Зигмунд Скуинь - Нагота Страница 117

Было ясно, кольцо где-то здесь, однако... найти его не удавалось. Поиски, поначалу больше походившие на забаву, развлечение, теперь превратились во всеобщие розыски необъяснимой пропажи. Пол комнаты был прочесан вдоль и поперек, недоуменные взгляды все чаще поднимались вверх и скрещивались между собой.

— Ничего, ничего. — Поборов первое смятение, Ася попыталась взглянуть на происшедшее с веселой стороны. — С кольцами происходят всякие чудеса. Иной раз они исчезают даже в стакане воды.

И тут же она сообразила, что сказала не то. Решительно не было причины, чтобы кольцо исчезло.

С деланно-сияющей улыбкой на лице в комнату вернулась Людмила. Однако ей было совсем не весело. Похоже, там, в передней, она даже всплакнула. Исчезновение кольца ее не очень взволновало.

— Ерунда, — сказала она, — найдется. Не сейчас, так при первой уборке. В худшем случае, Ася Яновна, я вам дам другое. У меня есть одно совершенно новое, не ношенное. Не огорчайтесь, Ася Яновна.

Ася смотрела на Людмилу, и ей почему-то не кольца было жаль, а Людмилу.

Кольцо отыскалось, когда все стали собираться по домам: оно лежало на журнальном столике рядом с книгой в другом конце комнаты. Каким образом кольцо очутилось там, было загадкой.

На лестнице Людмила вспомнила, что в холодильнике остался нетронутым ананасный торт. На прощанье они с Асей расцеловались и условились зимой встретиться в Риге. Обе понимали, что все это говорится просто так, приличия ради.

За Борисом Исааковичем в самом деле заехала жена: только вышли на улицу, она подкатила на «Жигулях».

— Принимай, милая, своего муженька, свеж как огурчик, — заворковала Людмила, расцеловавшись через приспущенное окно с бесспорно красивой блондинкой.

— Ах, Люда, дорогая, ты сегодня так прекрасно выглядишь!

— Благодарю, Людмила Сергеевна! — Борис Исаакович припал губами к Людмилиной руке. — Жены приходят и уходят, а друзья остаются.

— Берегитесь, Борис Исаакович, иной раз они уходят именно с друзьями, — пригрозила Людмила.

Феликс Фолькович остановил такси. Сначала в него села Смуйдрите. Асю с Мелитой взялся доставить в гостиницу доктор.

После грозового ливня ночь выдалась душная. Воздух загустел от сырости, испарения были пряны и терпки.

Она села сзади и немного удивилась, когда рядом с ней устроилась Мелита. По дороге говорил в основном доктор. Мелита казалась задумчивой, меланхоличной. А странно, я совсем не чувствую усталости, подумала Ася.

Перед гостиницей было светло как днем. Белые стены освещались прожекторами.

— Вот и наш Тадж-Махал, — сказала Мелита. — Спасибо за доставку!

Смилтниек задержал руку Мелиты в своей.

— Завтра надеюсь вас снова увидеть, — сказал он.

— Да, завтра в последний раз.

— А что касается Харбина, то в ваших универсальных познаниях имеется небольшой пробел. Сунгари разливается не весной. Сунгари разливается на исходе лета с началом больших дождей. Впрочем, это мелочь.

Мелита негромко хмыкнула.

— Зато вы можете порадоваться, что уличили меня. Вы правы. Я никогда не была в Харбине. Просто сыну моему, когда он учился еще в школе и участвовал в олимпиаде всезнаек, попался вопрос по истории железных дорог. Известно вам, когда открылась первая в мире железная дорога? В 1825 году. Спокойной ночи! Будьте здоровы!

Мелита, не дожидаясь Аси, заковыляла к подъезду. Смилтниек нагнал ее и что-то стал говорить, однако Мелита не остановилась.

Чего это я тут расселась, как в кино? Для своеобразного диалога, невольной свидетельницей которого она стала, ее присутствие было вовсе не обязательно. Надо выбираться из машины. Но почему-то она продолжала сидеть.

Смилтниек вернулся.

— Спасибо за внимание. Спасибо за чудесный вечер, — заговорила Ася, касаясь земли слегка онемевшей ногой.

Он взял ее руку и поглядел на Асю каким-то невидящим взглядом. От его прежней веселости не осталось и следа.

— Вы очень торопитесь?

— Нет, — ответила она, скованная взглядом доктора, — пожалуй, не особенно.

И сама удивилась своим словам.

9

Гунар поместил в вечерней газете некролог о смерти Алмы Мейерхоф, снабдив его своим телефоном для справок. Он почему-то надеялся, что тотчас же отзовется, по крайней мере, дюжина родичей, которые, если не из пылкой любви к усопшей, то, по крайней мере, из интереса к оставшемуся после нее дому, освободят его от дальнейших забот по части похорон. По телевизору шла «Панорама», он допивал четвертую бутылку пива, в духоте сбрасывая с себя одну принадлежность туалета за другой, а телефон молчал, как будто его отключили. Нет, с аппаратом все было в порядке. Гудки прослушивались, в чем он неоднократно убеждался. Просто никого не трогала смерть Алмы Мейерхоф. За исключением его, разумеется. Вопреки здравому рассудку и своим прежним убеждениям, он занимался этим, совершенно не касавшимся его делом как последний олух и простофиля.

Не сказать, чтоб он совсем уж рехнулся. Когда из поликлиники приехал врач, он сразу решил: дальнейшее его не касается, свой долг он исполнил.

Кто хоронит тех, кто умирает без родных и близких, спросил он врача. Молодая представительница медицины равнодушно пожала плечами: понятия не имею, такие случаи крайне редки, кто-нибудь да найдется, без могилы не останется. Но где именно, на каком кладбище? Чего не знаю, того не знаю. Да и так ли это важно. Никому не известно, где похоронены Моцарт и Чайковский. Быть может, таких покойников забирают в анатомический театр? Гунар представил себе заполненные формалином цинковые ванны, а в них плавают трупы, от которых студенты-медики отрезают по куску и кромсают, как заблагорассудится. Не исключено, сказала врач, впрочем навряд ли. Думаю, их кто-то все же хоронит. И тогда он сказал: ну и прекрасно, поговорили, и будет, все в ажуре. Прошу меня правильно понять. Я поинтересовался просто так, в принципе. У нее есть родственники.

Ладно, разыщу ей одежонку, куплю гроб. Уж это, так и быть, сделаю, пообещал он самому себе. Только это — и не больше. Правда, времени уйдет уйма. Да и денег тоже.

Купить гроб в центре не удалось, пришлось отправиться в Задвинье. Затем — с удачной покупкой — через всю Ригу, в морг. Лишь однажды ему пришлось заниматься подобными вещами, лет десять назад, когда умерла Асина мать. От тех воспоминаний он всегда отмахивался, — так смахивают с воротника букашек.

В общем и целом он со всем справился преотлично. Работник морга оказался знатоком своего дела, за считанные минуты обрядил и уложил Алму в гроб. Да и на кладбище не возникло затруднений. Настроение было хорошее. Как всегда, когда бывал собою доволен.

Услыхав звонок телефона, Гунар шлепнул ладонью по голому животу и приятно оживился. Наконец-то.

— Да, слушаю.

— Вечер добрый. Прошу извинить за беспокойство.

— Не беда. Все в порядке.

— Должно быть, я говорю с товарищем Малынем?

— Так точно.

— В старое доброе время было такое присловье: муж жене голова. Только в старое доброе время жены не бывали директорами. Мне бы саму Асю Яновну.

— В таком разе вы с ней разминулись. На несколько тысяч километров.

В трубке забулькали гладкие, ровные смешки.

— Мы, пожалуй, незнакомы. Вас беспокоит Умбрашко, заместитель Аси Яновны. Не подскажете ли, когда можно ждать возвращения директора?

— Насколько мне известно, у нее впереди еще половина отпуска.

— Жаль, жаль. Не могли бы вы снабдить меня хоть каким-нибудь ее теперешним телефоном? Понимаете, представился благоприятный случай. На известных условиях нам предлагают немалые фонды. Что делать? Заместитель без директора все равно что глава семьи без жены, не правда ли? Хо-хо-хо. Можно сделать эдак, а можно так.

— Эни бени такал сак.

— Простите, не понял?

— Вы сказали: можно эдак, можно так.

— Простите, опять не уловил,

— Я тоже.

— Алло! Вы меня слышите?

— Серединка наполовинку.

— Так как же? Снабдите номером?

— Хммм.

— Может, денек обождать? Может, Ася Яновна все-таки раньше объявится.

— Может, и объявится.

— Алло!

— Можно эдак, можно так...

Оба смеялись долго и заразительно. Затем заместитель Умбрашко осекся, деловито откашлялся.

— Ну, извините. С вашего позволения, позвоню через день-другой.

Примерно полчаса спустя телефон снова ожил. И на сей раз в связи с объявлением о смерти. Старчески тускловатый тенорок высказал желание встретиться с Гунаром лично. Узнав адрес, тенорок с чисто юношеским нетерпением объявил, что через десять минут он будет у него. Ничего иного не оставалось, как натянуть штаны, а верхнюю половину тела прикрыть хотя бы рубашкой. Поколебавшись, он повязал и галстук: что ни говори, повод был достаточно торжественный,