Александр Шеллер-Михайлов - Пучина Страница 10

Онъ вышелъ изъ дома Терещенко, нанялъ извозчика и сказалъ ему, куда ѣхать. Черезъ четверть часа онъ уже звонилъ у дверей съ мѣдной дощечкой, на которой значилось: «Николай Петровичъ Огородниковъ».

— Баринъ у себя? — спросилъ онъ у отворившаго ему дверь денщика.

— У себя, ваше благородіе, — отвѣтилъ денщикъ.

— Доложи…

Прибыльскій передалъ ему свою визитную карточку со словами: «передай барину». Денщикъ ушелъ и черезъ минуту попросилъ гостя въ гостиную. Навстрѣчу Прибыльному уже шелъ изъ кабинета, застегивая на ходу сюртукъ, Огородниковъ. Онъ былъ все тѣмъ же немного мѣшковатымъ, широкимъ въ кости человѣкомъ съ добродушной улыбкой на румяномъ лицѣ. Въ сосѣдней комнатѣ слышался дѣтскій смѣхъ.

— Вы, конечно, догадываетесь, зачѣмъ я пріѣхалъ къ вамъ? — сухо спросилъ Прибыльскій.

— Нѣтъ, — отвѣтилъ Огородниковъ, улыбаясь. — Но…

— Вчера вы изволили снова вспомнить обо мнѣ и повторить ту же пошлость про меня, за которую вы уже были однажды биты. Я сначала хотѣлъ васъ вызвать за это на дуэль.

— Позвольте, батенька, позвольте, — началъ Огородниковъ добродушно.

Прибыльскій не далъ ему кончить начатой фразы и продолжалъ тѣмъ же невозмутимымъ тономъ:

— Но думаю, что, вы, какъ трусъ, отказались бы отъ дуэли, и потому я счелъ нужнымъ прежде всего снова надѣлить васъ пощечинами…

Огородниковъ, попробовалъ еще разъ прервать его, но попытка была тщетной, а вмѣстѣ съ послѣдней фразой раздалась звонкая пощечина.

— Негодяй! — крикнулъ Огородниковъ и, въ свою очередь, размахнулся рукой.

Прибыльскій грубо отбросилъ его отъ себя, ударивъ кулакомъ въ грудь, и проговорилъ:

— Теперь, надѣюсь, вы будете драться!

И, усмѣхаясь, прибавилъ:

— Или обратитесь къ суду?

Онъ швырнулъ на столъ свою визитную карточку и вышелъ…

Спустя нѣсколько дней послѣ этой сцены, жена и дѣти Огородникова извѣщали въ газетахъ о «внезапной» кончинѣ — первая мужа, а вторыя — отца…

XI

— Скажите, вы вызвали на дуэль Огородникова или онъ вызвалъ васъ? — спрашивали на судебномъ слѣдствія Александра Прибыльскаго.

— Вызвалъ меня онъ, но я принудилъ его къ этому, надававъ ему пощечинъ, — отвѣтилъ спокойно подсудимый.

— За что вы избили его?

— Онъ глумился надо мною и желалъ выставить меня въ смѣшномъ видѣ, а я не изъ тѣхъ, кого можно рядить въ шутовскіе колпаки.

— Вы сочли нужнымъ побить его за это?

— Я счелъ нужнымъ убить его за это. Побилъ я его только для того, чтобы онъ не отказался отъ дуэли. Другого выхода я не видѣлъ, такъ какъ битъ онъ уже былъ однажды мною за тѣ же самыя пошлости.

— Значитъ, вы шли на дуэль съ непремѣннымъ рѣшеніемъ убить противника?

— Да, потому что иначе я не могъ оградить себя отъ пошлостей этого человѣка.

— Вы цѣлились прямо въ сердце противника?

— Да, — отвѣтилъ Прибыльскій.

И, смотря строго на допрашивавшихъ его людей, онъ повторилъ то, что уже разъ сказалъ мнѣ:

— И въ другой разъ при подобныхъ обстоятельствахъ я сдѣлалъ бы то же. Я не хамъ и не овца.

Онъ произнесъ это спокойно, даже не вспомнивъ, повидимому, что онъ совершилъ убійство и лишилъ мужа молодую женщину и отца малолѣтнихъ дѣтей, — совершилъ это только изъ-за того, чтобы не быть болѣе предметомъ, въ сущности, невинныхъ шутокъ.

Нѣкоторые говорили о поступкѣ Прибыльскаго съ негодованіемъ, но большинство возводило Прибыльскаго чуть не въ героя, удивлялось этому «сильному характеру». Во всякомъ случаѣ о немъ «говорили», и онъ съ жадностью собиралъ свѣдѣнія обо всѣхъ этихъ толкахъ, очень довольный тѣмъ, что имъ занимаются въ обществѣ…

1886