Вера Морозова - Дом на Монетной Страница 15

Аделаида в тюрьме… Заичневский в тюрьме… Арцыбушева допрашивали… Леонида выслали… Что будет с нею? Мария протерла стекла очков, которые начала носить с недавних пор. Неужели погибнет организация, столь хорошо законспирированная?! Пришли новые люди, молодые, неопытные. Вот группа юнкера Романова… К несчастью, Заичневского спасти не удалось, жандармы пришли раньше. Но теперь, когда она знает суть обвинения, нужно ехать в Москву, предупредить людей…

Заичневский торопил ее, но неожиданно в Орле пришлось задержаться. Прибыл человек от Синегора. Мария насторожилась. Вероятно, сказывались последние аресты. У тюрьмы после свидания с Аделаидой Романовой ее остановил молодой человек. Наружность приятная, располагающая. Оказывается, привез транспорт литературы из Одессы, а Заичневский в тюрьме! Уже третий день мотается по Орлу, да, к счастью, додумался подежурить около тюрьмы. Наткнулся на нее. Незнакомец, заметив недоверие, начал ссылаться на сестер Кокишевых. На квартире этих сестер Заичневский читал реферат о французской революции, на котором была и она. Правильно, был такой случай. И все же она не узнавала его. Это впервые. Зрительная память никогда ей не изменяла. На конспиративную квартиру не повела. Транспорта из Одессы не ожидали. Но главное — беспокоил откровенный интерес незнакомца к Заичневскому. Он настаивал на встрече с ней, отказываться было рискованно. Подумала и выбрала Тургеневский бережок — место, столь любимое орловцами. Сидела в беседке с колоннами, покрытыми блестящим льдом.

С высокого обрыва открывался красивый вид. Город утопал в белой дымке. Высоко взметнулись золотыми куполами соборы. Сверкала Ока, берега казались бескрайними, сливаясь со снежными полями. Слышался глухой треск взламываемого льда. Плакали ивы, распушив бело-желтые почки.

Мария подставила солнцу лицо, радуясь теплу. Отливал золотом рыжий лисий мех воротника. По широкой лестнице, запорошенной снегом, поднимался вчерашний незнакомец. Низко надвинутая шапка скрывала его лицо. Короткая суконная куртка распахнулась. На шее болтался цветастый шарф.

— Хорошо, что избрали такое уединенное место, — весело сказал он, оглядываясь по сторонам.

— «Уединенное»! Да в ротонде вся молодежь встречается! Ока в ледоход прекрасна. Всю ночь не спала — слушала, как грохочет река, содрогается от взрывов. Экая силища! — мечтательно заметила Мария. — Стихия! Глаз не оторвать!

— Ближе к делу. За эти дни все осточертело. Бегал. Искал, — прервал ее молодой человек. — Вот письмо от Синегора.

Письмо было коротким. Синегор рекомендовал молодого человека, просил ввести его в организацию, а как гостинец принять транспорт из пятнадцати брошюр — статьи Герцена и Огарева, изданные в Лондоне. Конечно, это капля в море, но голод на литературу большой. Транспорт оказался в багаже. Оставлен на вокзале, запрятанный в бельевой корзине. Молодой человек выразил желание развезти литературу по местам, на которые она укажет. Говорил скороговоркой, словно хотел поскорее закончить неприятную часть. Девушка, насторожившись, молчала, не проявляя интереса к литературе.

— Как там Синегор? — полюбопытствовала она, чтобы поддержать разговор.

— Неплохо. Слесарит в мастерской, обосновался солидно. Синегор дал явку к Кобылянскому на Верхнегостиную улицу, да за мною какие-то молодцы закружили… Решил не рисковать — сразу к Заичневскому.

— А что вас испугало?! — небрежно спросила Мария, ожидая, что незнакомец назовет ответную фразу пароля: «Бойцы вспоминали минувшие дни, где в жарких сраженьях сражались они».

— Всю дорогу твердил явку от Одессы до Орла. Пароль забыл, а Верхнегостиную улицу запомнил… — Молодой человек виновато развел руками.

Мария смотрела на него с интересом. Явка названа точно. Квартира Кобылянского в недавнем времени использовалась для явок. Но как можно забыть пароль, хотя бы назвал девиз организации! Ora è sempre!.. Впрочем, такие случаи бывают. Мария это испытала, приехав за литературой в Петербург. Счастье, что на улице наткнулась на Наталью Оловенникову.

— Мастерская у Синегора за Дюковским садом, — с удивительной точностью заметил незнакомец.

Яснева не перебивала, вопросов не задавала, слушала, подперев подбородок рукой.

— Синегор добром вспоминал вас. Очевидно, дружили, — заметил молодой человек; руки его теребили концы шарфа.

Это было неправдой. Синегора знала понаслышке. Из Курска в Одессу его направил Заичневский, чтобы организовать доставку литературы морским путем.

Молодой человек говорил оживленно. Сообщал детали, факты. И эта нарочитая точность настораживала.

— Синегор советовал разыскать вас, если Заичневского не окажется в городе.

— Я никогда из Орла не выезжаю… Только при чем здесь Заичневский?!

Молодой человек непонимающе посмотрел на нее и продолжал разговор:

— Синегор очень предусмотрителен, нарисовал карту города, чтобы избежать лишних расспросов. Стрелкой обозначил путь от вокзала до Верхнегостиной улицы.

— Синегор хорошо знает Орел, — удовлетворенно заметила Мария, а сама подумала: «Опять неправда: Синегор работал в Курске и Орла не знал». Помолчала и, оживившись, спросила: — Почему Синегор слесарит в Одессе?!

— Так он же слесарь!

— С чего это! Он — ветеринарный врач… Я хорошо его знаю, дружила с сестрой. — Мария остановила удивленный взгляд на незнакомце. — Кто вы?

Молодой человек отпрянул. Посмотрел дико, машинально завязал шерстяной шарф.

— А вы?

— Мечтаю стать революционеркой! В свое время Заичневский, мой дальний родственник, запретив думать об этом, охладил мои увлечения. — Придвинулась к молодому человеку и, наклонившись, доверительно попросила: — Литературу привезите в гостиницу. Я рассорилась с родственниками и временно проживаю там. Прочту с удовольствием. Площадь Полесская, напротив института Благородных девиц…

— Литературу в гостиницу?!

— А что особенного? Прошу, испытайте меня…

— Да вы с ума сошли!

— Тогда держите литературу на вокзале. Ведь у вас большие связи. Не могли бы сыскать рекомендательное письмо к госпоже Кириковой, начальнице института Благородных девиц?

— Госпожу Кирикову не имею чести знать! А Синегор?

— Ветеринарный врач! Он всегда мне нравился… Странный вопрос!

— Не ждите меня в гостинице, барышня, не играйте в революцию. Опасно!

И заскользил по обледеневшей лестнице. Мария с улыбкой смотрела на концы шарфа, разлетавшиеся в стороны.

Старшая сестра

У развилки дороги виднелась черно-белая полосатая караульная будка. Мария остановила лихача. У шлагбаума прохаживался часовой с винтовкой. Рядом низкорослый юнкер. Дежурный по училищу юнкер с интересом рассматривал приближавшуюся даму.

— Попросите юнкера Романова! — Дама поравнялась с караульной будкой.

— Доложу офицеру! — вытянулся молоденький дежурный.

— Офицеру? — мягко остановила его дама. — Сегодня у Леонида день рождения, дома приготовили ему сюрприз. — И, увидев, что юнкер колеблется, попросила: — Я — сестра Леонида.

— Сегодня пятница, а свидания по воскресным дням! — Юнкер наклонил голову. — Порядок, сударыня!

— Представьте, к вам приедет сестра за тысячу верст и ее не пропустят из-за формальностей?!

— Но, сударыня…

— Monsieur! Je veus voir mon frere![3]

Мария развернула большую коробку, перевязанную красной лентой. Полыхнули глянцевитые маки. Стояла спокойная, гордая, в темно-голубом костюме, оттенявшем серый цвет глаз. Кокетливая шляпка на светлых волосах.

— Прошу, monsieur! Время дорого, mon ami![4] Юнкер козырнул. Быстро пошел к красным казармам, видневшимся сквозь деревья. Мария не выпускала его из поля зрения. Смотрела, как поднялся по широким пологим ступеням, распахнул тяжелые двери. Показался Леонид, на ходу застегивавший шинель. Засмеялся, крепко пожал руку дежурному.

Леонид нетерпеливо вглядывался в поджидавшую его даму. «Верно, не узнал!» — решила Яснева, подняв шитую вуаль на поля шляпки. Юноша заулыбался. Высокий. Широкоплечий. Лицо с правильными чертами. Под выпуклым лбом выразительные глаза. Мягкая бородка и усики плохо уживались с молодостью.

— Наконец-то, mon frere! — бросилась Мария, прижала Леонида к груди и, не дав опомниться, поцеловала: — Поздравляю… Поздравляю…

Леонид краснел от смущения. Теребил пеструю ленту на коробке конфет. Умилялся дежурный. Девушка, увлекая Леонида в Лефортовский парк, приветливо подняла руку:

— Merci, mon ami![5]

В Лефортовском парке на дорожках, размытых вешними водами, проглядывала рыжая глина. Ноги утопали в вязкой грязи. Около уличного фонаря с разбитым стеклом прыгали черные грачи.