Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести Страница 106

В отличие от Вадьки дела у меня шли туго. Уж как красиво — не хуже Дмитрия Филипповича с его грушами — ни укладывал я свой товар в алюминиевой миске, которую потихоньку утаскивал из дому, как ни окроплял его водицей, как ни попискивал беспечным и вроде бы даже шутливым голоском: «Укропчик! Кому укропчик?» -— бесполезно. Кое‑кто, конечно, покупал, но не по сорок копеек, которые я скромно запрашивал, и уж тем более не по полтиннику, как у Вадьки, а за тридцать, двадцать пять, а то и за двугривенный. Причём не торговались, сквалыги! Бросят на цементный прилавок звенящие монеты, выберут без зазрения совести пучок получше и айда дальше. Я понимал, что должен был возмутиться, «не уступить», как «не уступала» на толкучке моя бабушка, но вместо возмущения испытывал радость, что вот ещё тридцать копеек свалилось с неба, и, стало быть, на тридцать копеек я ближе к заветной цели. Целью же этой был велосипед. Я прикинул, что если каждый день буду продавать по полсотни пучков, то к концу лета насобираю на драндулет, который стоил на бабушкиной барахолке две сотни.

План был железным и, как все железные планы, провалился с треском. Во–первых, продать пятьдесят пучков мне не удалось ни разу. Во–вторых, как я уже сказал, давали мне не что я хотел, а что хотели они (но когда однажды весь мой укроп скупила оптом торговка пемзой и примусными иголками, то те же самые пучки нарасхват пошли у неё по полтиннику за штуку. До сих пор обидно). И, наконец, в–третьих. Бабушка довольно быстро разоблачила меня. Вероятно, кто‑то из знакомых застукал меня и шепнул ей.

Что тут было! С криком гонялась за мной вокруг стола, а в руке верёвка, на которой мы сушили белье и которую на ночь убирали, потому что верёвку могли стибрить. «Ты компрометируешь меня!» — вопила Вероника Потаповна, задыхаясь.

Это примечательно. Сама она преспокойно торговала на толкучке, о чем знал весь двор, вся улица, а вот что её внук вышел на рынок с укропом, который все равно пропал бы, не сорви мы его, позор и срам.

И все‑таки велосипед у меня появился. Мне подарили его Валентина Потаповна и Дмитрий Филиппович. Вдвоём, тётя Валя и дядя Дима, и это следует отметить особо.

Помимо официального, так сказать, подарка ко дню моего рождения, помимо пятёрки, которую презентовали они на праздник на мои мальчишеские нужды, я получал от тёти Вали множество нелегальных («Дяде Диме не говори»), но чрезвычайно ценных для меня вещичек, на которые бабушка не раскошелилась бы никогда. Первые коньки (и последние, ибо какая зима у нас!), первая авторучка, первая собственная книга, это был огромный том Пушкина, первый набор красок в тюбиках — все это подарила мне тётя Валя. Я уж не говорю о деньгах, которые мне перепадали от неё не только по праздникам и не только по воскресеньям. Сунет трёшницу («На кино…», «На мороженое…») и как ни в чем не бывало продолжает нашу возвышенную беседу.

Когда же подарки делались от лица обоих, то все обставлялось торжественно. Мне радости было меньше, потому что приходилось подстёгивать благодарность, зато больше — тёте Вале. И не только от самого подарка, не только от моего, пусть преувеличиваемого, но ликования, а главное, оттого, что участвует Дмитрий Филиппович. Я угадывал это и благодарил его горячее, чем её.

С велосипедом обстояло именно так. Я заранее пронюхал о нем (бабушка выдала, болтунья!), но разыграл бурное изумление и не менее бурную благодарность.

Встав на цыпочки, целовал колючие худые щеки дяди Димы, а он сиял, гордый, и его крепкая шея пружинила не сгибаясь. «С тормозом», — негромко и таинственно сообщил он. Рядом тихо стояла его маленькая жена, и, кажется, редко выпадала ей минута счастливее этой.

Опыт рыночной торговли не прошёл для меня даром. Он, этот опыт, позволяет сейчас разрешить загадку, которая встаёт передо мной, когда я думаю об истории с грушами. Каким образом Дмитрий Филиппович и Александра Сергеевна умудрились продать их, не имея на руках документов, что эти замечательные плоды из их собственного сада, а не купленные по дешёвке с целью наживы?

За место на рынке, как известно, надо платить. Во времена моей коммерческой деятельности это стоило три рубля. Между рядами ходила женщина с кондукторской сумкой и катушкой билетов. Даже стакана ежевики не разрешала продать без оплаты, а вот на моё укропное предприятие смотрела сквозь пальцы. Но зато спокойной рукой брала дза–три пучка.

Я далёк от мысли бросить тень на московские рынки. Возможно, хитрый Дмитрий Филиппович просто–напросто скромненько встал рядом с кем‑либо, испросив разрешения попользоваться за небольшую мзду весами, да так и распродал все.

Одна груша с подбитым бочком («Не углядели!» — сделал он женщинам мысленное порицание) была выделена, как водится, для пробы. Остро отточенным перочинным ножичком отрезал он тонкий, едва ли не насквозь просвечиваемый ломтик и осторожно протягивал на лезвии покупателю, с которого не спускал при этом пытливого взгляда. Одна женщина дважды подходила и пробовала и потом внимательно прислушивалась к себе, а когда возникла перед уже изрядно уменьшившейся пирамидкой третий раз и третий раз бросила озабоченным тоном «ну-ка!», кивая на надрезанную грушу, то глаза продавца уничтожительно сузились. Долго потом рассказывал Дмитрий Филиппович про москвичей, которые перебиваются тем, что пробуют на рынках груши.

Уже под занавес с весёлым смешком подошли две дамы, одна в светлой мягкой шляпе с широкими полями, другая в косыночке, осведомились озорным тоном: «Почём?» — и это означало, что сестры в великолепном расположении духа. Деловая часть поездки подходила к концу.

Теперь я должен описать посещение ресторана, которое было запланировано ещё в Светополе и там же всесторонне обсуждено. Даже примерное меню составлено — под руководством Вероники Потаповны, которая в тридцать втором году едала с мужем в фешенебельном заведении при гостинице «Савой» салат из омаров, вальдшнепа на вертеле и запивала все это вином «Черные глаза». Баснословные года!

Теперь гостиницы «Савой» не существовало, поэтому торжество перенесли в ресторан «Центральный» у памятника Юрию Долгорукому. Все переговоры с официантом вела Вероника Потаповна.

— Будьте любезны… Четыре салата из омаров. Четыре вальдшнепа на вертеле.

Но карандаш, уже взятый на изготовку, не тронулся с места.

— Не понял, — сказал официант.

Бабушка обворожительно улыбнулась.

— Четыре салата из омаров. Четыре вальдшнепа на вертеле…

Это был её звёздный час, нечто подобное тому, что испытала её сестра Валентина, приобретая билеты до станции Калинов.

В результате обстоятельных и трудных переговоров заказали: сборную солянку, блины с красной икрой, фирменные салаты, рыбу, мороженое (долго выясняли, с орехами или вареньем; с каким вареньем и с какими орехами. «Заливные!» — вспомнила и вздохнула Вероника Потаповна. К этому времени хорошо вышколенный официант знал уже и про гостиницу «Савой», которую невесть зачем переименовали, и про тридцать второй год, и про благополучную дочь Нонну, которая была в Москве неоднократно). Разумеется, заказали двести граммов водки — по рюмочке дамам, а остальное Дмитрию Филипповичу, кавалеру. И тут как гром с ясного неба:

— Не надо водки.

И знаете, кто это сказал? Дмитрий Филиппович. Дядя Дима. Я думаю, он сказал такое впервые. Сестры уставились на него с изумлением. Нелюбопытная Александра Сергеевна склонилась к Веронике Потаповне и шепнула:

— Что он сказал?

Официант ждал.

— Не надо водки, — повторил Дмитрий Филиппович.

Теперь уже это был его звёздный час. И пусть он продлится хотя бы половину этого срока. Хотя бы половину… Ибо катастрофа могла наступить гораздо раньше.

Дело в том, что не только Вероника Потаповна имела опыт посещения ресторанов. Дмитрий Филиппович и Валентина Потаповна приобщились тоже. Правда, то был не «Савой», а нечто поскромнее. Став взрослым и самостоятельным, я в один прекрасный день пригласил всех троих отужинать в светопольской «Астории». Не помню, что ели мы, во всяком случае, не омаров и не вальдшнепов на вертеле. А вот сборная солянка была. Я запомнил это потому, что Дмитрий Филиппович, услыхав где‑то о чрезвычайной полезности для желудка маслиновых косточек, заглатывал их, как гусь.

Ещё, понятно, была водка. Немного — тут Валентина Потаповна следила зорко, — но была. И она — не водка, а бандитская цена её — потрясла Дмитрия Филипповича. Никак не мог он уразуметь, почему продукт, никакой кулинарной обработке не подвергнутый, стоит едва ли не наполовину дороже своей магазинной цены. Да это же грабёж! И потому, шепнул он мне, надо было просто взять с собой бутылочку.

Именно это и осуществил он теперь. В карманах его льняных брюк уютно сидели, скрытые полами пиджака, две загодя припасённые в районе рынка четвертинки. Но кто знал это! Двести граммов были принесены, рюмочки наполнены и с тихим звоном сведены под торжественные слова Валентины Потаповны: