд Иванович! За сто тридцать рублей жилы вытягивают! Впору в плотники податься. Те же самые деньги, но работай себе потихоньку да полегоньку. А тут вертишься как черт в пекле.

— Как черт в пекле? — улыбнулся Комашко и поднял правую руку с широким обручальным кольцом на пальце, чтобы поправить яркий галстук. Кольцо Арнольд Иванович так и не снимал. Привык к нему. — В аду, должно быть, действительно не мед... Ты вот что... Держись меня, — перейдя на серьезный тон, проговорил Комашко.— Я помогу. Поддержу в трудную минуту. Ты же знаешь, что если бы не я, то Григоренко давно бы перевел тебя в разнорабочие, а на твое место сопляка какого-нибудь поставил. Приезжал тут один недавно, какой-то Поливанный. Но я настоял, чтобы не приняли. Только знай, защищаю тебя не за красивые глаза, а потому, что у тебя — опыт. Опыт — это лучшая академия!.. Жена сколько получает?

— Жена — разнорабочая. Сами понимаете. Но ничего, на двоих хватает. Правда, свадьба дорого обошлась. Все сбережения ухлопал.

— Ладно, устрою ее в лабораторию. Работа чистая, легкая. И дома будет порядок. Зарплата повыше станет. Премии можно будет подбрасывать.

— Спасибо!

— Но ты меня в курсе всех дел держи! Чтобы я все знал. Обо всех, от рабочего до директора.

— До директора?! — удивленно переспросил Бегма.

— Да, до директора. Для пользы дела я должен все знать. Директор что? Сегодня Григоренко, завтра, глядишь,— другой. Не вечный же наш директор. Вечного ничего нет.

— Понимаю...

— Ну, а я всегда тебя поддержу. Помогу. Я и сам толком не пойму, почему тебя Григоренко невзлюбил. У тебя и образование, и опыт, а все держит рядовым мастером, хотя и на ответственном участке. Ну ладно, присылай свою Марину ко мне на той неделе.

Глядя на Бегму, Комашко подумал: «Сможешь ли ты заварить кашу, или не хватит на это пороху?..»

Начальник дробильного цеха Драч, словно метеор, влетел в планово-производственный отдел.

— Здравствуйте, Михаил Андреевич! — поднялась ему навстречу Люба.

Но Драч, даже не ответив на ее приветствие, сразу ринулся в атаку.

— Ты, что ли, товарищ Зинченко, за меня план будешь выполнять? Так приходи, принимай цех, дроби щебень! С радостью передам все дела!

— Что случилось? — спокойно поинтересовалась Люба.

Она уже привыкла к подобным выходкам Драча. Он частенько из-за какого-нибудь пустяка такой шум поднимал, что голова кругом шла!

— Опять комсомольцев на стройку сманиваешь?! Думаете, если пустили дробилку ЩКД-8, так она сама будет щебень давать? Да? Мало того, что Григоренко навалил строительных работ по самую завязку, так еще ты людей переманиваешь!

— Сколько уходит?

— Она еще спрашивает? Твоя же работа! Скоро весь цех разбежится! Но это же производство! Механизмы! Оборудование!..

— Нет, серьезно, сколько уходит?

— Трое ушли, и еще человек десять собираются. Прекрати это дело, я настаиваю! Так дальше нельзя. Недопустимо!