Олесь Гончар - Твоя заря Страница 12

- Не волнуйтесь, Соня-солнышко,- говорит ей Заболотный.- Ждите и не тужите на валу.

Была бы она, безусловно, спокойнее, прихвати мы и се с собою. Заболотные часто отправляются в поездки вдвоем, и если дорога выдается далекая и утомительная, София Ивановна - на равных правах - подменяет за рулем мужа, к тому же она в душе искренне убеждена, что ведет машину куда лучше, чем он... Но на сей раз ей пришлось смириться, осталась дома, потому что врачи пока не разрешают Софии Ивановне дальних путешествий: летом на одной из здешних автострад супруги Заболотные попали в "маленькое приключение", как выражается мой друг, в котором сам "ас" отделался синяками да ссадинами, а Софии Ивановне пришлось несколько недель пролежать в гипсе, и лишь недавно разрешили ей выходить на улицу.

Поэтому понятны ее сегодняшние встревоженность и настойчивые предостережения, какими она провожала нас даже когда мы сели в машину и Заболотный потихоньку начал выруливать, направляя свой "бьюик" на стальные, еще не открытые ворота гаража.

Сейчас мы находимся на изрядном расстоянии от того сумрачного гаражного подземелья с низким, в стальных балках потолком, уже оно будто невесть когда и было с тем своим служебным телеглазом, который недреманно откудато наблюдал за нами, чтобы в нужный момент неслышно раздвинуть стальные двери и - под благословляющим взглядом Сони-сан - выпустить еще одного ловиветра в серое светание стритов, в гонку дорог.

Были сначала безлюдные каньоны улиц, где в одном месте под синим ливнем неонов, среди газетного отрепья в такую раннюю пору уже сидел старик, немощный и запущенный, и что-то жевал, безразлично глядя на нас; где затем промелькнуло темное зеркальное стекло еще закрытых офисов, банков с кованой таинственностью оград;

остались позади и сверкающие витрины ювелирных магазинов с драгоценностями и манекенами в ярком освещении, и черный алюминий небоскребов, исчезающих мрачным своим величием где-то в непроглядной вышине, тесня пространство, оставляя перед нами только узкую его щель, чтобы могли мы вырваться на эту загородную трассу, где Заболотный облегченно, повеселевшим голосом скажет:

- Наконец!

И, опустив стекло, высунет руку, ловя пальцами встречный ветерок.

Заболотный ведет свой "бьюик" ровно, мягко, машина не идет, а плывет, и это, думается, можно сейчас объяснить только желанием Заболотного усердно следовать предостерегающим наставлениям Сони-сан.

- Учти, Лида, как едем. Пожалуй, похвалили бы нас за такую дисциплинированность? - говорит мой друг, улыбнувшись, но пе нам, а будто кому-то невидимому, должно быть, предстала в этот момент пред ним именно Соня в той своей трогательной встревоженности, когда, проводив нас в дорогу благословляющим, еще, наверное, от матери унаследованным жестом, осталась как-то сиротливо стоять одна в ярко освещенном гараже. Маленькая, как девочка, бледная от волнения, стояла она совсем хрупкая, беззащитная в своей одинокости посреди огромного подземелья, под его низким железобетонным сводом, несущим на себе всю громаду билдинга. Стальные ворота, выпустив нас, тут же автоматически начали смыкаться.

- Тетя Соня! - обернувшись, крикнула тогда ей Лида, и даже гримаса боли пробежала у девочки по лицу,- это выражение боли так и не сходило, пока она махала рукой Заболотной, которую гаражное подземелье помалу зашторивало сталью дверей. И сейчас, в дороге, почему-то вырастает в воображении эта сцепка с хрупкой фигуркой Сони-сан, оставленной где-то там, в гаражной пещере среди стальных балок и бетона.

Дорога между тем словно втягивает нас, и Лидины мысли уже устремляются вперед.

- Совсем не могу представить, какая она будет, эта Мадонна,- говорит девчонка.- И перед Сном все думала, хотела представить и не могла... Откуда она взялась?

- В том-то и дело, что подробностей не сообщают,- отвечает Заболотный.Действительно, из чьих рук приобретена? На каком аукционе? И если не была внесена в международные каталоги, то почему? Сколько шедевров пропало из музеев во время войны... И не только ведь картины. Где, к примеру, "Янтарная комната" или редкостные книги-инкунабулы из разграбленных наших библиотек?..

Разыскивают их по всему свету, а они, может, лежат в это время где-нибудь в затопленных шахтах, в завалах, в грязных потемках штолеп-пещер, покрываются плесенью. Лежат, ничьему не доступные глазу, и ждут, кто же их найдет, извлечет на свет...

От горизонта заметно светает, словно там открывается конец какого-то огромного тоннеля, а небо и земля еще почти одинаково пепельны, сумеречны; вдоль хайвея стелется понизу седая мгла или туман, "это он и есть, смог,говорит Заболотный, заметив мое любопытство,- вишь, куда распростер свою власть". Дорога в этих местах становится в самом деле высокой, полотно трассы проходит все время по насыпи. Слева от тех смогов-туманов проглядывают силуэты каких-то промышленных сооружений, испещренные огнями неведомого назначения, которые светят словно по чьей-то забывчивости, они будто лишены жизненности, может, потому, что такое раннее время, когда и все эти гигантские темные строения среди предрассветных туманов, кажется, существуют сами по себе, без человека, без его вмешательства. Не видно там никакого движения, все обезлюдело будто навсегда, хотя мощно пылают газовые факелы, земля повсюду застроена, трасса пересекает зону сплошных мегаполисов, где один город еще не кончился, а уже начинается другой, этот переходит в новый, срастается с ним, сливаясь в единообразную унылость могучей, но словно не для человека, а для роботов предназначенной жизни. Вот тянется какое уже по счету индустриальное поселение, за ним выплывают из-за домов снова заводы, проносятся черными скопищами длиннющие цехи, чащобы трансформаторов, пакгаузы из гофрированного стального листа, а рядом лоснятся огромные болота, отстойники, резервуары, и всюду потопом смоги, смоги, смоги... Все ощутимее становится характерное зловоние химических заводов, смешанное с гнилым застоялым духом болот. Если бы кто-нибудь вздумал ставить фильмпредостережение о том, что может ожидать планету завтра, нарисовать картину, как задыхается она от собственной промышленной свсрхмощпости, от различных удушливых испарений и нечистот,здесь для такого фильма хватило бы натуры с избытком. Темное сонмище прокопченных сооружений, и снова, надвигаясь на самую трассу, маслянисто проблескивают какие-то воды, тяжелые, незыблемые, закрасненныс по стальному фону пламенем заводских зарев. Потому что заводы находятся рядом, погруженные в собственные дымы и в туман, такое впечатление, что сами заводы раскинулись на болотах среди своих намертво отравленных вод, куда они ежедневно сбрасывают все новые и повью потоки смрадных губительных отходов.

Он здесь повсеместно, этот тяжелый, непреходящий смрад.

- Ну и выбрал же ты маршрут,- говорю Заболотпому.- Кто бы мог подумать, что путь к Мадонне проходит через такой ад...

- Коган - сказали бы японцы,- виновато роняет Заболотный.- Сообщалось, что отстойников здесь уже меньше, а между тем... Но, думаю, это скоро кончится.

Мегаполисы Плывут и плывут вдоль горизонта, почти утопая в серой мгле, в природных, а может, химических туманах. Порото заводы отдаляются, затем снова подступают к трассе, тогда из облаков дыма прорываются целые клубы промышленных огней, багряных, как рана,- газовые печи там пылают, что ли... У самого полотна автострады еще чаще мелькают плесы тяжелых, лоснящихся вод с расплывшимися в них огнями реклам,- целые зеркала этих, мутно отсвечивающих рекламами плесов, лежат здесь в болотной неподвижности, а рядом беззащитно жмутся кустики камышей.

- Кустики не синтетические, настоящие,- будто оправдываясь, кивает в сторону камышей Заболотный.- А в общем верно ты говоришь: ад. Все эти черные мегаполисы, расползшиеся черт знает куда, и вонючие пти озераотстойники, вся так методически, исподволь и без умысла убиваемая природа,- все к нам, к людям взывает... Еще одно предостережение нашему брату, жителю планеты: смотри! Поскольку возможен и такой вариант...

- Странно даже: среди такого промышленного могущества и вдруг целое царство нечистот... Зона умерщвленных болот...

- Это те болота,- объясняет Заболотный,- куда мафиози выбрасывают тела своих жертв. Никто не знает, сколько человеческих жизней затоплено в здешних трясинах...

Трасса, поражая прямизной, летит дальше и дальше через болота, проложенная словно под линейку.

Нестерпимо долго тянется путь наш через смрадный, окутанный дымами и смогами промышленный район, конца не видать закопченному этому краю, где химические тучи не исчезают, где заводским махинам тесно уже от самих себя и земля будто с трудом удерживает тяжесть сооружений; господин Смог властвует над этим мрачным регионом, где все задыхается в собственных испарениях, где города, существовавшие раньше порознь, овеваемые полевыми и океанскими ветерками, теперь срослись в черные загазованные мегаполисы, лишились названий, имен, растеряли тепло человеческих микроклиматов, точно некие темные мойры однообразия обрекли их во всем уподобиться между собой, потерять лицо, превратили в мощь безымянно индустриальную; жизнь в этих местах как будто примирилась и с нечистотами, и с нехваткой кислорода, и с неестественной скученностью, поселения привыкли быть постоянно закутанными в общее для всех желто-бурое одеяло удушливых туч, грузно нависших над целым краем.