Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы Страница 15

— Ну, сынок, как себя чувствуешь? Испугал ты нас всех…

Лицо Шербека было искажено от боли.

— Лежи спокойно, сынок. Суванджана послал в кишлак. Скоро приведет доктора. Когда врач смажет и перевяжет твои раны, сразу поправишься.

Уверенный тон Бабакула подействовал на Шербека успокаивающе. Он не спускал глаз с двери, думая о том, что, как только придет врач, боль прекратится.

«А как с отарами?» Он вдруг вспомнил серого козла, который вел за собой овец к пропасти.

Этот серый козел в последнее время вообще был какой-то странный. Месяц назад, когда они переезжали на другое пастбище и подошли к Тентаксаю, этот козел вдруг упрямо остановился на берегу. Воды в речке было не так много, чтобы бояться, и холод был нестрашный. Но козлу ни крики, ни палки были нипочем. Он стоял как вкопанный. Шербек вынужден был взвалить этого пятипудового козла на лошадь, чтобы повести стадо через речку. Бабакул, сдерживая улыбку, тогда сказал: «И другие отары придется вести так же, сынок».

Шербек, покусывал губы, остался на берегу реки в ожидании других отар. Да, виноват он сам! Когда недовыполнили план по шерсти, он, послушав Ходжабекова, остриг всех козлов-вожаков. Говорил ведь тогда Бабакул-ата: «Что даст тебе шерсть десяти-пятнадцати козлов? Будь разумен, сынок». Но он не послушался. Теперь приходится расплачиваться за это. Потеряв свою многолетнюю одежду, тонкокожий козел, как только дождь или буран, начинает бегать в поисках укрытия. Вот и сегодня было так же.:

— Если бы ты не успел, погибло бы много овец, — сказал Бабакул. — Отара испугалась твоего выстрела и повернула назад. А тут подоспел Суванджан и погнал овец по тропинкам в ущелье.

«Бабакул-ата, наверно, успокаивает меня», — подумал Шербек.

В ушах его все еще звенело. Снова, как пропеллер, начал крутиться над ним потолок юрты...

На пастбище Туя-Уркач прискакали два всадника на взмыленных лошадях.

Шербек проснулся от топота копыт и чьих-то голосов. Как будто вместе с ним проснулась боль во всем теле. Он открыл глаза. На пороге стояла Нигора. Мгновенно промелькнуло воспоминание о вчерашнем разговоре с Акрамом.

«Ведь дошла сюда, не сломав каблуки», — как будто говорила всем своим видом Нигора. Шербек зажмурился.

— Хорошо, что на свете есть эта девушка-врач, — сказал, входя в юрту, Суванджан. — Главный врач заявил: «Нет у меня людей посылать туда. Привезите больного сюда, посмотрим». Тогда я вскипел: «Если бы он без помощи врача смог прийти сюда, то обошлись бы без вашего совета». Он говорит одно, я — другое. Во время скандала из больницы вышла она... — он кивнул в сторону Нигоры.

— Пусть жизнь твоя будет вечной! — обращаясь к Нигоре, сказал Бабакул, скрестив руки на груди. — Беда-то какая! Ведь он полетел с лошади.

Румяное лицо старика как зеркало отображало его заботливое сердце.

— Сын мой, ты присмотри за отарой, а я помогу доктору, — сказал Бабакул, опускаясь на колени у ног Шербека.

Суванджан, не спускавший глаз с Нигоры, неохотно встал с места и, надев войлочную шапку, вышел.

Прежде всего Нигора попыталась снять с Шербека сапоги. Но щиколотка и пальцы так сильно распухли, что сделать это было невозможно.

— Придется разрезать, — Нигора посмотрела в сторону Бабакула.

Старик стремительно вытащил нож, разрезал голенища и снял сапоги с ног Шербека.

— И брюки разрежьте до бедра.

Когда брюки были разрезаны, обнажилась большая рваная рана на ноге. Нигора достала из санитарной сумки пузырек со спиртом и, намочив кусочек бинта, протерла вокруг раны.

— Теперь разрежьте рукава, — так же спокойно распорядилась она.

Бабакул по просьбе Нигоры нашел доску, расколол ее на куски и почистил, как сказала Нигора. Вдвоем они перевязали сломанную руку Шербека, не обращая внимания на его стоны.

Закончив перевязку, Нигора подумала: «Сюда не доберется ни машина, ни телега, а на лошади сможет ли он ехать?»

Словно прочитав ее мысли, Шербек сказал:

— Ничего, смогу.

Сказать-то сказал, но пока добрался до кишлака, совсем измучился. Когда его положили на постель, он даже не пошевелился.

Каждый вечер в больницу приходила мать. Встречая перед уходом Нигору, она спрашивала:

— Заживет ли рука моего сына? Не останется ли он калекой?

— Сын ваш будет даже здоровее прежнего, — успокаивала ее Нигора.

Шербек каждый день с нетерпением ждал прихода Нигоры. А когда она появлялась, он мучительно думал, что, наверное, она все еще помнит его язвительные слова. Но было похоже, что Нигора забыла о прошлом и всегда дружелюбно разговаривала с ним. Проходили дни, и между ними установились теплые, дружеские отношения.

Как-то Нигора делала обход больных с опозданием. Шербек заметил, что она чем-то очень расстроена.

— Что с вами? — спросил Шербек, когда Нигора подошла к нему.

— Ничего, просто так, — глаза Нигоры наполнились слезами. Из рук выпал термометр. Она быстро наклонилась и стала собирать осколки, а когда поднялась, то уже взяла себя в руки.

— Разбился, да? — сочувственно спросил Шербек.

— Новый будет, — Нигора заставила себя улыбнуться и быстро вышла из палаты.

Шербек провожал ее недоуменным взглядом, В открытой двери мелькнули полы халата и мгновенно исчезли. Шербек мысленно следовал за ней: вот она подошла к кабинету главврача, вот сейчас взялась за ручку двери. Нет, не остановилась. Шаги все удалялись, удалялись... Шербек удивился: может быть, чем-нибудь обидел ее?!

Глава вторая

После собрания Ходжабеков потерял покой. Когда он сидел в своем кабинете, кресло обжигало его, а когда выходил на улицу, будто кидался в пропасть. Вчера он еще раз внимательно прочитал решение собрания. Там не было ничего такого, что задевало бы его самолюбие, и все-таки ему казалось, что его достоинство оскорблено. Перед глазами снова и снова вставал полный зал народу, представители из района. Он понимал, что мстить — низко, но этой болтушке, которая лезет не в свои дела, ему очень хотелось отомстить. Конечно, критика и самокритика — это движущая сила. Но кто любит критику? Вот он раньше занимал ответственные посты. Когда направили в Аксай, это его огорчило, но потом он подумал, что покажет себя и добьется почета: ведь ордена и золотые медали чаще всего дают колхозникам. А теперь он видит, что этому не бывать. Его авторитет в Аксае так мал, что против Нигоры никто и не выступил на собрании. Ходжабеков бросил недокуренную папиросу и оглянулся. Улица была пустынна, только сзади шла из школы девочка с туго набитым портфелем. Черты лица этой девочки напомнили ему Нигору.

Хоть бы дома его поняли и разделили его горе! Когда он открыл дверь своего дома, Якутой сидела перед большим зеркалом и прихорашивалась. Она была так поглощена этим занятием, что даже не взглянула на мужа. И только когда обожгла стебелек чеснока и стала красить брови, то увидела в зеркало, что вошедший муж бессильно опустился на курпач — узкое ватное одеяло, разостланное возле двери.

— Мой бек, поедем сегодня в театр? — закручивая волосы на висках, Якутой повела глазами в сторону мужа и кокетливо улыбнулась.

Ходжабеков, схватив пуховую подушку, кисло посмотрел на жену.

— Я вам жена, а не прислуга. Я вышла за вас замуж, чтобы весело жить! Эй, посмотрите на меня! — сказала Якутой, повернувшись к нему. — Чем я хуже Салимы? Через день они ездят в город в театр. Если у нее муж председатель сельпо, то у меня муж, как ни говори, председатель колхоза.

Подпрыгивая, как мяч, Якутой приблизилась к мужу.

— Послушайте меня, — дернула она мужа за рукав. — О каких женщинах вы думаете?

— Замолчи же! — Ходжабеков оттолкнул жену, она попятилась и опустилась на пол посреди комнаты. Черные глаза ее теперь были полны злости.

— Вой-дод! Меня убивают! — завопила Якутой.

Ходжабеков вскочил и начал закрывать окна и двери с такой быстротой, как будто под ногами лежали горячие угли.

— Я оболью себя керосином и подожгу! — кричала Якутой, бросаясь к двери.

Ходжабеков загородил дверь своим телом.

— Пусти, я пойду в райком, расскажу, как ты издеваешься над женщиной! — Якутой как бешеная бросилась на мужа и вцепилась ногтями ему в лицо.

— Ладно, ладно, я же сказал, что поедем в театр, — стал успокаивать жену Ходжабеков, пытаясь защитить лицо от ее острых ногтей. — Милая Якутой, ты устала, отдохни...

Якутой сделала шаг назад и подняла обе руки, готовясь к новой схватке. Но, задохнувшись от злости, обессиленная, снова опустилась на пол.

— В последнее время вы изменились, я это вижу, — Якутой начала громко рыдать.

Ходжабеков достал из кармана галифе платок и вытер обильный пот. Он вдруг почувствовал такую усталость, будто таскал весь день пятипудовые мешки. Посмотрев на рыдающую жену, он с облегчением подумал: «Слава богу». С тех пор как он связал свою судьбу с Якутой, эта история повторялась без конца. Обычно скандал завершался рыданиями.