Николай Угловский - Подруги Страница 16

— Да, считай, в первых числах июня, будь он проклят…

— Вот я и говорю… И ведь как бились, по грязи сеяли, тракторы по ступицу засаживали, а все равно на последнем месте в области плелись. Не представляю, как бы в этих условиях чувствовал себя Самойлов. Всем председателям головы поснимал бы, наверно. Уж ежели сейчас… Впрочем, черт его знает, он, пожалуй, и тогда заставил бы всех крутиться в два раза проворнее. Знаешь, мне нравится его напористость.

— Нравится? — недоверчиво переспросил Логинов. — А мне не совсем. Разная бывает напористость. А с севом, пожалуй, ему действительно повезло. В обкоме, наверно, сравнивают прошлогодние темпы с нынешними и думают: молодец Самойлов, хороший разбег берет. Значит, не ошиблись, когда рекомендовали в отстающий район… Может, и не ошиблись, это осень покажет. Но ежели Самойлов и дальше будет так же вожжи натягивать — толку будет мало. Да и шумит он пока с одними председателями, народ его почти не знает. Почему он, по-твоему, поставил твой отчет на бюро? Да потому, что хочет на других молодых председателей страху нагнать. Дескать, соображайте, почем фунт лиха. Ну, а я по опыту знаю: иные, которые послабее духом, действительно испугаются, махнут на все рукой и будут ждать, скоро ли их снимут. Сам-то ты не имел такой мыслишки там, на бюро?

— Нет, — твердо сказал Мамонтов. — Из колхоза я никуда не пойду. В конце концов, и райком — это не один Самойлов, а меня послала в колхоз партия. Я обязан сделать что-то полезное… и чувствую, что смогу сделать.

— Правильно, — кивнул Логинов. — Но, видишь ли, не все у нас рассуждают, как ты. И надо бы Самойлову это учитывать.

— Да… — раздумчиво проговорил Мамонтов, бросая окурок за борт. — Извини, я забыл поблагодарить тебя за заступничество. Спасибо.

— Не стоит. Был бы другой на твоем месте, я сказал бы то же самое.

— Он не из-за этого тебя вызывал?

— Представь себе, нет, — усмехнулся Логинов. — Вхожу — и он сразу с места в карьер: ты, такой-сякой, почему законтрактованных телят на ферму не ставишь?.. Пробовал я объяснить — куда там! Спасибо Ивану Максимовичу, он растолковал. Так вот, я тебя и спрашиваю: мог со мной Самойлов по-человечески поговорить? Или это у него принцип такой — на каждого орать, чтобы, упаси боже, кто-нибудь в его твердости не усомнился?

— Скорей всего, он не хочет уподобиться Стешанову.

— Что ж, Стешанов… Стешанов был умный, грамотный секретарь, но слишком уж деликатный. Нужной твердости у него не было. Хватался за все, а главное упускал. Ну, а наш брат, известно, пользовался этим. Иные до того пораспоясались, что их бы впору из партии гнать, а они идут в райком и еще свои претензии предъявляют. Только в этом, по-моему, не одного Стешанова винить надо, а всех нас. Мы-то, слава богу, не на луне в то время проживали, чего же, спрашивается, молчали?

— Сам-то ты тоже помалкивал…

— Молчал, не отрицаю. Видел, кое-что понимал, а больше все-таки о самом себе пекся. Начальству, думал, виднее, а мне так-то спокойнее… Что ж, вперед наука… А Самойлову мы обязаны помочь.

— Помочь? Чем же?

— Работой, конечно. И критикой, ежели потребуется. — Логинов улыбнулся. — Так или иначе, столкнуться с ним придется. Да это не беда, была бы для дела польза…

X

После поездки в поселок Катя как-то неестественно и вызывающе присмирела, работала истово, но не весело, словно повинность отбывала. Мстила ли она сама себе за удовольствие, которым воспользовалась самовольно и, по сути, за счет подруг, грустила ли о том, что было и так быстро кончилось, или хотела вызывающим смирением предупредить упреки девчат — Верочка так и не могла догадаться.

А они и не собирались ее упрекать. Катя приехала из поселка за полчаса до концерта и играла в тот вечер с блеском, завоевав симпатии молодежи. Сам Логинов отозвался о ее таланте с похвалой, а Марта Ивановна объявила Катю «самородком» и расцеловала ее «от имели восхищенных зрителей». Все могло быть забыто разом, и Катя уже собиралась представить Лене и Верочке свою поездку в самом забавном виде, но оказалось, что ни той, ни другой на концерте не было. Это смутило и даже разозлило Катю. Встретились они уже дома, и только тогда Катя узнала, что эта сумасшедшая Верочка ездила-таки в поселок и там разыскивала ее, а Лена с Аней допоздна проработали на скотном дворе.

Рассказывать и объяснять, да еще в шутливом тоне, было не к чему. Лена вернулась необычно задумчивая, тихая, занятая чем-то своим. На ее странно помягчевшем лице блуждала растерянная улыбка, удивившая Катю, хотя ей в этот момент было не до чужих переживаний. А с Верочкой было еще хуже. Такой Катя ее еще не видела. Всегда такая предупредительная, ласковая, открытая, всех готовая примирить и утешить, Верочка, пристально оглядев обеих подруг большими, овальными, непривычно строгими глазами, коротко спросила:

— Хорошо прошел концерт, Катя?

В другое время она непременно назвала бы ее Катюшей, да и разговор после всего случившегося начала бы не с этого. Катя сразу это почувствовала, подумала неприязненно: «Как же, бригадирша, уж и нос задрала».

— Неплохо, — буркнула она вслух, разбирая постель.

Лена умылась, рассеянно полистала лежавшие на столике книги и незаметно вышла. Катя молча, с сердитым видом, укладывалась спать. Верочка сбросила пропыленную спортивную курточку, хотела снять шаровары, но раздумала и вдруг торопливо выскользнула из комнаты.

Лену она нашла на крыльце.

Обхватив колени длинными, удивительно белыми в сумерках руками, Лена сидела на верхней ступеньке и невидящими глазами смотрела куда-то вдаль, откуда все еще доносился разноголосый, приглушенный, с трудом угадываемый шум затихавшего праздничного вечера.

— Ты чего, Лена? — мягко спросила Верочка, осторожно присаживаясь рядом.

— Так, ничего, — безразлично ответила та. — Устала немного, дай, думаю, подышу свежим воздухом. Слышишь, поют…

— Скрытная ты, Лена, ничего у тебя не добьешься, — вздохнула Верочка и испуганно посмотрела на подругу — не обиделась ли.

— А мне и скрывать от тебя нечего, — просто сказала Лена, по-прежнему не поворачивая головы. — Что было, с тем кончено, а что будет — я и сама не знаю.

— Да что было-то, Лена? Если хорошее, зачем же кончать?

— Ни хорошее и ни плохое, а так… глупость одна. Да без этого, видно, не прожить. Я на два года тебя старше, а сколько глупостей успела наделать, если б ты знала…

— Да не ври ты на себя, Лена, когда же успеть-то было? И какие, же могли быть глупости, раз ты такая хорошая? — воскликнула Верочка.

— Гм, хорошая, — усмехнулась невесело Лена. — Я Валерку тоже считала хорошим, лучше его для меня никого не было, а он… Да что говорить, пустое это все, старое, я уж зарок себе дала — не вспоминать.

— Ну и пусть, и не будем об этом, — с готовностью, однако не без внутреннего сожаления согласилась Верочка и снова вздохнула: вот и закрылась самая потаенная створка Лениной души, за которой спрятано ее прошлое. А может быть, это и к лучшему? Раз ей неприятно вспоминать, то и незачем бередить только что зажившее.

И все-таки Верочка не удержалась, спросила тихонько, будто их подслушивали:

— И писем теперь писать не будешь?

— Некому.

— А домой?

— Мама знает, где я, а отец у меня строгих правил, он даже, видеть меня не захотел, когда узнал, что я с этим… с Валеркой… жила. Вот я и оказалась здесь.

— О! — только и смогла выговорить Верочка, страдая за подругу.

— Вот так, Берусь, — с каким-то облегчением сказала Лена и выпрямилась, подняв голову от колен. — Ну хватит. Что это на меня сегодня нашло? Катя легла?

— Ага, — печально кивнула Верочка.

— Не надо ей ничего говорить, и без того она какая-то настропаленная.

Верочка не сразу поняла, о чем не надо говорить Кате — о том ли, что услышала сейчас от Лены, или об отлучке в поселок. Скорей всего, о том и другом. Но, вспомнив о Кате, Верочка встрепенулась.

— Ну, конечно, не надо, только бы она сама все как следует обдумала. Я Виктора там нашла — смеется: с коровами, говорит, там танцуете или как? Не надоело еще?.. Это ему, наверно, Катя нажаловалась. Ну трудно, так зачем же об этом Виктору говорить? Читала про нас в газете? Патриотками называют, за почин хвалят. Это же не шуточки…

— Какие там шутки, — отозвалась Лена, и в голосе ее послышались прежние иронические нотки. — Растрезвонят, а потом моргай…

— Это зачем же нам моргать? — удивилась Верочка. — Перед кем?

— Ну мало ли перед кем… перед людьми, понятно. Ты что же, уверена, что выдержишь до конца?

— То есть, как это? А что же нам делать? Нет уж, будь что будет, а я выдержу. Иначе зачем же мы ехали?

— Ездили до нас, поедут и после нас… До конца, говоришь? А ты представляешь этот конец? Всю жизнь дояркой будешь? Согласись, что веселого тут мало.