Пётр Капица - Правила весны Страница 14

— Надо подождать. Пусть посветлеет.

В сугробе у вздыбившейся навесом льдины роем яму, утаптываем и садимся, тесно прижимаясь друг к другу.

— Только не засыпай. Зимой опасно.

— Учи маленьких!

— Подумаешь — большой. В общем, будем болтать без передышки.

— С полным удовольствием.

— Подожди. Садись ближе, теплее будет. У меня есть интересное… Мы с Нинкой надумали замысловатую штуку. Для этого весь собранный материал придется оформить в инсценировку. Сюда тебя запряжем. Притащим в клуб из мастерских рабочих, мастеров, педагогов. Все начальство и… тряхнем «бурсой». Пусть почувствуют ответственность за все. А то для них фабзавуч, как фабзавуч. Тишь да гладь. А если что и знают, так для них это- «мелочишки». Ну, как?

— Расцеловать вас за это.

— А кого первого?

— Хотя бы тебя.

Она тянет губы…

Густой балтийский ветрище перебрасывает снежные валуны и вертит их каруселями.

— Наша теплота распределена неравномерно. Греется мой правый, твой левый бок…

— Придется обняться. Это неопасно, Гром.

Обхватываем друг друга.

— Нинка хорошая девчонка?

— Конечно.

— А я?

— Ты и сама знаешь.

— Сегодня мы близкие, близкие…

Крылья ночи поседели. Светает. Далеко на снежном поле темный квадрат яхт-клуба.

— Мы взяли слишком вправо. Зря мерзли, осталось чуть добежать.

— Вовсе не зря. Дадим хорошего ходу и согреемся. Хуже то, что ребята скоро появятся, а мы ничего не приготовили. Заблудились… Даже стыдно сказать.

Ноги соскальзывают с обледенелых лыж на нескрипящий, обновленный ветром снег, который неожиданно вспыхивает каскадом крошечных радужных искорок.

— Смотри!

Бахнина в ужасе протягивает руку.

От яхт-клуба по заливу рассыпались темные пятнышки и скользят навстречу.

— Это наши…

Ребята приближаются шумно, смеются, галдят. До нас долетает:

— Эй!.. Чудики!.. Где пропадали?!

Кричим:

— Там уже нет!

Нас охватывают большим кольцом. Кольцо суживается.

— Перемерзли-то как! Эх вы, лунатики!

Прорываюсь сквозь круг. Не слушать же насмешки. Нина нагоняет.

— Как я жалею, что с тобой не поехала. Кружок не работал… Подожди, да подожди же. Тебя оттирать надо. Губы как васильки синие.

Теперь уже Нина издевается над моим лицом, руками. Мнет, треплет их.

— Давай меняться фуфайками. У тебя уже чужая? Бахнина дала? Молодец! Я говорила, что девчата выносливей.

Пушистая фуфайка Бахниной оттопыривается на груди.

Мы летим, обгоняя других, только снег в стороны.

В яхт-клубе зимует с собакой и вечной носогрейкой сторож— старый финн. Он зажигает сухую траву и засовывает в круглую железную печурку. Вспыхивает сухое смолье. На ласковых языках пламени девчата жарят одубевшую мороженую колбасу и хлеб.

— Вставай! Летим на буерах…

На буерах, вытащенных из сараев, закрепляем мачты. Паруса под ветром стреляют и рвутся в неизвестность. Нина завоевывает «Соколенка» — самый крошечный двухместный буер. Она за рулевого, я разгонщик.

Море засыпано тонким слоем снега, кое-где синие плешины льда.

Буер пойдет.

По сигналу вылезают десятиместные великаны и, как солидные судна, медленно плывут, скрипя коньками…

Наш «Соколенок» быстр и вертляв. Он вздымает облака снежной пыли, грудью ударяется в сугробы и вылетает из них, оставляя звенящую завесу.

Нина держит руль и концы паруса. Она низко нагибается, что-то кричит, но ветер забивает рот снегом. Этот же колкий ветер пронизывает одежду и косматыми лапами скребет по телу, делая кожу гусиной. Паруса стреляют и мчат. Лежу на дне лодки, не держась, и щурюсь как кот.

«Соколенок» тонет в сугробах, подчерпывает полную лодку сыпучего снега и опять вылетает на лед отряхиваться.

Крутой поворот… Пулей вылетаю из буера и продолжаю путь на собственном животе.

Облегченный буер уносит Нину и скрывается.

Я один под ветром на льду.

На западе слышны пистолетные выстрелы — там авария. Сейчас все буера спешат на помощь. А тут торчи как чурбан, пока тебя разыщут.

«Соколенок» мелькает вдали, исчезает, снова показывается и вдруг неожиданно вылетает из сугроба, разнося его в пыль. Делает большой круг и около меня ослабляет паруса.

Нина хохочет:

— Здорово ты, я даже не заметила сначала.

Спешим к потерпевшим аварию. Туда же летят буера с севера, юга и востока.

Аварию потерпел «Великан», наткнувшись на горбатую льдину. Ребята разбросаны. Лодка буера перевернута. Первый конек разбит. Паруса с мачтами улетели по ветру дальше. «Соколенок» им вдогонку. Остальные буера подбирают потерпевших.

Паруса, получив свободу, от радости громадной чайкой скачут, кувыркаясь по льду. Старательно увиливают и удирают от «Соколенка».

Наконец они в моих руках бьются в последних конвульсиях и послушной подстилкой ложатся на дно лодки.

Воет сирена: — «Возвращайся-а-а… Возвращайся-а-а!»

Меняемся с Ниной местами. Теперь она может говорить со мной, слова ветер сам принесет к ушам.

— Мне Бахнина все рассказала. Здорово ты… Теперь она на моих правах… Ну что ж, товарищи — так товарищи.

Нина скучно улыбается. Я кричу:

— Не фантазируй! Не так это!

Но ветер затыкает рот. Нина ничего не слышит. Она что-то поет и пускает пригоршни лохматого снега на меня.

В яхт-клубе одеваем лыжи. Отсыпаем финну табачку для его носогрейки и айда домой.

Настоящее производство оскалило на «сосунов» зубы. Встречает своей суровостью, осторожностью, практикой столетий.

Теория в фабзавуче много вбила молокососам лишнего, сейчас мешающего, совершенно непригодного, а настоящего, жизненного, так это понемножку — чуть-чуть. Название одно.

В фабзавуче работали на допотопных таратайках с названием станки. Здесь на заводе техника, новые конструкции. Ребята знают их только по картинкам в книжках.

Производственники скрытничают. Прячут от любопытных глаз свой опыт.

Парятся сосуны. Потеют и парятся.

Монтажники, превратившись в паровозников, облипли маслом, нагаром и копотью топок.

Рабочие и мастера делают все тонкое и ответственное. — «А вы, сосунки, смотрите и привыкайте».

Сосунку надоело привыкать, хочется пошабрить, пригнать… заставить эту часть паровоза жить. А дают самое грязное и неблагодарное: — «Прочисть… промой».

— Три, три и дырка.

В депо поставлен еще теплый паровоз с больными буферами и стяжками.

У Юрки нетерпение:

— Взберемся, ребята, наверх. Посмотрим все как следует. А то все знаю, а никогда не удавалось пальцами потрогать регулятор.

Незаметно, тройкой, они карабкаются по масляным ступенькам паровоза.

Нервы и мускулы паровоза тонки и выпуклы.

— Здесь давление смотрят… Водомерное стекло… Так переводят кулису. А где регулятор?

— Вот кажется. Как только пускают пар?

— Я знаю. Дай-ка!

Юрка с решимостью старого машиниста твердо отводит отполированный ладонями регулятор… Какой-то толчок заставляет паровоз вздрогнуть. Он разбужен, фыркает и скрипит колесами.

У ребят паника.

— Еще горячий… пар..

— Дай тормоз!..

— Пусти к регулятору!

— Да он испорчен… не действует…

Все трое торопливо хватаются за все блестящие части, которые почему-то оказались чужими, злыми и беспомощно ехидными врагами.

Сосунки вертят, поворачивают ручки___Никакого результата. Тормоз не действует. Паровоз двигается.

— Прыгай, ребята… Подумают на нас, а он сам пошел.

Но поздно. Громадные деревянные ворота депо под напором тендера трещат, срываясь с петель и с громовой песней валятся на тендер… Еще один поворот колес и у паровоза иссякают последние пары, — остатки пружинистой энергии покидают его.

Он замирает с кулисой, беспомощно поднятой для шага колес.

Сбегаются паровозники…

— Что за светопреставление?

Прибежал напуганный начальник депо.

— Кто выводит паровоз?

Показываются в окно машиниста три бледных, перепуганных и измаранных физиономии. Губы дрожат.

— Кто вам разрешил взбираться на паровоз?

Сосуны от испуга не могут выговорить слова.

Здесь словом не отделаешься.

В механической поют резцы, свивая стружку. Двух фабзавучников поставили за громадный строгательный станок.

— Наблюдайте, сосуны, за резцом. Как что — позовите.

Низкорослым токарям скучно задирать головы и смотреть

за скрюченными кольцами стружки. Медленно тащится резец по большой площади чугунной отливки. Ходят вокруг, мурлычат по-самоедски бесконечную песню. Ходить надоело.

— Стоп! Я придумал.

Радуется толстый Копнов. Он взбирается на станину, усаживается над суппортом, поджимает ноги и едет вместе с резцом. Резец скрипит, разбрызгивая чугун.