Лев Успенский - Пулковский меридиан Страница 11

Под часами, прислонясь к стене и, видимо, дожидаясь Блэра, стоял высокий человек, должно быть, рабочий, белокурый, чуть-чуть сутулый.

— Ну что? — спросил он. — Узнал? Поговорил? Удивляюсь я тебе, Дориан Иванович: зачем тебе понадобился паренек-то этот?.. Серьезный ты, вроде, работник, а…

Блэр пожал плечами.

— Ты все-таки наивный немного человек, Ланге! Что же ты думаешь, я так, случайно заинтересовался мальчишкой? Я его давно приметил. По этому его потешному байсиклу[15]. Я видел его неделю назад на Путиловском заводе… Я спрашивал. Мне говорили: этот мальчик есть сын одного старого коммуниста, токаря, человека с большими связями. Как, по-твоему, нам не нужны люди с большими связями на оборонных заводах? Нет, они нам необходимы, Ланге, если только мы хотим скорее дать Красной Армии хорошую, надежную машину. У нас сырье, у них — станки, металл, рабочие руки. Понял? И сам мальчуган мне пригодится… Ты знаешь, Ланге, я душу вкладываю в рабочий спорт. Когда я видел его, я сразу же думал: «Вот мальчишка, который обожает велосипеды… Если я ему дам хороший «свифт» или «энфильд», он организует мне прекрасную ячейку самокатчиков у себя на фабрике…» Надо опираться на молодежь, Ланге, так? Он будет верным помощником нам, и тебе и мне, и во всяком деле, не так ли? Но знаешь что? Я хочу угостить тебя стаканом кофе с сахарином… Идем, тут есть такой маленький — частный, как по-русски? Вроде кафе… Угол Бассейной и Надеждинской…

Они пошли по Невскому, свернули на Надеждинскую, дошли до Бассейной. И в самом деле, здесь, над полуподвальным помещением, была синим по штукатурке написана вывеска: «Кафе Люнар». В больших окнах стояли две или три рекламные склянки с какой-то коричневой бурдой, лежали на тарелочках серые кружочки неведомо из чего выпеченных коржиков, висел рукописный плакатик: «Лучший безвредный сахарин только в синей упаковке «Люнар».

Ланге с удивлением оглядел это все.

— Скажи на милость, — произнес он. — Трактир открыли! Неужели частный? Зря позволили.

Блэр усмехнулся.

— Ну вот еще, «зря»! Вы, русские, хотите все сразу! Все сразу и сразу! На любую гору сразу, одним духом! Нельзя! Нужен и маленький отдых. Почему честный человек не может выпить стаканчик плохого кофе в таком кабачке даже на третий год после революции? Кому это делает вред?.. Впрочем, ты не волнуйся. Рабочий сюда не ходит. Сюда ходит больше иностранец. Такой, как я. Которому не легко «сразу» стать русским спартанцем… Заходи, заходи, ничего тебе не будет…

Они зашли. В кафе было почти пусто. Стояло несколько чисто накрытых столиков. У стены поблескивало пианино. За стойкой сидела бледная, но приятная дама с усталым моложавым лицом, сразу видно — из бывших. Чуть дальше темнела узенькая дверь в другие комнаты. За ней негромко разговаривали.

Блэр повел себя здесь как завсегдатай. Он приветливо подошел к даме, заговорил с ней по-английски. Дама, улыбаясь, сначала посмотрела на Ланге, потом кивнула ему, потом сказала:

— О, да, да, сейчас… Можно, можно! Есть сгущенное, пожалуйста. Через пять минут… — Затем она скрылась за дверью.

— Ну вот, старина! — весело сказал Блэр, возвращаясь и садясь у окна напротив Ланге. — Видишь — неплохое маленькое кафе. Тут бывают некоторые очень милые люди, европейцы. Иные весьма интересны. Например, Поль Дьюкс. Наш английский известный ученый-социолог. Приехал сюда, чтобы изучить великий советский эксперимент. Мисс Кеннеди, очень достойная девушка. Солдат Армии спасения… Дурацкая выдумка эта армия, бред, чепуха, конечно; но они умеют работать везде, где нужно. Иногда я вижу тут и наших… Нашего с тобой начальника, товарища Лихтермана… Инженера Быкова… А с тобою я хотел поговорить вот о чем…

Иван Ланге — до войны рабочий токарь, заместитель Блэра в специальной петроградской комиссии по конфискации автомашин, давно уже не пил кофе с молоком.

Сладкого густого кофе, хотя бы ячменного! Он давно не ел печенья; что получал по карточкам, приходилось, конечно, отдавать ребятам. Его даже разморило как-то, особенно когда хозяйка, выйдя из-за стойки, открыла крышку пианино и, положив на клавиши длинные пальцы, начала наигрывать что-то очень грустное. Он сидел, прихлебывая горячий кофе, и слушал Блэра.

— Нам надо развить большую работу, Ланге! — горячо говорил Блэр. — Огромную работу! Мы с тобой должны вот что рассказать власти. Машины, которые остались у нас, у комиссии, на руках, — плохие машины. Совсем плохие. Такие машины нельзя давать Красной Армии без генерального ремонта. Так?

Ланге, неопределенно кивнув головой, проговорил с сомнением:

— Конечно, исправные лучше.

— Не лучше, а просто нельзя! — горячо подхватил Блэр. — Представь себе, что мы дали армии автомобиль, у которого карбюратор может проработать десять или двадцать часов? Теперь и такой возьмут. Машина нужна. А потом он испортится в самый важный час. Может произойти несчастье. Люди из-за нашей небрежности погибнут, попадут под пули, в плен. Это же ужасно…

Ланге поднял глаза на своего собеседника.

— Это верно, — вслух подумал он, — нехорошо. Ну, а что делать?

— Очень просто, что! — Блэр с торжеством рассмеялся. — Дело в нас самих. Надо организовать большую ремонтную мастерскую. Надо добиться, чтобы повсюду в армии запретили ездить на машинах без нашего разрешения… Чтобы все машины — все! — были приведены сюда и переданы нам — для осмотра и ремонта… Мы разберем каждую из них, исправим…

— Гм? Кто это тебе позволит в такое время машины разбирать? — усомнился Ланге.

— Как кто? Так мы же их и соберем вновь? Уже исправные… Ты чудак, Ланге. Какая же тебе или мне корысть держать их разобранными? А в общем, не беспокойся — разрешение уже есть. Мастерскую я получаю. Ты сам пойми: плохие машины могут поставить всю армию под удар!

Хозяйка медленно, задумчиво играла тоскливую, хватающую за душу, незнакомую Ланге пьесу — это была «Элегия» Масснэ. Она не доиграла ее до конца, потому что дверь легонько скрипнула, отворилась; вошел новый посетитель. Хозяйка встала ему навстречу.

Ланге пожевал губами соображая.

— Опасное все-таки дело… — осторожно заметил он. — Если чуть какая неполадка… так ведь это весь транспорт, гражданский и военный, в самый горячий момент может застрять в мастерской… А ну, если в такой мастерской какой-нибудь негодяй еще начнет заворачивать?..

Блэр досадливо тряхнул головой.

— А! Если, если! Надо так сделать, чтобы никаких «если» не было. Вы, русские, больше всего любите всяческие «если». А как же делали у нас на немецком фронте в пятнадцатом году, в шестнадцатом во Франции? Ни одного «если»! Никаких негодяев! Этой мастерской будет управлять честный, упорный, преданный коммунист. Один мой хороший друг. Товарищ Ланге. Этому ты веришь?

Ланге еще раз посмотрел в глаза своему начальнику и приятелю. Он не ожидал такого поворота. Довольная, признательная улыбка расплылась по его простодушному лицу.

— Ну, этому-то я верю, товарищ Блэр! Этот, пожалуй, не подведет. Как тебе кажется? Только кто же утвердит такое назначение?.. Тут голова нужна, а я что — шофер, и все тут!

Блэр пожал плечами.

— Ао! Все уже сделано. Если Дориан Блэр решит добиться чего-нибудь, он добьется! Ты уже назначен. Я уже говорил об этом плане с председателем исполкома. Мы же с ним старые друзья. Он вполне согласен. И незачем тебе скромничать… Ты отлично справишься… Правда, работы будет немало. Надо сразу пустить в разборку десятки, сотни машин и мотоциклов. Сразу! Время не ждет. Но ты же старый рабочий. А, кроме того, тебе поможет твой друг Блэр!

Они пожали друг другу руки. Было уже довольно поздно, когда оба вышли из кафе на бассейную.

В дверях с ними столкнулась компания из нескольких человек. Двое или трое были в морской форме. Блэр посторонился, внимательно глядя в глаза входящим, но не поздоровался ни с одним. Очевидно, они не были знакомы.

— А этому мальчишке, — сказал он затем, — обязательно надо будет устроить хороший байсикл. Нет, не «свифт», не «энфильд». У меня есть два «дукса». Как раз для него. Тогда он для нас пойдет в огонь и в воду. Имей в виду, Ланге: организуя какое-нибудь живое дело, всегда держи связь с мальчишками! Мальчишки знают все. Они лазят повсюду. Они раскопают любую вещь. О, что бы я делал во Франции, в Бельгии, в Германии три года назад, если бы не умел ставить себе на работу мальчуганов!.. Словом, Ланге, мы с тобой дадим Красной Армии отличные машины. Не так ли?

Уже совсем поздно, в одиннадцатом часу не белой еще, а белесоватой майской питерской ночи, Женька Федченко добрался до родных мест.

Удивительный велосипед, весь дрожа и позванивая, но не сдаваясь, вынес-таки его через изогнутый коленом Нарвский проспект к Триумфальным воротам.

Ворота были странно, — ни к селу ни к городу, — красивы и величественны. Гордая квадрига, запряженная могучими конями, как вычеканенная, рисовалась на бледном небе. Позеленевшие бронзовые витязи протягивали перед собой лавровые венки. Неизвестно, кого они хотели венчать своими лаврами: по пустой площади трепыхался только мальчишка на дурацкой двухколесной машине…