Иван Абрамов - Оглянись на будущее Страница 16

— Болванка.

— Теперь все, — сообщил Генка, выпрямляясь и забирая из рук Тихого увесистую деталь. — Через пять минут можно пускать на полную мощность и с гарантией.

— Жаль! — указал Павлов на часы.

До начала смены оставалось три минуты. А надо еще переодеться. И все, кроме Генки, пошли в раздевалку. Захар Корнеевич, все же начальство, ненормированный день, на минутку задержался, осмотрел все вокруг агрегата, посмотрел на Стрельцова, что-то очень уж подозрительно равнодушного. Подумал сожалеюще: «Видно, судьба. Виктор-Миктор куда ни шло, с директорским обормотом шляться не позволю…»

У двери в бытовку Игорь Рыжов остановился, выждал, пока Ступак закроет дверь конторки, и вернулся. Подошел к вагону-котлу, на котором Стрельцов приваривал большой кронштейн, крикнул бодро:

— Ва-ань, поговорить надо.

Стрельцов снял с головы защитную маску, положил в нее рукавицы, повесил электродержатель так, чтоб не коснулся металла, оглядел сверху пролет и начал спускаться по стремянке.

— Первое и самое важное, — начал Рыжов, не дожидаясь, пока Стрельцов спустится. — Надо тебе посмотреть журнал в штабе. Там такого понарисовали, хоть полундру пой…

— Ну что? — кивнул Стрельцов на Генкин агрегат.

— Поди сам посмотри, не барин.

— А потом скажут: «Стрельцов придумал на погибель рабочему классу и во вред производству».

— Кто скажет?

— Найдутся. А так: сам товарищ Носач старается, никому и никакой опасности.

— Что говорить, — усмехнулся Рыжов. — А я-то думал, чего ты сторонишься. Ну, ладненько, я все ж насчет штабного журнала.

— А там что?

— Егор Тушков оскорбил дежурного по штабу. Танюшка… прости, пожалуйста, тоже с ним. Нехорошо. Позвони папаше. Нет, я не настаиваю, но будет хуже, когда мы его в лапти обуем. Я лично терпеть не намерен. Или хватит таких картинок, или я в дружину не явлюсь.

— Там без моих звонков пыль столбом, — вздохнул Стрельцов. — Я позвоню, конечно, но мало что изменится. И в дружину, если подневольно, не ходи. Одним меньше, одним больше… Откуда Егора взяли?

— Из «Спорта». Ты вот как давай, ты иди и позвони папеньке, а потом, что он там скажет, будем курс определять.

— Хорошо, — согласно кивнул Стрельцов. — Но вот что, брат… Я не гадалка, но говорю наперед: мама-папа ему не указ. И еще: не будет папа ввязываться ни при каких обстоятельствах.

— Чушь какая-то, — развел руками Рыжов. — Не родной, что ли?

— Родной. Но вырос. Поздно хватились. Но если бы нам удалось, если бы… ну, сам понимаешь, не для Егора, для директора было бы лучше. Директор, он… как бы тебе сказать… Ну, да ладно! — и направился в сторону табельной.

Табельщица уступила Стрельцову место за своим маленьким столиком, начала что-то приводить в порядок, но Иван попросил:

— Галя, давай я один тут побуду. Я ничего не трону. Минут пять. Погуляй. Да. Привет тебе, — и улыбнулся, увидав, как Галка зарделась. Даже не спросила от кого — скорей краснеть. Это хорошо. Счастливый Мишка. Все понятно и здорово. Ну, да ладно.

Директор отозвался сразу. Но когда Иван назвал себя, переспросил:

— Кто-кто?

— Начальник штаба заводской народной дружины Стрельцов.

— Ах да! Ну и что вы мне хотели сказать?

Понятно. Дома все известно.

— Как нам быть? — мягко спросил Иван. Но сам по себе вопрос был щекотливый.

— Вам? — опять переспросил Владимир Васильевич. — Право, не могу ничего посоветовать.

«Что ж ты не спросил: о чем я? Попался, умный ты человек». Но не злорадствовал Стрельцов, искренне сочувствовал отцу. Просто отцу, а не директору. Впрочем, если бы этот отец не был директором, проблема решалась бы по-иному.

— Владимир Васильевич. Пожалуйста, не подумайте, что мне все это нравится, — ровным голосом и отчетливо произнося каждое слово, продолжал Стрельцов. — Вы должны понять сложность этой ситуации. Не допущу я, чтоб народная дружина… вы понимаете — народная! — признала неуязвимость вашего сына. Это было бы очень плохо.

Долго сопел в трубку директор. Иван представил, как наливается багровым цветом его бычья шея, как уходят маленькие глаза под тяжелые надбровья, а огромные руки сжимают телефонную трубку.

— Поступайте, как велит вам… инструкция.

— Инструкции пишутся для живых людей, Владимир Васильевич. Не обижайтесь, но…

В трубке раздались гудки. Торопливо как-то, будто ей давно надоел такой разговор.

Сгорбился Стрельцов, уперев локти в крышку стола. Не от мыслей, от предчувствий. Легко сказать: «Поступайте по инструкции».

— Галя, — позвал Иван табельщицу. — Вот что, Галочка. Будет звонить директор или его супруга… Так вот, Галочка, меня нет. Нигде. Бегай ищи, нельзя начальству отказывать, но меня нет. Так надо, Галочка, так надо. Да. Ты Мишке скажи как-нибудь: не восемнадцать ему. Нет, я сам скажу. Не красней, Галя, все это хотя и грубовато, но крайне важно. Ну, бывай!

«А не послать ли все это… да и заняться своими делами? Найдется кто-либо, умнее, смекалистее, вежливее, ни себе, ни людям нервы не будет рвать, будет составлять гладкие отчеты, произносить зажигательные речи, спать спокойно. А я поступлю в институт, выучусь на инженера… Женюсь и дослужусь до директора. И мой сын…»

Стрельцов знал, что развитие идет не по замкнутому кругу, но испугался не на шутку, представив, что его сына тоже будут вызволять из какого-нибудь ресторана рабочие ребята и костить заодно с безобразником-сыном высокочтимого папеньку. Для чего жить, если от таких напастей нельзя избавиться? Ну а что значит нельзя или можно? Это лишь гоголевскому Пацюку вареники сами в рот летели. И в сметану сами макались. Но жевать-то все равно Пацюку приходилось. Или жуй, или глотай целиком. Опять вот проблема.

11

Опрессовка и сдача котла — дело обычное. Всего-то и хлопот: залить всю систему трубопроводов и барабан котла водой, подключить пресс, поднять в системе необходимое давление, предъявить котел приемщику и заполнить необходимую документацию. Ну, еще кое-какие малости, так все это в рабочем порядке.

Готовя котел под опрессовку, монтажники каждый раз как бы прощаются с тем, что создали, хотя вагоны-котлы похожи один на другой. Словом, бригада Павлова приступила к опрессовке котла чуточку суетливо, все шестеро, кроме Ивана Стрельцова. Иван уже на следующем котле. Правда, еще не приступал к сварке, пока что осматривает трубопровод острого пара, собранный на прихватки.

Вода в систему вагона-котла поступает прямо из гидранта под давлением в полторы-две атмосферы. Трубы разных сечений, впервые испытав даже такое мизерное давление, тонко гудят, вибрируют, где-то клокочет ненужный воздух, пробираясь пузырьками вверх, к воздушнику. Там, на самой верхотуре, восседает бригадир. Ему оттуда все видно, все слышно, все понятно. Он оттуда, как полководец во время сражения, подает команды и сигналы, меняет ситуацию, переставляет силы, оценивает предстоящее. И так часа два. Монтажники, сосредоточенные, молчаливые, шастают по всему котлу вверх-вниз, присматриваются, прислушиваются, даже принюхиваются. У пресса-толкушки замер Егор Тихий. Рука на станине рядом с кнопкой «Стоп», глаз — на стрелке манометра. Но и Павлова из вида не упускает. Если что — только от бригадира может поступить сигнал бедствия, и придется раньше времени останавливать пресс. Но Павлов пока невозмутим. На монгольского бурханчика похож. Только курит не трубку, а сигареты. И не просто курит — истребляет их бесперебойно.

Генка Топорков, расставшийся со своей «Антилопой», тоже неподвижен. Он у главного вентиля подпитки. Он принимает никому не понятные, да и не видные никому, кроме Генки, сигналы: указательный палец бригадира чуть вверх, значит, приоткрой вентиль побольше. Вниз — прикрой чуток. Рубанет по горизонтали — вовсе закрой. Рыжов забрался в самую паутину труб, показалось, травит сальник гран-буксы на игольчатом вентильке. Вентилек с голубиное яичко, но штука коварная. Приложил Игорь ухо к холодному и шершавому вентилю, скосил глаза от напряжения, слушает. Гриша Погасян стоит поодаль, как бы вовсе не принимая участие в таком деле. Но у него особая задача, ему нужно сосредоточиться. Василий Чуков приготовил лампу-переноску на длинном гибком проводе, если кто потребует, он тут как тут. Есть на котле такие укромные места, что там и днем с огнем не все увидишь. А пресс все наматывает своими тощими суставами, все ближе к заветной красной черточке стрелка манометра, все напряженнее гудит и вибрирует трубопровод.

Чуть не под носом у Павлова из небольшого краника-воздушника ударила тонкая струйка. Обдала бригадира колючими капельками. Присвистнула бойко. И исчезла, укрощенная незаметным движением бригадировой руки. Все. Сейчас стрелка манометра пойдет быстрее, сейчас начнется самое главное, самое страшное. Летит вниз пустая пачка из-под сигарет. Новую Павлов распечатает немного погодя, когда стрелка манометра коснется красной черточки.