Георгий Вайнер - Бес в ребро Страница 15

Он гоготал оглушительно, как гусь перед студийным микрофоном. И настроение у него было, очевидно, хорошим, поскольку он, работая, развлекал себя.

Подчиненные ему недоумки, стараясь не встречаться с ним взглядом, покорно– согласно кивали головами. Только одна старуха пискнула неуверенно:

– Игорь Михалыч, дождь ведь скоро пойдет… Не будет посетителей сегодня…

– А это, дорогая коллега, не вашего ума дело… Сидите, зарплату свою хоть отработайте… И так держу вас, пенсионеров, на свой страх, вопреки закону… Так что не вякайте лишнего… Правильно я говорю, Мракобес?

Из-за заборчика автодрома я разглядела, что у ног Шкурдюка примостился рыжий толстый бульдог.

– Правильно, Мракобес? – схватил Шкурдюк его за холку.

Бульдог поднял на него морщинистую морду с грустными, налитыми кровью глазами и отчетливо прорычал-промычал:

– …М-м-а-м-а-а… ма-а…

– Молодец, псина! – пришел в восторг Шкурдюк. – Если бы ты, пес, умел отрывать билеты, я бы тебя на кассу посадил – больше толку было… Га-га-га! Ну-ка, все на рабочие места!..

Бабки испуганно тронулись по своим местам, и та, что сомневалась насчет посетителей, проходя мимо меня, не удержалась и сказала тихо, ни к кому не обращаясь:

– Свиноморд несчастный… Наглец, медная харя…

Шкурдюк вышел из-под тента и воззрился на затянутое тучами небо. Руки в боки, ноги врозь, голова запрокинута, я была уверена, что сейчас схватит он шапку и расшибет ею тусклое небо над нами. И Мракобес прижался к нему и тоненько завыл.

Но Шкурдюк не стал кидать в небо свой кокетливый цветной картуз с надписью на тулье «Микозолон – лучшее средство от грибковых заболеваний». Он сплюнул на землю и сказал с большим чувством:

– Ну и климат – едрёна вошь! Десять месяцев – зима, остальное– лето… И тут увидел меня.

– Вы ко мне, гражданочка?

– Да, я к вам, гражданинчик, – кивнула я. – Вы Шкурдюк?

Лицо его сразу стало настороженным и замкнутым, лишь бездонная льдистость мерцала в голубых глазах прохиндея.

– Это вы точно угадали – я уже шесть пятилеток Шкурдюк. – А глазками своими незабудковыми щупал меня, раздевал, скидывал ненужное, оценивал и прикидывал. – А вы-то кем будете?

– Кем буду? – засмеялась я. – Со временем буду бабкой, пенсионеркой, к вам сюда приду отсиживать зарплату… А сейчас я журналистка, корреспондент городской газеты…

Шкурдюк взглядом быстро одел меня снова. Щупание оказалось неуместным, и он растянул в улыбке свой огромный мокрый рот слабого человека.

– О, для нас это большая радость! Внимание прессы к отдыху трудящихся – это первейшее дело…

– Ну да, я уже знаю: массовость – это кассовость!

– Истинно сказано! Га-га-га! – радостно загоготал Шкурдюк. – Давайте я вам продемонстрирую наши достижения. У нас новый аттракцион – потряс! Собирались открыть к началу сезона, да сами знаете, как работают наши герои-строители. Пустили еле-еле в сентябре, а тут и посетители иссякли… И кассовость наша под угрозой!

Шкурдюк показал на циклопическое сооружение, похожее на огромную карусель, но вместо привычных деревянных зверюшек висели на кругу обтекаемые капсулы вроде маленьких самолетных кабинок.

– Давайте я вас прокачу, чтобы вы со знанием дела могли описать наши будни и победы, как полагается настоящему журналисту.

Он быстро взял меня под руку и, не давая возразить, повел к помосту аттракциона.

– Смотрите, это лицензионный аттракцион, «Энтерпрайз» называется. По-американски обозначает «предприятие». Заплатили за него тысячи несчитанные, а он полгода простоял зазря, окупаемости фондов нет, омертвление капитала налицо, один я душой болею за это. Сколько недокатанных людей осталось! Да кто же у нас с деньгами-то народными считается!

Шкурдюк щелкнул замком, распахнул стеклянную дверку капсулы, посадил меня в тесное креслице, застегнул на мне ремень безопасности и стал орать куда-то вниз, в машинное отделение:

– Дарья! Дарья Васильевна! Включай, давай прокати нас…

– Сщас! Сщас! – услышала я голос давешней старухи, называвшей Шкурдюка свиномордом.

Свиноморд, как бывалый пилот-инструктор, уверенно сел на заднее сиденье кабинки, и в это время раздался мощный тяжелый гул. Озноб вибрации передался мне, я ждала с нетерпением, когда двинется в свой круговой быстрый путь карусель, лихо раскручивая кабинки на разных уровнях. Вообще-то эти нынешние аттракционы очень мало походили на невзрачные развлечения нашего детства в парке культуры – иммельман, гигантские шаги, качели. Мрачно гудящий «Энтерпрайз» напоминал не столько развлекательное сооружение, сколько мощную индустриальную конструкцию.

– Готово, – сказал Шкурдюк и крикнул Дарье: – Поехали!..

Медленно завертелись опорные спицы карусели, с нарастающим ревом кабинка поехала по кругу, и вдруг сердце провалилось куда-то вниз, потому что с пол-оборота капсула резко полетела вверх. Мы стремительно описывали восходящую круговую траекторию, от которой у меня все замирало внутри. И когда я взглянула вниз, то с ужасом увидела, что диск карусели неудержимо поднимается на ребро и становится вертикально, превращаясь из карусели в чертово колесо. Кабинка вращалась одновременно в двух плоскостях, и вместе с этим чудовищным воем росла ее скорость, сиденье ушло из-под меня, и я вдруг увидела, что земля оказалась у меня над головой – я висела вверх ногами…

А потом я уже ничего не видела – где земля, где небо, вверх, вниз, только ухающее ощущение ужаса и уверенность, что сейчас вся эта завывающая воздушная колесница с ревом и лязгом обрушится вниз, размозжив меня на кусочки. Сзади что– то кричал мне Шкурдюк, но я совершенно ополоумела от страха, потому что это было какое-то неведомое ощущение полной беззащитности перед погибелью…

Почему это – развлечение? Ничего развлекательного и приятного я не испытывала, а только бесперечь падала наземь, взрывоподобно взлетала куда-то вверх, меня крутило вокруг себя самой, я знала – вот это и есть полная потеря себя, я не принадлежала себе нисколько. Меня не было, я превратилась в маленькую живую клетку этой ревущей машины, и воли моей не существовало…

О, жалкая участь куска фарша внутри раскручиваемой на веревке мясорубки.

Не знаю, сколько это длилось. Я чувствовала, что если еще хоть один оборот совершит этот проклятый «Энтерпрайз», меня вырвет. Но неожиданно ужасающий вой и гул, начавшийся таким безобидным густым жужжанием, стал стихать, кабинка в полете выровнялась, и я увидела, что постепенно опорное колесо круговерти стало опадать, опускаться, склоняться к смиренной горизонтали, скорость гасла, пока шум двигателя не стих совсем, и кабинка наконец замерла.

Провальное безвременье обморочного состояния. Не понимаю – где я, что со мной, куда подевался Шкурдюк. Подбитое серой ватой облаков низкое небо, раздерганные ветром мокрые кроны деревьев и участливое лицо Дарьи Васильевны, которая мне говорит:

– Непонятные радости нынче у людей стали…

Оперлась на ее руку, вышла на дощатый помост, как сильно пьяная, – все кружилось перед глазами, меня качало, я бы наверняка упала, если бы не держалась за руку старушки. Пока наконец услышала где-то высоко над собой голос Шкурдюка:

– Э-э, гражданочка, да вы совсем не приспособлены для острых ощущений! Идемте, я вас напою чаем, сразу придете в себя…

Не помню, как мы дошли с ним до алюминиевого вагончика, где размещалась контора Шкурдюка. Он усадил меня за белый пластмассовый стол, на котором стоял китайский термос – недостижимый и розовый, как тропическая птица фламинго.

Я пила горячий крепкий чай, восстанавливалось дыхание, мир прекратил свое безумное кружение вокруг меня. Теплым пыхтящим половиком привалился к моим ногам Мракобес.

А Шкурдюк сетовал на жизнь:

– Нет. что там ни говорите, а в нас, людях образованных, нет прочности наших предков. Чуть что – и в ауте!..

– Это точно, – согласилась я. – Наши предки с утра до ночи гоняли на «Энтерпрайзе» – и хоть бы хны…

– Да разве в этом дело? – махнул рукой Шкурдюк. – Жизненной силы нам не хватает. Мой дед с утра чугун картошки с салом съедает, а мы уже – не тот компот! Эх, разве бы я тут сидел, если бы меня здоровье так не подводило… Нервы совсем ни к черту!

Глядя на эту сбитую из дикого мяса и лошадиных костей фигуру, было трудно поверить, что там внутри еще есть и нервы.

– А чем же это вы страдаете? – спросила я вежливо.

Шкурдюк подобрался, как для декламации стихов, и значительно, с выражением сообщил:

– У меня вегето-сосудистая дистония с вазомоторными кризами…

Он говорил это старательно, будто долго разучивал по бумажке свой диагноз.

– Это у вас, наверное, от излишнего образования, – предположила я.

А он легко согласился:

– Наверное, скорее всего. – После чего спросил: – А к нам-то вы пришли зачем?

Я допила остаток чая из чашки, потому что знала – теперь уже, не предложит, и как можно спокойнее сказала: