Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый Страница 14

— Понятливому человеку и хорошее слово — пища.

— Эту пищу оставь при себе. Я предпочитаю кое-что посущественней. Кстати, и командира нет. Приглядел в санвзводе одну красотку и ходит как потерянный. Что и говорить, грозного командира послал нам бог, — рассмеялся Добрушин. — Я сейчас дельце сорганизую.

— Опять горяченького принесешь, черт лысый? — спросил Бондаренко нестрогим голосом.

— Тсс... Ни звука! Сегодня день рождения Борибая, — сказал Добрушин, подпоясываясь. Потом он обернулся к Борибаю:

— Итак, забрав последний наличный капитал, отправлюсь на ответственную операцию. Она требует смекалки и отваги. А ты, тем временем, соображай закуску.

— Но ведь ты же все деньги уносишь! — сказал Борибай.

— Что я слышу? А зачем у тебя голова на плечах? Ты солдат. Следовательно, должен проявить находчивость.

Борибай послушно выпрыгнул из вагона и направился к маленькому пристанционному базарчику. На деревянных прилавках, стоящих в три ряда, русские женщины в широких кофтах, в платках, завязанных концами под подбородком, разложили яйца, огурцы, сливочное масло, расставили ведра с простоквашей; здесь и женщины-казашки, закутанные в джаулыки, либо в безрукавных камзолах, в платках, узлом на затылке. Сбежавшиеся бойцы сразу перемешались с базарным людом, поднялся громкий говор. Казалось бы, среди базарного говора первым долгом услышишь голоса, выкрикивающие цену товаров. Но этот базар скорее напоминал встречу двух аулов. Редко можно увидеть здесь людей, которые хотели бы купить подешевле и продать подороже.

— Счастливого пути, братья!

— Уходят наши молодцы!

— Ешь, родимый, ешь, ничего для вас не жалко.

— Нет ли среди вас джигитов из Канды-агача?

— А у меня сын тоже служит. Бери, бери, сынок!

— Голубчик, не встречал ли джигита Курмантая? Он тоже в армии.

— Отведай, дорогой. Ведь в далекий путь едешь!

Громкие голоса не стихают.

Борибай, выбравшись из толпы, неуверенно подошел к смуглой старой казашке, которая стояла поодаль с мешочком курта в руках.

— Добрый день вам, шеше. Э, как ваше здоровье? — вежливо обратился он к старухе.

— Здравствуй на много лет, — ответила старуха надтреснутым голосом, оглядев тусклыми глазами приветливого джигита.

— На фронт отправляемся, шеше.

— Е-а, карагым-ай! Пусть бог-создатель будет, вам подмогой. Из каких мест, голубчик?

Борибай назвал свой род, но умолчал о местности, чтобы не огорчить старуху в случае, если они не соседи.

— Из рода Уйсон я, шеше.

— Е-е, голубчик, — сказала старуха просто, она не знала такого рода.

Борибай, бросив косой взгляд на мешок, спросил:

— Сколько вы просите за курт, шеше?

— Двенадцать рублей, голубчик.

— М... м... недорого, да и курт у вас хорош. — Борибай, порывшись в карманах, ничего в них не нашел.

— Эх, будь я неладен, поистратил все деньги. А без кислого разве проживешь? Не покушаешь кислого, и во рту никакого вкуса нет.

— Ойбай-ау, что я, малоумная, стою здесь и торгуюсь! — сказала старуха. — Будто и в самом деле с дедовских времен на базаре торгую. Бери, голубчик, бери.

— Как это можно, да нет, да нельзя... — запротестовал Борибай, но старуха настаивала с жаром.

И Борибай сдался:

— Могу ли я бросить на ветер слова старого человека? Верно вы сказали, шеше: недостойно будет, если я отвернусь от хлеба-соли.

И он с удрученным видом набил свои карманы куртом.

Тем временем Добрушин «прямым ходом» направился в ресторан вокзала. Подойдя к стойке, он поманил пальцем девушку-буфетчицу, наклонился к ней, таинственно зашептал:

— Что случится, если вы соблаговолите полбутылочки для фронтовиков? До зарезу нужна!

Девушка знала, что от таких вежливо-напористых людей легко не отделаешься. Она сказала:

— У меня нет. Спросите у заведующего рестораном. Может быть, он поможет вам, — и она показала на дверь его кабинета.

Директором ресторана был пожилой казах.

— Дело примет поистине трагический оборот, если вы не войдете в положение, — сказал Добрушин директору, ошеломленно смотревшему на него.

— Вы, конечно, слышали о таком человеке, как Борибай Еспаев. — Директор отрицательно покачал головой. — Могу ли я поверить? Вы ничего не слышали о нем? Он же ваш земляк! Значит, вы не читаете газет? Знаменитый, прославленный генерал Еспаев является нашим командиром. Я — его адъютант. Сегодня день рождения товарища генерала. Нужен сущий пустяк, одна видимость. Прошу, устройте поскорее. А не знать генерала Еспаева — это срам, — назидательно сказал Добрушин оторопевшему директору и всунул ему деньги в руку.

VI

Не успели Борибай и Добрушин спрятать свои трофеи, как появился Ержан вместе с Раушан и Куляндой. Он помог девушкам подняться по подвешенному стремянному ремню, вскочил сам и, задержавшись у двери, обвел взглядом вагон.

— Где дежурный? — спросил он.

Очень подвижной, маленький смуглый джигит Байсарин вскочил с места и приложил руку к козырьку:

— Дежурный Байсарин, товарищ лейтенант!

— Бойцы все на местах?

Добрушин, воровато припрятавший бутылку в углу вагона, пробурчал себе под нос: «Ишь, когда спохватился!» Ержан услышал эти слова, но сдержался.

— Люди налицо, товарищ лейтенант! По сигналу все, как один, погрузились в вагон, — доложил Байсарин.

Он старался казаться бывалым воякой и сам любовался точностью, ясностью, отчетливостью каждого слова. Доложив, Байсарин щеголевато прищелкнул каблуками и отступил вправо на один шаг.

— Вольно. А теперь позаботься о наших гостях.

Байсарин не знал, как положено разговаривать с военнослужащими девушками. Моргая, он растерянно смотрел то на Ержана, то на девушек. Наконец, еще раз щелкнув каблуками, он лихо выкрикнул:

— Присаживайтесь, товарищи!

Зеленин рассмеялся и вышел вперед (утром вместе с Кожеком они на курьерском поезде догнали эшелон).

— Ох, и вояка! Перед девушками растерялся! — насмешливо проговорил он. — А ну, девушки, проходите. Вы над ним не смейтесь. Женщин он боится пуще огня, а командир боевой.

Освободили местечко для девушек. Бойцы оживились, посыпались шутки. Ержан поначалу чувствовал неловкость оттого, что привел девушек. Теперь эта неловкость прошла, он был доволен Зелениным, развеселившим весь вагон. Солдаты — народ догадливый. Они приберегли для него место рядом с Раушан, но Ержан сел немного поодаль. Он не вмешивался в разговор, боясь себя выдать. С той минуты, как он познакомился с Раушан, характер его не то чтобы переменился, но юноша стал восприимчив ко всему радостному. Всякую минуту Ержан чувствовал особое расположение к людям, они казались ему душевными, веселыми, добрыми — как он сам. И это ничуть не удивляло его, он не замечал своей неожиданной доброты к солдатам.

В таком же приподнятом и немного разнеженном состоянии находился Ержан и сегодня с утра, когда Кожек и Зеленин, догнав эшелон, пришли к нему. То, что они явились, его не удивило. Ему казалось вполне естественным — иначе и не могло быть.

Таким же естественным казалось Ержану и то, что он сблизился с Раушан. хотя они были знакомы только третий день. Он толком ничего еще не успел рассказать ей о себе. Разговор их возникал как бы сам собой, из родника души. Они говорили о прочитанных книгах, и мысли их были удивительно созвучны. Только раз они разошлись в мнениях, заговорив о книге «Как закалялась сталь». Книга обоим нравилась, но образ Тони вызвал разногласия. Ержан считал, что Тоня — хорошая девушка и очень подходит для Павла, а то, что произошло между ними, это очень грустно и печально и на то есть причины. Например, уродливое воспитание Тони и еще... еще... Ержан не умел высказать, что скрывалось за этим «еще», и только махнул рукой.

А Раушан Тоня была несимпатична. Она упрекала ее в непостоянстве. Но это было единственное несходство в суждениях новых друзей. Во всем остальном они поддерживали друг друга: стоило одному что-нибудь хвалить или порицать, как другой тоже хвалил или порицал.

Вчера во время остановки на разъезде Ержан собрал на железнодорожном полотне мелкую гальку. Когда состав тронулся, он, стоя с девушкой у двери, начал бросать камешками в телеграфные столбы, бежавшие навстречу поезду. Поначалу ой попадал метко. И каждый раз Раушан заразительно смеялась. Глядя на нее, смеялся и Ержан. Но поезд набирал скорость, и Ержан промахнулся. Он бросил подряд десять камешков, и ни один из них не достиг цели.

— Ой, у тебя неверный глаз, дай-ка сюда! — крикнула Раушан и, тщательно прицеливаясь, бросила камешек, но промахнулась. Она выбросила зажатые в руке камешки и, посмотрев на Ержана, засмеялась еще заразительней, еще звонче. Ержан, повернувшись к девушке, тоже смеялся. Они задыхались от смеха. Раушан, ослабев от смеха и уже ничего не в силах выговорить, ухватилась за плечо Ержана.

Наконец, перестав смеяться, Раушан сказала:

— Я думала стать снайпером. Но, кажется, из меня не получится снайпер.