Анатолий Кузнецов - Селенга Страница 11

Юрка помолчал, размышляя.

— Бывает, — упрямо сказал он.

— Ну и дурак же ты, — заключил Горлов и полез в карман за папиросами.

Ему не дали закурить. Бабы постучали в кабину, прося остановить у развилки на Перегоновку. Горлов вышел, ссадил их, привычно собрал по гривеннику, а когда вернулся, увидел, что Юрка закрыл глаза и притворяется, что спит. Хитер, поросенок!

Ссыпав мелочь в кошелек и закурив, шофер подобрел. Он вообразил, как, приехав, перво-наперво пойдет в свою любимую закусочную «Чайка», засядет там в тепле за мраморным столиком на блестящих трубчатых ножках — культура! Поставят перед ним пару янтарного «жигулевского» и стопку белой… У него даже слюнки потекли от такой картины. На столике, конечно, уже будет немного налито, в пепельнице — смятые окурки; официантка Поля будет проворно убирать, а он в шутку обнимет ее и получит по рукам… Будет шумно, дымно, сразу найдутся понимающие собеседники, друзья, явится один запоздалый, промокший, прямо из рейса под Косогорск, где угробил два баллона: «Митюх! Волоки пятый стул!..» У шоферяг знакомых полон свет, у каждого шлагбаума, в каждой чайной.

Горлов прибавил газу, страдая, что ехать долго, и его беспокоил подъем у Перегоновки.

— Эй, ты, не спи, — толкнул он в плечо соседа. — Тут, черт, дорога, тряхнет — костей не соберешь, а я за тебя в ответе… тоже навязали тебя на мою голову.

Юрка вздохнул и еще глубже забился в угол. Горлов покосился на дверцу, надежно ли закрыта, а то, гляди, еще вывалишь пассажира.

— Так что ж мать другого отца тебе не найдет? — спросил он строго. — Разве к ней не сватались?

— Сватались…

— А она?

— Не хочет.

— Почему?

— Боится, что меня будут обижать, — серьезно оказал Юрка и убежденно добавил: — И правильно делает.

— Что, плохие женихи?

— Ра-азные…

— Гм… Как же это ты штаны последние порвал?

— Да… за грушами лазили.

— Через проволоку к Нефедычу?

— Угу.

— Груши еще зеленоваты, — заметил Горлов.

— Ничего…

— Это вы как, от фермы, что ли, пошли?

— Ну да, — вздохнул Юрка.

— От маманьки влетело?

— У-у!..

— Эх ты, бесштанная команда! — оказал Горлов презрительно. — Надо от ручья лазить, там канавка у смородины, ужиком ползти надо так. Я вот никогда штаны не рвал.

Юрка шмыгнул носом, не ответил. А Горлов почувствовал превосходство.

Он еще наддал газу, чтобы набрать скорость перед подъемом.

Прямо перед радиатором встал стрелою в гору узкий прямой перегоновский подъем, тут и в сухую погоду приходилось туго. Мотор дрожал, машина споро поглощала метр за метром. Юрка широко раскрытыми глазами смотрел, подавшись вперед.

«Переживает», — усмехнулся про себя шофер и подмигнул:

— Вот где зимой на санях — ба!

— Гора-а… — выдохнул Юрка, восхищенно блеснув глазенками.

— А ты что ж думал, — гордо сказал Горлов, словно это он сам создал такое чудо.

Грузовик задергался. Горлов засуетился, пошел на зигзаги, переключал скорости — почти не помогало, колеса завертелись на месте. Машина медленно, косо поползла назад, мягко качнулась и села в кювет, а радиатор задрался к небу.

Горлов охнул и предлинно выругался. Яростно взглянув на мальчика, будто тот был виновником несчастья, он выпрыгнул на дорогу, долго стоял под дождем, сдвигая кепку то на лоб, то на затылок. Добыв из-под сиденья топор, он ушел рубить кусты.

Многие шоферские топоры годами истребляли все живое вдоль подъема, оно упрямо разрасталось, а его губили еще быстрее, поэтому Горлов ушел так далеко, что скрылся из виду.

Он не закрыл дверцу. Ветер с мелкой водяной пылью влетал в кабину. Мотор медленно остывал. Юрка зябко съежился в уголке, ему захотелось заплакать. Он стал горько каяться в том, что полез к Нефедычу за грушами, заодно вспомнил уж и о том, что однажды мать не велела, а он ушел купаться на труд, что дразнил соседскую собаку, что отлупил третьего дня рыжую Таньку, бессовестную задиралу и задаваку. Впрочем, Таньку следовало отлупить и дальше полагалось лупить. Этот последний грех он снял со счета.

Горлов ввалился в кабину, двинул рычаг. Машину затрясло, но она не выехала. Шофер стал бегать к задним колесам, подкладывал ветки, опять кидался на сиденье, опять грузовик стонал, ревел, как животное. Юрка старался занимать как можно меньше места. Ему даже стало жаль шофера: тот упарился, со лба потекли капли пота. Всякий раз казалось: вот еще немножко, вот уже продвинулись вперед, качнулись… гоп! — кончились ветки, и грузовик занимал исходную позицию.

Пока шофер рубил новые ветки, Юрка подергал руками, ослабляя жмущий платок, выбрался из кабины и обошел машину. Под задними колесами была каша.

— Давайте, я буду подкладывать, — великодушно предложил он.

— Еще покалечься, дьявол! — заорал красный Горлов, но, вытерев лицо, сказал тише: — Попробуй… Только издали бросай, от колес подальше мне!

Едва грузовик качнулся, Юрка принялся бросать ветки под злое вертящееся колесо. Это было жутко и интересно. Их там перемалывало, вышвыривало, а Юрка бросал, возбуждаясь, словно швырял кости в клетку тигру:

— Еще, дяденька, еще немножко!

Машина в последний раз поднатужилась и выехала. Горлов подождал, пока Юрка обошел ее, открыл заботливо дверцу.

— Ну вот, вдвоем сразу порядок, видишь, — назидательно сказал он, будто Юрка перед этим утверждал обратное. — Ты, брат, уж и дальше подкладывай, иначе нам тут амба.

Еще два раза приходилось Юрке бросать ветки, а когда взобрались на гребень, Горлов угрюмо поблагодарил:

— Ну, спасибо.

— Пожалуйста, — безразлично сказал Юрка; теперь уж почувствовал превосходство он, вспомнив, как поначалу вызверился на него шофер.

— Ты, пожалуй, оденься — мокрый, еще простынешь. — Горлов снял с себя пиджак с понапиханными в карманы бумажками.

— А вы?

— Мне жарко, я работаю, а тебя прохватит.

Он закутал Юрку, подоткнул со всех сторон, к Юрка, чтобы показать, что он за прошлое ничуть не обижается и приемлет предложенный мир, спросил:

— Дядь Миш, что вы делаете это ручкой?

— Гм… много знать будешь, скоро состаришься, — буркнул Горлов, но пояснил: — Это скорости, понял? Вот так первая, а так вторая.

— А сейчас какая?

— Сейчас третья. Еще и четвертая есть! — похвастался шофер. — С ветерком.

— А ну, включите.

— Нельзя, постреленок. Это на асфальте.

— А тогда это зачем?

— Это фары.

— А педалями что делать?

…Вскоре две перегоновские старушки, гнавшие корову, увидели странный автомобиль. Он бешено мчался вперед, вдруг останавливался на полном ходу, пятился назад, потом принимался выписывать кренделя на дороге и полз еле-еле. Глядя на взбесившийся грузовик, старушки решили, что шофер пьяный, сначала поругали, а потом пожалели его.

В это время в кабине Горлов, возбужденный, разгоряченный, кричал:

— Стоп! Теперь включай. Так. Скорость не забудь! Повел, повел! Валяй! — он учил Юрку править.

— Эх, кабы мамка видела, — сказал безгранично счастливый Юрка, перебираясь на свое место. — Дядь Миш, а по совхозу разрешите мне проехать? Ну, когда-нибудь, дядь Миш!

— Когда-нибудь, может, и позволю, — оказал Горлов, смеясь. — И маманьку еще прокатим, с ветерком, да, Юрка?

— Ага! Вы не сердитесь на нее, она очень хорошая.

— Чего же сердиться-то? Женщина серьезная, — задумчиво сказал Горлов. — Однако, Юрка, скверно, что нет у вас отца. Правда. Ты скажи маманьке, пусть выходит замуж, не боится. Скверно без отца, уж я-то знаю, сам без батьки рос, что за жизнь!..

— Да… еще напьется, драть будет, — заметил Юрка.

— Ну, не всякий драть будет, — возразил Горлов. — Тебе бы такого батьку, как я, например. Хотел бы батьку-шофера, с машиной, а, Юрка?

Юрка подумал.

— Нет, — вдруг сказал он.

Горлов насупился. Он натренированным ухом уловил неприятный звук в моторе. «Старые поршня, барахольские, на свалку пора, а директор выгадывает: поезди еще чуток, потяни, нету денег… Эх, жизнь!..» Вспомнил именины, на которые так и не попал, укоризненные глаза Дымовой и ее слова: «Зачем вы стараетесь быть недобрым», — ему стало не по себе.

«Странно, — думал он, косясь на мальчишку, — и как это она отважилась мне его поручить? Разве я вызываю доверие? Я бы должен в ее глазах выглядеть прямо форменным бандитом. А может, во мне есть что-то такое… располагающее? Нет, очень странная… — он хотел подумать «баба», но почему-то подумал «женщина».

Юрка же опять устроился в уголке. Он молчал и думал: что же такое нехорошее он мог ляпнуть, что шофер вдруг так сразу обиделся? Он обнаружил узелок с пирогами прямо у себя под ногами, на полу кабины — грязном и мокром. Ему стало так жалко пирогов, жалко-жалко; нагнуться и поднять он не решался, но все гадал: может, не все куски там испачкались, может, отыщется среди них хороший?