Юрий Рытхэу - Полярный круг Страница 13

Все-таки она красивая. Что-то в ней есть такое, неуловимое, чуть прикрытое полуулыбкой, большими мохнатыми ресницами в глубине черных глаз, в этом мягком овале лица.

Они дружили с детства, сидели за одной партой, вместе брели сквозь пургу на уроки, крепко держась за руки, ели из одного деревянного блюда, и вот — они отдалились друг от друга, и уже требуется некоторое усилие, чтобы даже просто разговаривать. Неужто это самое и стоит между ними: давний сговор родителей о том, что Нанок непременно женится на Марине Симиквак? Такого рода браки еще в недавнем прошлом не были редкостью. Так было даже удобно — не надо ломать голову над жизненно важным делом — оно было предрешено.

Между Наноком и Мариной разговора об этом никогда не возникало. Вот только родные время от времени как бы в шутку напоминали о сговоре, но за этой шуткой сквозило вполне серьезное беспокойство и стоял невысказанный вопрос: когда же вы, наконец, решитесь?

«Надо все же поговорить с Мариной, — подумал Нанок. — В конце концов, то время осталось далеко позади. Она вольный человек, и я тоже свободен…»

Нанок искоса глянул на Марину. Девушка не сводила глаз с морской дали, где шли вельботы, натужно ревевшие подвесными моторами.

Нанок ступил на галечный берег, не очень чистый, в пятнах мазута. Невдалеке, облепленный большими жирными мухами, лежал красный ободранный китовый скелет. Возле него прыгали толстые чайки, клевали полузасохшее мясо. Ленивые, сытые собаки, растянувшись на гальке, равнодушно смотрели на чаек, на людей, собиравшихся на берегу в ожидании приближающихся вельботов.

Старик протянул Наноку бинокль. Окуляры приблизили суда, но напрасно Нанок старался разглядеть на вельботах своего отца.

Он должен сидеть на корме, править, но все три вельбота шли в кильватере, и охотники мешались, загораживали друг друга.

— Можно мне? — попросила Марина. Старик молча кивнул, разрешая ей взять бинокль.

— Я знаю, кто ты, — степенно произнес старик, разглядывая в упор Нанока. — Ты сын Анахтыкака, нынче ученый, собирающий древности. Приходи ко мне, я тебе подарю трубку, которую сам смастерил в молодости из винчестерного патрона.

— Хорошо, приду, — обещал Нанок.

— Если тебе нужно, могу сказку рассказать, — продолжает старик. — Тут ученый из Ленинграда приезжал. Деньги за сказки платил, писал на магнитофон. А с тебя я ничего не возьму, даром буду рассказывать.

— Сказки не собираю.

— Зря, — заметил старик. — Сейчас все приезжие ученые просят древние сказания.

— Меня интересуют старые вещи.

— Вещи — это тоже хорошо, — заметил старик и взял бинокль у Марины.

Вельботы уже приблизились настолько, что Нанок легко узнал отца. Он сидел на кормовом возвышении, сжимая под мышкой румпель. В зубах у него дымилась трубка. На голову отца наброшен капюшон непромокаемой камлейки из медицинской клеенки. На лице его можно было даже разглядеть полоску черных усов. Интересно, видит ли он в толпе встречающих сына?

— Три моржа, — произнес старик. — На каждый вельбот по моржу. Это хорошо.

Марина заблестевшими от возбуждения глазами смотрела на приближающиеся суда. Она была настоящей эскимосской женщиной, для которой возвращение охотников — всегда волнующее зрелище, особенно когда они идут с богатой добычей, означающей тепло, сытость, благополучие и хорошее настроение в нынлю. А может, там, в вельботе, кто-то из ее близких? Потому она так и смотрит? Девичье лицо в лучах низкого солнца словно светилось изнутри, и в самой глубине темных глаз зажглись огоньки. В эти минуты Нанок откровенно любовался Мариной и так пристально смотрел на нее, что она, почувствовав его взгляд, быстро вскинула глаза на него и отвернулась.

Наноку стало досадно, словно его застали за подглядыванием недозволенного. Он потоптался на месте, придвинулся ближе к Марине и тихо сказал:

— Прости меня… Но ты очень красивая.

— Ну что ты…

— Правда.

— Отец на тебя смотрит…

Вельботы были уже у самого берега. Вдоль бортов вода плескалась, открывая бугристую серую моржовую кожу, клыкастые головы, усаженные жесткими и острыми усами.

Анахтыкак привстал на корме. Нанок поймал его взгляд, и они улыбнулись друг другу.

Вельботы причалили.

Трактор вытянул на галечный берег сначала добычу, а затем и сами вельботы.

Все стало просто. А бывало, в детстве весь Наукан брался за буксирный конец, и под ритмичные возгласы старшего на берег медленно вытягивали моржовые туши, а когда охотничье счастье было особенно благосклонно, то и кита… Сегодня трактору потребовалось меньше минуты, чтобы выдернуть из зеленой воды моржа.

Женщины из разделочной бригады тут же принялись за дело.

Анахтыкак подошел к сыну и крепко пожал ему руку, словно они были просто хорошо знакомые. Марине он улыбнулся.

Захватив теплое, кровоточащее моржовое сердце, Анахтыкак с сыном начали медленный подъем к дому. Позади оставалось море, покрытый кровью галечный берег, белые вельботы, устало опершиеся на деревянные подставки, чайки, прыгающие возле свежей моржовой требухи. Там же осталась и Марина.

— Уже в отпуск приехал? — спросил отец.

— В командировке я.

— А-а…

— Древности всякие собираю. В тундре был.

— Как там?

— Мне понравилось.

— В море тоже хорошо, — с оттенком ревности произнес Анахтыкак.

— Я ведь никогда не был в оленеводческом стойбище. Там я кое-что приобрел для нашего музея. Старое кожаное ведро.

— Кожаное ведро? — усмехнулся Анахтыкак. — Я бы тебе новое сделал.

— Для музея чем старее, тем лучше, — ответил Нанок.

Анахтыкак остановился передохнуть и повернулся к морю.

Солнце было уже совсем низко, и две длинные человеческие тени тянулись к домикам, которые ярко горели стеклами окон, и само дерево стен желто светилось. Море выбегало из-под крутого берега и, казалось, чуть приподнималось к горизонту, к маленьким облачкам, похожим на белые льдины, лежащие на воде. Оно было спокойно, и мощное его дыхание отчетливо доносилось до высокого берега.

— Почему Марину не позвал?

— Как-то не подумал, — растерянно ответил Нанок.

— Из дому позвони по телефону.

— Хорошо.

Атук ждала мужчин. Она молча взяла моржовое сердце, положила в таз и принялась хлопотать на кухне.

Анахтыкак стянул с себя охотничью одежду: плотный ватник, надетый вместо кухлянки, штаны из нерпичьей шкуры, торбаса — и остался в одних сатиновых трусах и в майке.

— Будем мыться.

Нанок повиновался и последовал за отцом в просторные сени, где Атук уже приготовила цинковое корыто и два больших ведра — в одном горячая, в другом холодная вода. Здесь же был большой деревянный ковш с ручкой из моржового клыка.

Как же он мог забыть об этом ковше? Нанок схватил его и принялся разглядывать, забыв о мытье.

— Я тебя жду, — нетерпеливо сказал отец.

Нанок спохватился, смешал воду и принялся лить на спину, грудь отца. Анахтыкак мылся с удовольствием, кряхтел, фыркал. Его сильное, мускулистое тело так и скрипело под струями воды. Вымывшись, он заставил Нанока раздеться и поставил его в корыто.

Критически оглядев тело сына, Анахтыкак усмехнулся и сказал:

— Не мешало бы тебе одно лето как следует погрести.

— Вернусь в Анадырь, займусь спортом, — ответил Нанок, подставляя спину под струю воды. — Там есть большой спортзал. Буду штангой заниматься, гантели куплю…

— Лучше бы что-нибудь полезное поделал, — с укоризной сказал отец. — Вот приезжай в отпуск, я тебе за лето все мускулы таким железом налью, что твоя штанга!

Моржовое сердце уже жарилось на сковородке. Хорошо проперченное, сдобренное чесноком, оно было необыкновенно вкусно.

— А не скучаешь по свежему мясу в Анадыре?

— Там мясо продается в магазине, — ответил Нанок. — Оленина, баранина, говядина… Куры бывают.

— Я тебя спрашиваю про нерпичье и моржовое мясо, — сказал Анахтыкак. — Не скучаешь?

— Скучаю.

Анахтыкак почему-то победно посмотрел на жену, словно она сомневалась в том, что сын может забыть родную пищу…

— Две вещи должен человек нести через всю жизнь, — назидательно произнес Анахтыкак, — свой родной язык и вкус к родной пище. Когда он это помнит, не важно, где живет, — он все равно остается эскимосом, чукчей, грузином или русским… А почему ты не звонишь Марине?

— Я и забыл, — смутился Нанок.

Он прошел в комнату. Телефонный аппарат стоял на столе. Рядом лежал отпечатанный на машинке список абонентов селения Нунямо. Около тридцати номеров. Нанок набрал номер.

— Алё, — услышал он в трубке хриплый голос. Это была бабушка Хальханау. — Кто это говорит? — спросила она уже по-эскимосски.