Антон Макаренко - ФД-1 Страница 12

— Тебе что нужно? Тебе нужно точить кроватный угол? Так чего ты пристал с капитальным ремонтом? Пускай Шевченко возьмет гаечку и навинтит…

— Как гаечку? — кричит коммунар. — Здесь все расшатано, суппорт испорчен, станина истерлась…

— Не ты один в цехе, пускай Шевченко найдет там в ящике гаечку, и будешь работать…

Шевченко роется в дырявом ящике и ищет гаечку, но Соломон Борисович уже нарвался на другого коммунара и уже кричит на Шевченко:

— Что вы там возитесь с какой-то гайкой, разве вы не видите, что в трансмиссии не работает шкив? По-вашему, шкив будет стоять, коммунар будет стоять, а я вам буду платить жалованье…

— Тот шкив давно нужно выбросить, — хмуро говорит Шевченко…

— Как это выбросить? Выбросить этот шкив, какие вы богатые!.. Этот шкив будут работать еще десять лет, полезьте сейчас же и вставьте шпоночку…

— Да он все равно болтает…

— Это вы болтаете… Болтает… Пускай себе болтает, нам нужно, чтоб станок работал… Поставьте шпоночку, как я вам говорю…

— Да вчера уже ставили…

— То было вчера, а то сегодня… Вы вчера получали ваше жалованье и сегодня получаете…

Шевченко лезет к потолку, Соломон Борисович задирает голову, но за рукав его уже дергает коммунар:

— Так что ж?

— Ну, что тебе, я же сказал, тебе поставят гаечку…

— Да как же он поставит, он же полез туда…

— Так подождешь, твой станок работает?

Откуда-то из-за угла душу раздирающий крик…

— Опять пас лопнул, черт его знает, не могут пригласить мастера…

Соломон Борисович поднимает перчатку:

— Был же шорник, я же сказал, исправить все пасы, где вы тогда были?

— Он зашивал, а сегодня в другом месте порвался… Надо иметь постоянного шорника, а то на два дня…

— Очень нужно, чтобы человек гулял по мастерской… Шорник вам нужен, завтра вам смазчик понадобится, а потом подавай убиральницу.

Возмущенный коммунар швыряет в угол ключи или молоток и отходит в сторону, пожимая плечами.

Соломон Борисович вдруг соображает, что пас все-таки не сшит и станок не работает. Соломон Борисович гонится за коммунаром:

— Куда же ты пошел? Что же ты уходишь?

— А что же мне делать? Буду ждать, пока придет шорник…

— Это трудное дело, сшить пас?.. Ты не можешь сам сшить пас, это какая специальность или, может, технология…

— Соломон Борисович, — пищит удивленный коммунар, — как же это сшить?.. Это же не ботинок, а пас…

Но Соломон Борисович уже покраснел и уже рассердился. Он с жадностью набрасывается на шило и кусочек ремешка, валяющийся на подоконнике, и торжествует:

— Ты не можешь сшить пас, а я могу?

Он по-стариковски тычет шилом в гнилой пас. Коммунары улыбаются и с сомнением смотрят на сшитый пас. У Соломона Борисовича тоже сомнение — пас не сшит, а кое-как связан неровным некрепким швом. Соломон Борисович, отнюдь не имея торжествующего вида, спешит удалиться из цеха, а коммунары уже вечером в совете командиров ругаются.

— Что такое, в самом деле. Пас порвался, шорника нет, Соломон Борисович сам берется за шило, а разве он может сшить, это тоже специальное дело… И все равно через пять минут станок стоит…

Соломон Борисович в таком случае помалкивает или пускается в самую непритязательную дипломатию:

— Что ты говоришь? Ты говоришь так, как будто я шорник и плохо сшил. Что я буду заведовать производством и еще пасы сшивать? Я тебе только показал, как можно сшить, а если бы ты захотел и постарался, ты бы сшил лучше, у тебя и глаза лучше…

Коммунары заливаются смехом и от того, что дипломатия Соломона Борисовича слишком наивна, и от того, что Соломон Борисович выкрутился, и даже хорошо выкрутился, приходиться коммунарам даже защищаться:

— Когда же нам сшивать? Если сшивать, все равно станок стоять будет.

Соломон Борисович молчит и вытирает вспотевшую лысину. Настоящей своей мысли он не скажет, настоящую мысль он скажет только мне, когда разойдется совет командиров спать, а Соломон Борисович смотрит, как я убираю свой стол, курит и говорит дружески доверчиво:

— Эх, разве так надо работать? Разве такой молодой человек не может остаться после работы и сшить себе пас… Что там полчаса, а шорнику нужно заплатить семьдесят пять рублей в месяц.

Я молчу — все равно спор имеет академический характер.

Но иногда и мне приходится идти огнем и мечом на Соломона Борисовича. Утро, из классов еле слышен прибой науки. В мастерских шумят станки, в моем кабинете никого — вся коммуна рассыпалась по трудовым позициям. Вдруг открывается дверь. К моему столу быстро подходит Коля Пащенко, мальчик пятнадцати лет, смуглый, стройный коммунар. Сейчас Коля плачет. Он пытается удержать слезы и говорит неплаксивным, спокойным голосом, но слезы падают на спецовку, и на его руках целые лужи слез, смешанных с машинным маслом и медными опилками.

Он протягивает ко мне руки:

— Смотрите, Антон Семенович, что же это такое… прямо… шкив испорчен… я говорил, все равно никакого внимания…

— Ты говорил Соломону Борисовичу, чтоб исправили шкив? Чего же ты так волнуешься…

— Я пришел, чтобы вы посмотрели сами… Пусть бы там не исправляли, пусть бы там прогул или как там… простой… а он говорит — работай… Как же я могу работать… я боюсь работать.

Я знаю Колю как смелого мальчика. Это живой, способный и энергичный человек, он в коммуне с самого начала и всегда умел прямо в глаза смотреть всяким неприятностям. Поэтому меня очень удивили его слезы.

— Я все-таки не понимаю, в чем дело… Ну, идем…

Мы входим в цех. Коля обгоняет меня в дверях и спешит к токарному станку. Он уже не плачет, но в борьбе со слезами он уже успел свой нос выкрасить в черный цвет.

— Вот, смотрите…

Он пускает свой станок, потом отводит вправо приводную ручку шкива, деревянную палку, свисающую с потолка. Станок останавливается. Коля левой рукой отталкивает меня подальше от суппорта, на который я оперся.

— Смотрите.

Я смотрю. Смотрю и ничего не вижу. Вдруг станок завертелся, зашипел, застонал, заверещал, как все станки в токарном цехе. Я ошеломлен. Подымаю голову и вижу: палка уже опустилась и передвинулась влево, шкив включен. Я смеюсь и гляжу на Кольку. Но Колька не смеется. Он снова чуть не плачет:

— Как же я могу работать? Остановишь станок, станешь вставлять угол в патрон, а станок вдруг начинает работать… Что ж, руку оторвать или как?..

За нашими плечами Соломон Борисович.

— Соломон Борисович, надо же как-нибудь все-таки… Ведь так нельзя.

— Ну, что такое, придет мастер завтра, исправит шкив, так что? Сегодня нужно гулять?.. Я ж тебе сделал, можно работать…

— Ну, смотрите, Антон Семенович, разве можно так?

Колька лезет куда-то под станок и достает оттуда кусочек ржавой проволоки, на концах ее две петли. Одну — он надевает на конец приводной палки, а другую — цепляет за угол станины. Станок перестает вертеться, палка крепко привязана проволокой. Колька смотрит на меня и смеется. Смеется и Фомичев, подошедший к нашему станку:

— Последнее достижение техники, здравствуйте, Антон Семенович…

— А что? — говорит Соломон Борисович. — Чем это плохо?

Ребята хохочут…

— Нет, вы скажите, чем это плохо?

Колька безнадежно машет рукой. Фомичев, спокойно, с улыбкой объясняет, глядя сверху на Соломона Борисовича:

— Ему нужно станок останавливать раз пять в минуту, как же он может все время привязывать проволоку, а вы посмотрите. — Он снимает петлю с угла станины. Станок завертелся, но петля бегает перед глазами, цепляется за резец.

— Ну и что ж?

— Как, что же, разве вы не видите?

Я приглашаю Соломона Борисовича к себе, но уже на дворе говорю, сжимая кулаки:

— Вы что, с ума сошли? Что это за безобразие? Вы еще веревками будете регулировать станки, к чему вы приучаете ребят… это простая халтура, просто мошенничество…

Соломон Борисович терпеть не может моего гнева и говорит:

— Ну, хорошо, хорошо… ничего страшного не случилось… завтра привезу мастера, начнем капитальный ремонт…

Вы думаете, завтра Соломон Борисович привез мастера?

— Я не привез? Ну, конечно, он не поехал, потому разве теперь люди? Он хочет заработать двадцать рублей в лень. Я ему дам двадцать рублей, а Шевченко на что, а Шевченко будет гулять…

9. ТРАГЕДИЯ

Кроватный угол, выпускаемый Соломоном Борисовичем на рынок, представлял собой очень несложную штуковину: в литейной он отливался почти в совершенном виде — с узорами. На токарных станках ребята только очищали резцами его цилиндрические плечики, и после этого, он поступал в никелировочную. Поэтому мы выпускали этих кроватных углов множество. По сложности работы кроватный угол немногим отличался от трусиков, которые изготовляла швейная мастерская. В столярной мастерской производились более сложные и громоздкие вещи: аудиторные и чертежные столы и стулья, но и здесь особенной техникой не пахло. Отдельные детали выходили из машинного цеха с шипами и пазами, в сборном нужно было их привести в более блестящий вид и собрать в целую вещь.