Сергей Мартьянов - Ветер с чужой стороны Страница 13

— Прибыл их благородие, — усмехнулся Пятириков.

Зубанов промолчал.

За турецкой околицей на чахлых косогорах, возле редких кустиков кукурузы и чая, копошились крестьяне.

— Тяпками да мотыгами копают землю… Разве ж это жизнь? — сокрушенно проговорил Пятириков, видимо, тяготясь молчанием.

— Да-а… — задумчиво произнес Зубанов. Сцена избиения не выходила у него из головы. Что бы это могло означать?

2

Спустившись с вышки, Зубанов направился в канцелярию, а старшина задержался около конюшни.

— Дежурный, ко мне! — крикнул Зубанов, войдя в коридор.

Цыбуля предстал немедленно.

— Что нового?

Цыбуля ответил, что ничего нового нет, только у сержанта Ковригина разболелись зубы и вспухла щека.

— Пусть потерпит.

Цыбуля напомнил, что сержант включен в тревожную группу.

— Я сказал, пусть потерпит, — произнес Зубанов раздельно. — А теперь идите.

Цыбуля исчез так же внезапно, как и появился.

Зубанов прошелся по канцелярии, поглядел в окно. Всезнающий старшина куда-то запропастился…

В дверь робко постучали.

— Да! — резко крикнул Зубанов.

Вошла Наташа в своем просторном ситцевом платье, с блуждающей кроткой улыбкой на подурневшем лице.

— Костя, я видела, как ты спустился с вышки и решила зайти… Что там, у турков?

— Пустяки! Несколько идиотов били одного калеку.

— Это не может отразиться на границе?

— Не задавай глупых вопросов, — раздраженно ответил Зубанов.

— Может, ты позавтракаешь?

Наташа смотрела на него так нежно, что он сказал мягче:

— Ладно, сейчас.

Она вышла.

Зубанову стало жалко Наташу. Такую молодую, красивую завез на край света и теперь она сидит без дела. А ведь кончила медицинский институт и ее оставляли в Алма-Ате. Он любил Наташу и отдал бы все, чтобы она была счастлива и чтобы у нее благополучно родился ребенок, конечно, мальчик.

— Наташа, подожди! — крикнул он в окно и быстро вышел из канцелярии.

Но тут перед ним снова предстал Цыбуля:

— Товарищ лейтенант, позвонил Рыжков: турки нарушают границу!

Зубанов в два прыжка очутился у телефонного аппарата:

— Рыжков, что там у вас?

— Человек через КСП перешел, на левом фланге возле третьего камня.

— А что аскеры?

— Пропустили…

Грохот сапог сотрясал помещение. Замелькали фуражки и лица. Тревожная группа уже стояла перед Зубановым: сержант Ковригин, солдаты Свинцов и Гоберидзе. Словно из-под земли вырос Пятириков.

— Разрешите мне с ними идти? — попросил он.

— Иду я! — отрезал Зубанов. — Вы останетесь за меня.

И первым выбежал во двор. Мелькнуло лицо Наташи, испуганное, побледневшее. Вот и тропа. Ветер свистел- в ушах. Если так бежать, у третьего камня можно быть минут через десять. Он лежал за околицей села, в двадцати шагах от границы. Там и нужно перехватить нарушителя.

Вот и камень. Зубанов с разбегу упал в траву. Острая колючка впилась в ладонь. Колотилось сердце. Справа и слева залегли сержант Ковригин, солдаты Свинцов и Гоберидзе. Где нарушитель?

Слегка дрожали силуэты далеких гор. Прямо перед глазами маячил пограничный столб. Вокруг ни души.

Зубанов взглянул на ладонь, рваная царапина сочилась кровью.

— Во-он, во-он идет! — тревожно прошептал Ковригин.

По колхозной цитрусовой плантации шел человек, не прячась и не убегая. Можно было подумать, что он у себя дома.

И снова — топот ног.

Зубанов испытывал никогда еще не приходившее к нему чувство боевого азарта. Вот он, нарушитель, в нескольких шагах от него! То, ради чего он учился и приехал сюда, на край земли, — сейчас случится.

Человек шел своей дорогой, не оборачиваясь.

— Стой!

Человек остановился, повернулся к Зубанову и пошел навстречу ему. Он шел медленно и неуверенно, как лунатик.

— Прокаженный! — крикнул испуганно Гоберидзе.

Зубанов невольно попятился. Лицо человека напоминало морду льва — настолько его исказили лиловые бугры на лбу и висках. Да, это был прокаженный и он шел навстречу Зубанову.

— Стой! Остановись! — выкрикнул он, все еще пятясь.

Отвращение и растерянность охватили его. Прокаженного, как и всякого нарушителя, нужно обыскивать, вести на заставу, допрашивать… Он заразится сам, заразит солдат, Наташу, ребенка. Люди никогда не излечиваются от проказы, их заключают в лепрозории, и там они медленно погибают.

Между тем, прокаженный остановился, тяжело дыша, и что-то сказал, глухо и сипло"

— Что он говорит, Гоберидзе? — не оборачиваясь к солдату, нетерпеливо спросил Зубанов.

— Непонятно говорит… Не по-грузински говорит…

Судя по внешности, хотя и очень искаженной, это был турок или курд. На нем — ветхий пиджак, грязная рубаха, рваные штаны, шерстяные носки и кожаные остроносые туфли.

— А по-турецки вы умеете? — не теряя надежды, спросил Зубанов у Гоберидзе.

— По-турецки не умею…

Три пары глаз пограничников следили за командиром, ожидая приказания. Если б повстречаться с этим прокаженным один на один, без свидетелей! Никто не видел бы его растерянности. Но он встретился не один. И от этого было тяжелее вдвойне.

Незнакомец стал показывать знаками, что пришел с той, турецкой стороны и хочет идти сюда, в советское село. Он смотрел на пограничников покорно, обреченно и эта покорность обезоруживала больше всего.

— Что будем делать? — беря себя в руки, спросил Зубанов, оборачиваясь к солдатам.

— Обыскать нужно и вести на заставу, — сказал Ковригин.

Это был тот самый Ковригин, у которого разболелись зубы и распухла щека. Зубанов только сейчас вспомнил об этом, мельком взглянул на него. Сержант повесил автомат на шею и шагнул вперед:

— Разрешите мне, товарищ лейтенант? — и добавил:-Может, у него оружие есть или еще что?.. Всякое бывает.

— Но вы же заразитесь! Утром я видел, как его били турки.

— А-а, не так страшен черт! — махнул рукой Ковригин. — Надо же кому-то…

Он сказал это так просто, что у Зубанова что-то дрогнуло в сердце. А может быть, Ковригин считает, что он, лейтенант Зубанов, побоится сделать это сам? Считает его трусом?

— Разрешите? — повторил сержант.

Зубанов медлил. Если он разрешит, то не простит себе этого никогда. Он — командир, этим сказано все.

— Обыск произведу я, — сказал Зубанов как можно спокойнее.

Ковригин изумленно взглянул на него, поколебался с минуту и взял автомат наизготовку.

Все дальнейшее происходило для Зубанова будто во сне. Он жестами показал неизвестному, как нужно поднять руки и повернуться кругом. Подошел к нему сзади и ощупал его карманы. Оружия не было. Свести руки прокаженного за спиной и связать их Зубанов не осмелился. И без того, оглаживая карманы, он чувствовал себя так, будто дотрагивается до расплавленного металла. Ему хотелось зажмурить глаза, но он только задержал дыхание. Потом, отойдя на несколько шагов и отдышавшись, он приказал солдатам конвоировать задержанного, а сам пошел позади, с ужасом рассматривая свои ладони. Ему следовало бы вытереть капли холодного пота со лба, но он страшился прикоснуться руками к лицу и нес их перед собой на весу, как чужие.

Так все пятеро вошли в село и направились к заставе. Деревянные дома, с их террасами, открытыми окнами и высокими фундаментами стояли то выше, то ниже дороги, и были видны то их стены, то чешуйчатые черепичные крыши. Развесистые чинары, густые заросли маслин и яблонь — все сливалось в причудливое царство теней и зелени. Удивительно живописен был вид этого маленького грузинского селения, но у Зубанова было такое ощущение, что все это он видит последний раз.

Жители села, попадавшиеся на пути, останавливались, пораженные невиданным зрелищем. Кое-кто, не вытерпев, бросал короткие фразы, которых Зубанов не мог понять.

3

Ворота заставы были закрыты. Зубанов толкнул калитку, пропустил в нее прокаженного и солдат, дал знак остановиться. К ним тотчас же направились Пятириков и дежурный Цыбуля. От командирского домика быстро пошла Наташа.

— Не подходить! — сказал Зубанов и предостерегающе протянул руки.

Пятириков, Цыбуля и Наташа остановились. Они смотрели на прокаженного.

— Гоберидзе, будете окарауливать! — приказал Зубанов.

Гоберидзе стал лицом к задержанному, махнул рукой. Тот покорно сел на землю, прислонился спиной к забору.

— Остальным отойти, — добавил Зубанов.

Все отошли оглядываясь.

Только крольчиха "Машка" доверчиво подбежала к прокаженному, обнюхала его вытянутые ноги.

— Да отгоните же ее, Гоберидзе! — крикнул Зубанов. Гоберидзе пихнул носком сапога крольчиху и она отбежала.

— Костя, ты прикасался к нему? — спросила Наташа.

Глаза ее были полны испуга.

— Нет! — твердо ответил Зубанов и взглянул на Ковригина и Свинцова.