Владимир Успенский - Неизвестные солдаты кн.3, 4 Страница 15

Возле станции Миллерово они оторвались, наконец, от преследования и, пройдя еще сто пятьдесят километров, вышли к хутору Базки. Дон здесь круто, почти под прямым углом, ломал свое течение. Вдоль восточного берега тянулась длинная улица станицы Вёшенской, а правей ее зеленел лес.

Работала только одна переправа, сюда стекались машины, повозки и пеший люд со всех окрестностей, от станицы Казанской и севернее. И вверх и вниз по течению, насколько хватал глаз, копошился серый муравейник. Эта людская масса, выкатившаяся из степи, принесла с собой столько пыли, что и трава, и кусты, и дома в хуторе —все было покрыто толстой коростой. Мутной казалась вода в реке.

Отчаявшись дождаться очереди на переправу, многие перебирались вплавь. Повсюду маячили на воде черные головы. И по тому, как сносило пловцов, чувствовалось, что течение здесь сильное.

Пока Дьяконский и Вышкварцев мылись и стирали в Дону выгоревшие добела гимнастерки, Гафиул-лин раздобыл молодого барашка и умело освежевал его. В крайнем доме хозяйка затопила печь, принялась стряпать на весь батальон.

Командир дивизии вернулся с переправы мрачный, приказал отдыхать до утра. Поужинав, Виктор пошел в огород, прилег на теплую землю среди подсолнухов. Рядом вытянулись на плащ-палатках Вышкварцев и комбат. Распухшее усталое солнце медленно оседало к земле, протянув вдоль реки длинные багровые полосы.

– Эй, приятель, ты знаешь, место какое тут знаменитое? – спросил Вышкварцев.

– Знаю, – неохотно ответил Виктор, покусывая травинку. – Давно мечтал побывать.

– Да, Витя, для меня это самая любимая книга. Всегда она у нас с отцом на столе, как Евангелие, лежала.

– Ребята, о чем вы, так вашу так?! – приподнялся комбат.

Дьяконский скользнул по нему невидящим взглядом, вспомнил вслух:

– Вешенская – вся в засыпи желтопесков. Невеселая, без садов, станица… Кажется, так…

– Не видно песков-то, – снова сказал комбат.

– Далеко, вот и не видно, – отмахнулся Вышкварцев. – А Базки-то вроде по описанию крепко на хутор Татарский смахивают. Я сперва даже удивился, будто в знакомое место попал.

– Возможно, – кивнул Дьяконский. – Когда переправимся, обязательно дом разыщем.

– Да ведь самого-то нет здесь, он на фронте наверняка.

– Все равно посмотрим.

– Дьяконский, так твою так, чего темнишь? Знакомые, что ли, у тебя тут?

– Знакомые, – спокойно сказал Виктор. – А если ты еще раз обратишься ко мне с матом, спущу под обрыв. Понятно?

– Понятно, – сказал комбат. – Телячьи нежности. В бою небось не обижался.

– Там дело другое.

– Да, ты уж привыкай с людьми по-человечески, а не по-собачьи, – поддержал Вышкварцев.

– А ну вас, так вашу так, – засмеялся комбат. – Ну, чего навалились двое на одного? Я ж ведь от всей души к вам. А раз не нравится, значит, не буду.

Рано утром, едва дивизия успела переправиться через Дон, появились немецкие самолеты. Первые бомбы упали в реку. По берегу подальше от опасного места, брызнули в обе стороны красноармейцы. Виктор лег на спину возле самой воды, следил за темными машинами, проносившимися над рекой. Он видел, как отделяются от них черные капли бомб, и каждый раз точно угадывал: это дальше, это левее, это на тот берег! Когда пара самолетов вырвалась из-за хутора, он понял – сюда!

Нарастающий вой заглушил все звуки. Виктор закрыл глаза и сразу подумал: зачем? Приоткрыл их, увидел кусок синего неба, исполосованный дымом, и в эту секунду на него с треском обрушилось что-то черное, подбросило и закрутило. Ему казалось, что он летит в воздухе, он пытался раскинуть руки, чтобы упасть плашмя, но упал боком, и по всему телу мгновенно разлились сильная боль.

Когда Вышкварцев и Гафиуллин подоспели к нему, Виктор лежал вытянувшись во весь длинный рост, ноги его до колен были в воде. В десяти метрах дымилась цепочка неглубоких воронок.

– Ой, команды-ы-ыр! Ой, команды-ы-ыр! – по-бабьи причитал Гафиуллин, ползая около Дьяконского на коленях. Емельян разодрал окровавленную гимнастерку Виктора, приложил ухо к груди. Сердце билось. Осторожно смыл кровь на голове. Осколок, как бритвой, срезал Дьяконскому половину правого уха.

– Ничего, – сказал Вишкварцев. – Это ничего, кость не задета.

Другой осколок пробил Виктору шею возле ключицы. Рана была неглубокой, но из нее сильно текла кровь, и Емельяну она показалась опасной. Он крепко забинтовал ее.

Когда началось большое летнее наступление 1942 года, Гитлер перенес свою ставку в Винницу, ближе к фронту. Берлин самодовольно переваривал приятные новости. Газеты прославляли генералов Манштейна и Гота. При блеске новых успехов имя Гудериана совсем померкло. О нем не вспоминали. Даже полковник Шмундт, и тот ни разу не позвонил ему.

С двойственным чувством следил Гейнц за ходом событий. Как патриот он радовался успехам армии. Но зависть мешала ему быть объективным. Особенно болезненно воспринимал он победы своего старого коллеги генерал-полковника Гота. Да, танкисты снова показали себя. Маневр был блестящий, как раз в том стиле, который проповедовал Гудериан.

Прорвавшись от Курска к Воронежу, танкисты Гота проложили путь пехоте, а затем повернули круто на юг, стремительным маршем через степи вышли в большую излучину Дона. Русские сумели задержать войска, наступавшие к Сталинграду по прямой. И тогда Гот совершил еще один превосходный маневр: переправил свои танки через Дон возле станицы Цимлянской, захватил станцию Котельниково и устремился на Сталинград с юго-запада.

Наступление большими массами танков на широких оперативных просторах! – разве не об этом мечтал всегда Гейнц. В прошлом году такая возможность была ограничена местностью. А у Гота идеальные условия. Он действует на равнине, не привязан к дорогам. Гот пользуется сейчас славой. Гудериан утешал себя мыслью, что нация никогда не забудет того, кто создал танковые кулаки, кто научил их наносить дробящие неотразимые удары…

Операции развивались успешно. Оптимисты снова заговорили о близком конце восточной кампании. Но, как это ни странно, Гудериана не покидало беспокойство, подсознательная тревога. Сначала он приписывал это шоку, который сам пережил на Восточном фронте. Разве не казалось тогда ему, что победа совсем рядом? А теперь? Теперь тем более. Один из старых знакомых прислал ему из России перевод приказа «Ни шагу назад!» Даже сам Сталин признавал, что Советский Союз находится на краю катастрофы, что какие-то считанные метры отделяют русских от пропасти. В немецкой армии такой приказ, такое обращение к солдатам было бы невозможным даже при самом плохом положении дел. Вполне естественно, что фюрер сразу сделал из этого свои выводы, бросил вперед все войска, не оставив резервов. Но разве можно до конца понять русских? Когда немцы напрягали под Москвой последние силы, русские нашли вдруг в глубине своей огромной страны несколько новых армий. Где гарантия, что подобное не повторится?

Два факта особенно беспокоили Гудериана. Советские генералы изменили тактику. Теперь войска не удерживали территорию, они научились маневрировать, уходить из-под ударов. Немцы смогли рассеять и потеснить несколько русских армий. Но наступление велось только фронтально. Все попытки окружить большие массы войск оканчивались неудачей. А ведь прошлым летом окружение было главным козырем. В мае—июне, всего за восемь недель и на сравнительно небольших участках, в районе Харькова и в Крыму, немцам удалось захватить большие трофеи и полмиллиона пленных. Теперь немцы продвинулись до Волги и до Кубани, отвоевали огромную территорию, но, по точным данным генерального штаба, взято в плен всего восемьдесят тысяч человек. Очень уж непропорционально выглядели эти цифры. Говорили они прежде всего о том, что русские пытаются сохранить свои главные силы, что решающие сражения еще впереди. И тогда… Тогда фюрер снова позовет его в строй! – к этому сводились в конце концов все размышления Гудериана.

Жаром обдавал размякший асфальт, к нему прилипали подошвы. Идти по шоссе было невозможно. Роты, поломав строй, шли по обочинам, по тропинкам, стараясь укрыться в жидкой тени тополей, поседевших от пыли. Впереди синими тучами вырастали горы. Появились холмы, покрытые дубовыми зарослями.

Заслышав частый цокот копыт, Матвей оглянулся. По шоссе галопом неслись трое всадников. Казаки догнали колонну и осадили мокрых, с пеной в пахах лошадей.

– Где командир?

– В голове колонны.

– Танки сзади! Километра три! – Казак пришпорил коня. Пламенем метнулся за его спиной алый башлык.

– Рота, стой! – закричал Горбушин. – Кру-гом! Вправо, цепью, развернись!

На середину шоссе выбежал капитал-лейтенант, сложил ладони рупором, скомандовал громко:

— Первая рота разворачивается слева! Пулеметчики – слева. Бронебойки ближе к дороге! Огонь по команде! Ребята, не тушуйтесь, есть случай посмотреть металлолом! Ветер в бизань!