Альберт Беляев - Чайки садятся на воду Страница 13

Вдруг мотор слабо фыркнул и ровно загудел. Цесарский вцепился в штурвал, развернул катер по ходу волны и дал полный ход вперед. Там, куда катились волны, должна была быть земля.

Таня оторопело взглянула на парня и схватила его за плечо.

— Ты куда правишь? А шлюпка? Там люди остались!

Цесарский резким движением сбросил с плеча ее руку:

— Черта с два теперь меня обратно погонишь! Хватит, я еще не сошел с ума! Пусть сами добираются!

О борт тяжело ударила волна. Катер сильно качнуло, и Таня, неловко взмахнув руками, свалилась на самое дно катера. Падая, она увидела далеко впереди тусклые огоньки зимовки. Цесарский обрадованно воскликнул:

— Берег! Берег виден!

Стоя на коленях, Таня горько зарыдала.

— Подлый ты трус! Там же люди тонут! Как ты можешь так поступать?

Но Цесарский все прибавлял ходу и, искоса взглядывая на девушку, бормотал:

— Ничего, Танюша, нам бы только до берега добраться. Там нам помогут. А шлюпку найдут, не беспокойся…

По днищу катера перекатывался тяжелый топор, вырвавшийся из гнезда. Топорище больно задело Таню по руке.

Несколько секунд она бессмысленно смотрела на топор, будто силясь что-то понять. И вдруг, словно прозрев, схватила его, поднялась на ноги и со всей силой ударила по бортовой доске.

Цесарский мгновенно обернулся. Испуг отразился на его лице.

— Что ты делаешь? Сумасшедшая! — Он бросил штурвал и кинулся к Тане.

Таня поднялась ему навстречу. Не помня себя от ярости, она занесла топор над головой и страшно закричала:

— Не подходи!

В ее глазах была такая решимость, что Цесарский в страхе попятился назад.

— Ты что задумала, дура? — испуганно кричал он, не сводя глаз с топора. — Брось топор, слышишь? Кому говорят?

Но Таня не слушала его. Тяжелым взглядом она отчужденно смотрела на Цесарского:

— Я разобью катер, если ты сейчас же не повернешь в море. Понял меня?

— Понял, понял, — с готовностью закивал тот. — Я все сделаю, только убери топор. — Он торопливо вернулся к штурвалу и покорно развернул судно навстречу шторму.

Таня устало опустилась на банку и, не выпуская из рук топора, с тупым равнодушием смотрела, как встречные волны бьются о катер. Ветер заметно стихал. Снежный заряд, растратив все свои запасы, сыпал теперь редкие струйки твердых, колючих снежинок. Цесарский осторожно оглянулся и вкрадчиво заговорил:

— Танюша, ты не так меня поняла. Я хотел для тебя лучше сделать. Ведь ты же устала, замерзла. Я бы потом обязательно за шлюпкой сходил.

Не поворачивая головы, Таня ответила ровным, странно незнакомым голосом:

— Я все поняла. И, пожалуйста, не разговаривай больше со мной.

Цесарский принялся горячо убеждать ее. Но Таня молчала. Она жадно смотрела вперед, ища глазами затерявшуюся где-то среди волн шлюпку, и горькое чувство разочарования, обиды поднималось в ее груди. И вдобавок этот проклятый холод. Даже кости заныли от ледяной воды. А руки — словно их и нет, ничего не чувствуют. И голова. О, как она болит! Зачем он так поступил? Что подумают о них ребята? Таня вздрогнула. «Боже мой, они же наверняка подумали, что мы их бросили! Подлый ты человек!» — простонала Таня и вскоре увидела впереди шлюпку. Она медленно двигалась по ветру. Два человека с трудом ворочали веслами, третий непрерывно вычерпывал воду. Таня вскочила на ноги:

— Ребята!

Было видно, что на шлюпке заметили их, но никто не прервал своих занятий. Цесарский сбавил ход и осторожно подвел катер к подветренному борту шлюпки.

Тотчас же на катер перепрыгнул Заиграев. Он наклонился к понуро сидевшему за рулем Цесарскому.

— Что, механик, с курса сбился?

Цесарский заискивающе взглянул на Таню и негромко ответил:

— Мотор сдал… пока починил…

— А-а, понятно, — загадочно усмехнулся Заиграев.

Он шагнул к Тане и сел рядом с ней.

— Трудно, Танюша? — участливо спросил он.

Таня молча ткнулась лицом в мокрые колени Заиграева и затряслась в беззвучном плаче.

Заиграев осторожно погладил ее по голове и дрогнувшим, потеплевшим голосом проговорил:

— Ничего, Таня, ничего. Теперь уж не страшно, не надо плакать.

Таня прижалась к его руке и затихла. Впереди показались и призывно замерцали редкие теплые огоньки зимовки.

НАЧАЛО ПУТИ

Серая пелена поздних сумерек опустилась на торговый порт, скрадывая очертания судов на рейде. На борту одиноко стоящего у причала грузового парохода «Печора» зажглись редкие огоньки. Бледный свет электрических ламп слабо освещал надстройки судна.

Коля Мухин поставил на палубу у трапа чемодан и осторожно кашлянул. Тотчас же из-за надстройки показался высокий парень в прорезиненном плаще. Он медленно подошел к Мухину, хмуро осмотрел его с ног до головы и отрывисто спросил:

— Тебе чего здесь надо?

— Меня к вам направили, — робко улыбнувшись, ответил Мухин и торопливо протянул вахтенному направление из отдела кадров. Тот внимательно прочитал, вздохнул, затем молча переставил чемодан Коли с палубы на площадку трапа, так же молча подтолкнул туда Колю и удалился, коротко бросив:

— Стой здесь и жди!

Коля долго стоял у трапа, осматривая палубу «Печоры».

Наконец показался вахтенный матрос. За ним шел высокий моряк в форменной фуражке и кителе с одной золотой нашивкой на рукавах — вахтенный штурман. Матрос, пропуская вперед помощника капитана, негромко обратился к нему:

— Товарищ третий, разве это правильно? Опять прислали зеленого юнца, а вкалывать придется за него нам. Детсад, а не пароход.

От этих слов Коле стало не по себе.

Стараясь не смотреть на матроса, он подхватил чемодан и торопливо пошел вслед за штурманом.

Они шли по ярко освещенному коридору надстройки. По обе стороны виднелись двери, на которых были привинчены начищенные медные пластинки с надписями. Штурман вошел в каюту старшего помощника капитана. Коля остался стоять в коридоре. Но через минуту дверь открылась, и его пригласили войти.

В кресле у стола сидел пожилой моряк с тремя золотыми нашивками на рукавах кителя. Он с любопытством посмотрел на Мухина и добродушно сказал:

— В море, конечно, не бывали?

— Нет, — ответил Коля. — Хотел в мореходное, да не прошел по конкурсу.

— Ну что же, не огорчайтесь. По крайней мере узнаете морскую жизнь. Мореходка от вас никуда не уйдет.

Вахтенный провел Колю к кормовой надстройке и открыл одну из дверей.

— Вот ваша каюта и койка. Постельное белье получите завтра утром.

Коля вошел в каюту, закрыл дверь и осмотрелся. Каюта четырехместная. Справа и слева койки в два яруса. В углу у входа узкий шкаф для одежды, в стене — два круглых окошка, против входа — маленький столик, рядом табурет и парусиновое кресло-раскладушка.

Закрытая матовым плафоном лампочка слабо освещала каюту. Было тихо, холодно и неуютно. Колю охватило щемящее чувство одиночества и грусти. Вспомнился ласковый голос матери, уговаривающей остаться дома. Она очень не хотела отпускать сына в далекий северный город. Не послушался тогда Коля. А может, и правда не нужно было уезжать? Ехал он с радужными надеждами, а приехал — и вот рушатся все его мечты. В училище поступить не удалось — не прошел по конкурсу; когда оформлялся в пароходство — приняли учеником матроса, а он хотел попасть в машинную команду; здесь, на пароходе, встретили его тоже неласково — привели в каюту, оставили одного, и никому нет до него дела.

За невеселыми мыслями Коля незаметно уснул. Разбудили его громкие голоса, раздававшиеся в каюте. Приоткрыв глаза, Мухин увидел трех молодых ребят, одетых в морскую форму. Они громко спорили. Двое были высокого роста, один из них с длинным русым чубом, нависшим на глаза, второй острижен наголо. Третий, кудрявый и рыжий, с множеством веснушек на лице, был поменьше, и Коля с удовольствием отметил про себя: «Ничуть не больше меня».

Ребята уселись за столик и развернули принесенные свертки с колбасой, булками и конфетами.

«А меня даже не замечают», — с обидой подумал Коля. И, как бы угадав его мысли, рыжий посмотрел на него и спросил:

— Что это за парень лежит у нас?

— Наверное, новенький, — равнодушно ответил стриженый.

— Может, он есть хочет? Давай разбудим. — И, не дожидаясь ответа, рыжий тронул Колю за плечо: — Друг, проснись! Ты есть хочешь? Вставай, садись с нами.

Коля открыл глаза и тихо ответил:

— Спасибо, не хочу.

— Что там не хочу, вставай!

— Смотри, опоздаешь! — добродушно вставил чубатый.

Коля доверчиво улыбнулся и встал. Рыжий подвинул ему раскладушку, а сам сел на койку.

— Ну, вот и порядок, — весело объявил он и спросил Колю: — Тебя как зовут?

— Коля Мухин.