Евгения Изюмова - Дорога неровная Страница 16

Клавдия сначала рассмеялась:

- Так тебе и надо, а то развоевался! - она плавала недалеко от Дмитрия до тех пор, пока не поняла, что тот не умеет плавать, тонет нешуточно, и бросилась на помощь.

У Клавдии не хватило сил вытащить грузного Дмитрия полностью из воды. Он лежал на песке, ноги его облизывали небольшие волны, и он совершенно не подавал признаков жизни. Клавдия брызгала Дмитрию в лицо водой, трясла его за плечи, хлопала по щекам и, наконец, отчаявшись, упала ему на грудь и горько заплакала. Честь свою соблюла, а любимый умер…

- Мммм… - застонал Дмитрий.

Обрадованная девушка, обхватив его мокрую кудрявую голову ладонями, принялась целовать Дмитрия в глаза, в губы, щеки, бормоча:

- Митя, Митенька, милый мой, любимый, прости меня. Я люблю тебя, я буду твоя, если ты этого хочешь, прямо сейчас буду, - лепетала она между поцелуями.

Но Дмитрию было не до шалостей. Он сел, задом отполз от воды. Его бил озноб, в руках и ногах была ватная слабость, а на желудке так скверно, что Дмитрий не выдержал, встал на четвереньки и, судорожно содрогаясь, вытошнил воду, которой нахлебался вдоволь.

Они даже не стали разводить костер, лишь по очереди выпили вина из бутылки. Клавдия, переодевшись, помогла Дмитрию сесть в лодку, сама взялась за весла. Дмитрий сидел напротив нахохленный, дрожа от холода, смотрел, как девушка ловко управляется с веслами, и мало-помалу стал приходить в себя.

- Клавдинька, ради Бога простите меня! - наконец выговорил он, стуча зубами. - Я хотел посмеяться над вами, мы с товарищами поспорили, сумею ли я с вами… И вот - проспорил, - он уныло повесил голову на грудь, ничего иного ему не оставалось.

Клавдия нахмурилась. Выходит, он вовсе не любил ее, а она-то, глупая, выболтала ему тайну своей души, ах, как вышло неприлично! И она еще сильнее заработала веслами, чтобы скорее добраться до берега и никогда впредь не встречаться с обманщиком, как бы это не было больно ее сердцу. А Дмитрий решил выговориться до конца. Что оставалось ему? Холодная вода словно вымыла из его головы все дурные мысли относительно Клавдиньки, осталось только сильное, захлестнувшее душу, чувство.

- Милая, милая Клавдинька, я понял, что я - дурак. Я хотел потешить себя, но забыл о вашей душе, о вашем добром сердце, над которым никак нельзя надругаться. Простите. Я искуплю свою вину. Завтра же приду к вашему батюшке и попрошу отдать вас за меня. Вы согласны? Я думал, вы - мое очередное легкомысленное увлечение, но только сейчас понял, что это не так, что я люблю вас так, как никого еще доселе не любил. Ах, как прелестно и весело будет нам вдвоем! - и Дмитрия понесло по волнам мечтаний. - Мы объедем с вами весь свет, мы направимся на гастроли за границу, я буду много работать, много напишу пьес, у нас будет много денег, и мы проведем свои дни в счастии и спокойствии…

Клавдия молчала до самого берега, молча привязала у причала лодку, подождала, пока Дмитрий занесет ключ хозяину лодки, а потом они направились на Запрудню.

Они шли к дому Клавдии тоже молча. Остановившись перед своим домом, Клавдия вдруг рассмеялась:

- А туфли-то я утопила. Ох, и задаст мне завтра папа жару, он у нас, знаете, какой строгий, чуть что - и плеткой.

Но у Дмитрия на уме было иное, и он разлепил губы:

- Так вы согласны выйти за меня замуж, Клавдия Константиновна?

- Согласна! Только приезжайте свататься в воскресенье, когда мама и папа дома будут, - жарко выдохнула Клавдинька и, крепко обхватив Дмитрия за шею, страстно поцеловала его в губы, потом скользнула за ворота, прежде, чем Дмитрий мог опомниться и рвануться за ней.

Но Дмитрий не посмел ее остановить. После всего, что случилось, эта девушка стала ему неожиданно дорога, и свою попытку овладеть ею насильно он и проклинал, и благословлял одновременно. Проклинал за то, что Клавдия навсегда могла бы отвернуться от него; благословлял за то, что эти минуты открыли ему не только ее душу, но и собственную - тоже. Открыли ему самому. И его душа, оказывается, могла быть переполнена великой любовью, которой, как ему казалось, хватит до самой гробовой доски.

Воскресение наступило через два дня, и с самого утра к дому Смирновых подкатила рессорная коляска, в ней сидели два роскошно одетых господина. Один из них был Заозерский. Увидев его, Клавдия отпрянула от окна. Константин, недоумевая, нахмурился: чего дочь испугалась?

Гости зашли, чинно поздоровались с земными поклонами, представились. Константин теперь и сам испугался: таких важных красивых господ он еще не видывал в своем доме - актер Заозерский и один из самых богатых купцов, Сыромятников, у него были лавки в Торговых рядах. Купец Сыромятников, хоть и богач и одет барином, а все же свой, костромской, с ним и кум Савва Прохорович водится. А вот Заозерский зачем пожаловал?

Гости сразу же приступили к делу: мол, у вас княгинюшка есть, а у нас - молодой князь, удалой да красивый, им - при этом «князь» и «княгиня» разом покраснели - надо соединиться на всю жизнь, а потому надо бы добром-ладком да за свадебку, чтобы молодые голубки ворковали не на улице, а в своей бы спаленке…

- Таким образом, Константин Романович, - завершил витиеватую речь купец, оглаживая пышную русую бороду, - прибегая к вашему милосердию и сочувствию к сим молодым людям, прошу отдать вашу дочь Клавдию Константиновну за молодого талантливого актера и сочинителя Дмитрия Ипполитыча Заозерского. Это, таким образом, подающий очень большие надежды весьма и весьма талантливый молодой человек. Он любит вашу дочь, и она, осмелюсь думать, тоже к нему не равнодушна.

Татьяна охнула, прикрыв пальцами губы. Константин повел суровым взглядом в сторону дочери, отчего та, вспыхнув, бросилась вон из комнаты. По этому взгляду Клавдия уже догадалась, что отец откажет сватам. Конечно, он не заставит идти замуж ее, любимую дочь, против ее воли, но и за Дмитрия не отдаст. Как она забыла вчера сказать Заозерскому, что отец не любит актеров, литераторов, считая их щелкопёрами, не веря, что они трудятся не меньше его, только труд их иной. Отец совершенно был неграмотным и не стремился к образованию, но хотел, чтобы дети окончили успешно школу, а даст Бог им разума, то пошли бы и дальше учиться в Техническое училище, стали бы на фабрике мастерами либо конторщиками, хотя не было для Константина выше человека, чем человек мастеровой. Он делил людей на три категории: господ, рабочих и щелкопёров. Господам он привык повиноваться, рабочих уважал, а щелкоперов презирал, как может презирать трудолюбивый здоровый человек не менее здорового, но лодыря.

Одна была надежда на мать, может, она сумеет сломить суровость отца. Она хоть и родилась в рабочей семье, но натура ее - тоньше, деликатнее, она многому научилась от своих господ и должна понять Клавдию…

Константин выслушал речи Сыромятникова спокойно, но в его душе разгорался гнев: как смела дочь слюбиться с этим Заозерским, зная отношение отца к людям такого рода? Он мучительно соображал, что делать. Согласиться? Но давно приметил для Клавдии другого жениха, правда, об этом пока ей не говорил. Хороший рабочий паренек, дослужился до ватерщика, собирается еще и на механика выучиться. А что? И выучится, он башковитый парень, Алеша Дёмин. И Клавдию любит. А с другой стороны, неизвестно, люб ли Клавдии Алеша, а этот, по всему видать - люб. Но Татьяна хоть и упала в обморок, когда первый раз увидела Константина, а вот уже двадцатый год живут они мирно и ладно, дай Бог жить так всякому, слова черного друг другу не говорят, авось, и Клавдия с Алешей стерпится-слюбится. Ей семнадцать, в самый раз невеста на выданье, вот и намекнуть Алеше надо, чтобы засылал сватов, осенью можно будет и свадьбу сыграть…

И Константин принял решение. Он долго откашливался, не глядя в тревожные лица гостей, жены и детей. Потом похмыкал напоследок в кулак и сказал твердо:

- Рано Клавдии замуж выходить. Молода.

И сколько потом его не убеждал Сыромятников, Заозерский даже на колени рухнул перед ним, умоляя выдать Клавдию за него, но Константин не проронил больше ни слова.

Ночью, лежа рядом с мужем, Татьяна спросила:

- Что же ты, Костя, не дал согласие на брак Клавдиньки с артистом?

- Она не пара ему. Слишком хороша для него. Ей муж надежный нужен, а не щелкопёр, который ногами в театре дрыгает. Он ее бросит где-нибудь, и пропадет девка, потому что красивая, сердце у нее горячее, верное, однако молодое и слабое, не стерпит обиды, надорвется. А с надорванным сердцем человек жить не может, жизнь его задавит. И упадет человек так, что уж дальше и падать некуда. Я не хочу, чтобы так случилось с Клавдинькой.

- Да, так, наверное, и случится, - вздохнула Татьяна, удивившись в который раз мудрости своего цыгана. - Се ля ви…

- Что-что? - не понял Константин.

- «Такова жизнь» - по-французски.

- А-а… - протянул Смирнов и, помолчав, добавил, - не могла бы ты, Таня, говорить пореже эти свои всякие французские да англицкие слова?